— Йоу, вставай, быстро. Это, мать его, не будильник, — вскакиваю с кровати, пытаясь разбудить парня.

Сегодня ХАМАС в третий раз выпустил по Тель-Авиву ракеты.

В такие дни у тех, кто в Израиле недавно, появляются новые привычки, израильтяне со стажем вспоминают старые. Моя подруга, к примеру, перестала ездить на велосипеде на работу. Говорит, пешком спокойней — так быстрее можно найти укрытие, если сирена застанет в дороге. Моё новое правило: всё важное должно быть в легкодоступном месте, на случай если... Ключи, поводок для собаки, полотенце. Где полотенце?

Мы на лестнице — я, парень, собака. Стоим, прислушиваемся.

— Сбили, да? — шепчутся соседи.

Способность по звуку отличить ракету, сбитую в воздухе системой «Железный купол», от той, которая упала, в Израиле — незаменимый навык.

У соседки из 2-й квартиры двое детей, у этих из 8-й — крошечная собака. Я уже знаю всех соседей. Жители юга страны, где сирены слышны раз в час, не только перезнакомились, но и сдружились — газеты публикуют фотографии людей в убежище, играющих на гитаре, молодые люди бегут в укрытие с бутылками вина и сладостями. Израильтяне продолжают жениться, несмотря ни на что. Кто не знает, израильская свадьба — это примерно 400–500 гостей. Фразу «народ Израиля жив» нужно иллюстрировать этими картинками: невеста в шикарном платье на лестничной клетке, муж прикрывает её руками, летит ракета. Или вот: ночной клуб с вечеринкой для молодожёнов, на плазмах вместо скучных фотографий новобрачных весёлая надпись «Красный цвет, сирена». В помещениях, где не слышно сирены, сообщения о ней пишут на мониторах.

Тель-Авив в Израиле — как священная корова. Его почти никогда не обстреливали, просто потому что он находится далеко от границы с Газой. При любой ситуации жизнь здесь остаётся прежней, бурной. Два года назад, ко всеобщему удивлению, сюда долетело несколько ракет. Их, конечно, успели сбить в воздухе. На этот раз палестинские братья подготовились лучше — сирены в Тель-Авиве слышны каждый день, а то и несколько раз в сутки.

Счёт 1:1 — сегодня я проснулась раньше сирены. Считаю это своим маленьким личным вкладом в борьбу с террором. В моём районе — Флорентине — упал кусок сбитой ракеты прямо на заправку. Счастье, что не угодил в колонку. Спустя несколько недель американцы опубликуют рейтинг, в котором Флорентин назовут одним из самых хипстерских районов в мире. А обломок ракеты под домом наверняка скоро окажется в одном ряду с другими обязательными атрибутами местного хипстера, вместе с усами, очками, велосипедом фикси.

По телевизору предупреждают, что ровно в 21.00 ХАМАС выпустит по Тель-Авиву две новейших ракеты. Сообщение распространяют палестинцы, в Газе на арабском, в Израиле — на иврите. Израильские журналисты не упускают повода съязвить: вы только послушайте — с годами они всё лучше говорят на иврите.

Вечером идём прогуляться. Людей на улицах мало, но те, кто всё-таки вышел подышать, об обещанном сюрпризе с неба знают — мы не единственные, кто поглядывает на часы, расплываясь в беззаботной улыбке.

В 21.10 над городом сирена, а в районе, куда мы добрели, негде спрятаться — остаёмся на улице, прижимаясь к стене. В небе слышатся взрывы, пять или семь. Спустя 10 минут это повторяется.

Парни из Газы таки выполняют свои обещания.

«Шлошесре мехаблим нису левацеа пигуа ми минара бе шетах Исраэль», — утром в новостях сообщили о 13 террористах, которые как грибы после дождя через подземные тоннели вылезли на израильской территории возле посёлка. Снятые военными чёрно-белые кадры с появляющимися из-под земли людьми крутит израильское телевидение. Снова и снова. Эти картинки повторятся через неделю, когда террористы попытаются вылезти с автоматами в руках, на этот раз одевшись в форму израильских военных.

Каждый второй израильтянин пошутит, что с такими талантами землекопов и количеством бетона они бы уже построили Нью-Йорк в Газе. Но убить нас для боевиков важнее, чем сохранить свои жизни.

Старушка, жительница одного из приграничных посёлков, скажет в новостях:

— Это что же, они могли бы у меня в кухне вылезти, пока я обедала с мужем?

На вопрос, не повод ли это для бегства, рассмеётся:

— Я покину свой дом? Да никогда.

Подземный сюрприз (хотя сюрпризом это не было, все знали, что есть тоннели, а жители приграничных сёл даже слышали шум под домами, когда «ребята» копали) стал поводом для начала наземной операции в Газе.

В этот же день над Украиной сбили малайзийский «Боинг-777». Все признаки конца света — в Украине мёртвые люди падают с неба, в Израиле живые вылезают из-под земли с целью убивать. Их, правда, засекают и выпускают ракету. Но они успевают спрятаться в тоннелях, не оставляя следов.

Спустя несколько дней возле аэропорта Бен Гурион упадёт ракета, над Израилем закроют небо для полётов американских компаний, а потом и европейских. Тысячи израильтян застрянут за границей.

— Что за глупости! Десятки лет не закрывали над нами небо, как будто здесь было тихо, и почему вдруг сейчас? — жалуется знакомая израильтянка.

— Майя, не в ракете дело. А в тех 298 погибших над Донбассом, — говорю я.

Неблагодарное занятие искать параллели.

— Как зовут? — сотрудница прилипла к телеэкрану.

Тем, кто в стране недавно, кажется странным это почти маниакальное ожидание израильтян — когда же назовут имя погибшего? Почему с этим так тянут, что за секретность?

— Слышала? Сержантом был, 20 лет, Эйтан Барак, — говорит сотрудница, не отрываясь от новостей.

Публикация имён погибших на войне в Израиле — процедура, требующая специального разрешения военных. Запрещено публиковать имя убитого, прежде чем его родственники — все, кого только возможно отыскать и вызвонить, не будут оповещены. Так здесь защищают личные права, в том числе право матери узнать о смерти сына не из телевизора.

Когда привыкаешь и сам приковываешь себя к новостям, чтобы не пропустить очередное сообщение «разрешены к публикации имена ещё троих...», начинаешь помнить каждого. Спустя неделю после начала военной операции ловишь себя на мысли, что ты всё ещё не забыл имя того, первого сержанта. Как и имена троих израильских подростков, учеников религиозной школы, которых выкрали террористы и спустя три недели «вернули» родителям мёртвыми. Как и имя арабского мальчишки, которого из мести убили израильские радикалы. Я даже помню имя жительницы Иерусалима, которую видела по телевизору, — она кричала, что боится ездить с арабами в одном трамвае, поэтому срочно нужно построить отдельные еврейские и арабские ветки. Её звали Яэль.

Такое же имя у моей знакомой левачки. Которая наверняка пошла на митинг сказать правительству, что она, гражданка Израиля, уже не в силах терпеть ни страдания евреев, ни мучения палестинцев. Но она за ввод войск в Газу, потому что её страна имеет право защищать себя. И будь она всесильна, вывезла бы из Газы всех мирных жителей и семьи, оказавшиеся в заложниках у обезумевших людей с автоматами. Сказала бы, что мы готовы быть соседями и жить своими жизнями, а не перебрасываться ракетами. Сказала бы, что не её вина в том, что ХАМАС хранит ракеты в школах и стреляет из больниц, превращая их в цели, а палестинцы будто этого не замечают и молчат. Что её ужасает необходимость принимать ту или иную сторону, что это дикость, на которую человека толкает война, но ей приходится. Что она не хочет, чтобы её дети видели войну. Она объяснила своей дочке, что с помощью сирены разгоняют птиц. И теперь не знает, что делать, потому что девочка начала бояться голубей.

Яэль, Гилад, Нафтали, Мухаммад, Даниель. Списки, небесные сотни там и здесь.

29. Столько израильских солдат к этому времени погибло с начала операции в Газе. Имена некоторых из них до сих пор запрещены к публикации армейской цензурой. В армии ноу-хау: солдат, отправляющихся на задание, просят черкнуть пару строк — на всякий пожарный. Один пишет, как ему страшно и страх затмевает всё остальное. Другой — как он скучает по кошке Кици. О содержании их писем мы узнаём из новостей, сразу после фразы: «Разрешены к публикации имена погибших сегодня...».

Звоню в Центр сдачи крови, предлагаю помощь. Слышу в ответ: «Дорогая, у нас уже слишком много крови». Невозможно понять, где заканчиваются страшные новости и начинается это хвалёное чувство юмора.

Израильтяне народ странный, вечно между собой ругающийся, но всегда вовремя вспоминающий о том, что такое семья. Впрочем, вовремя и забывающий.

По соцопросам, большинство израильтян одобряют военную операцию. «Мы потерпим сколько нужно — раз уж зашли в Газу, пора покончить с террористами», — говорят даже те, кто живёт на границе и страдает сильнее других. Большинство впало в эйфорию от желания «покончить с этим», меньшинство, которое против войны, — в истерику от того, что творится.

Среди моих израильских знакомых в дни войны установилось правило — не говорить и не делать того, что может рассорить нас. Всё ради сплочения.

В Израиле всё громче звучат голоса правозащитников, которые просят не называть погибших солдат «ценой, которую заплатила страна».

Включаю телевизор. На экране двое — жительница приграничного с Газой израильского города Сдерот и житель Газы. Им поочерёдно дают слово. Она говорит, что палестинцы их достали за 14 лет ракетных обстрелов. Он повторяет то же самое, но об израильской армии. Она говорит, что устала жить в страхе. Он говорит то же самое. Она говорит, что устала жить в стране. Он говорит, что устал жить в тюрьме из-за блокады Израиля. Она говорит, что власть в Газе – террористы. Он говорит, что террористы — это израильское правительство, которое убивает их, прикрываясь военными целями. Она говорит, что боевики из ХАМАСа должны прекратить огонь. Он говорит то же об израильтянах. Она говорит, что хочет для своих детей светлого будущего. Он говорит, что хочет для своих детей воды, чтобы помыться перед светлым будущим. Они говорят на одном языке — иврите. Находясь по разные стороны. Не желая быть на одной. Но просто желая быть.

— Без патетики, спокойным голосом, акцент на слове «мы» и слове «с вами».

Я сижу в студии звукозаписи и не нахожу места от стыда — здесь записывают озвучку для рекламы. Статистика утверждает, что с начала войны рынок упал на 47%, но я вам говорю, что на 100%. В военные времена реклама — это нонсенс, потому что не к месту, неэффективно, да и просто кощунственно. Израильтяне не фраеры: тем, кто повышает цены на шекель без веских на то оснований, устроят потребительский бойкот на год. Тем, кто пиарится на войне, тем более.

— Ты знаешь, что их отправили на неделю в отпуск? — кричит сотрудница, комментируя новости из жизни местных рекламных агентств и их сотрудников. — Этих не отправили, но они на фронте, информационном.

Мы выигрываем на информационном фронте, это правда. Потому что с той стороны забора постят фотографии, на которых израильский солдат целится в палестинского ребёнка, а на фоне — снег. И это смешно, потому что в Израиле и Газе — под 40 градусов жары. Большая часть населения здесь видела снег только в кино. Утомили уже фотографиями из Сирии, на которых пишут «Газа». Потому что и без того всё грустно, ну куда вы прётесь со своим креативом?

Сюжет рекламы, которую монтируют коллеги, банален: на экране солдаты и воодушевляющие подписи, ребёнок с израильским флагом. Голос за кадром: каждую минуту, каждую секунду мы всегда с вами. В конце, конечно, трюки цирка «Дю Солей» — получите подарок, и картинка смартфона. Подташнивает.

По телевидению не показывают ничего кроме новостей, проекты и рынки замерли. Привычный уход с работы к полуночи сменился графиком с 9.00 до 18.00. Приходится вспомнить, где дома сковородка и что такое личная жизнь.

Те, кто ещё недавно ломал голову — какой шрифт выбрать, чтобы покупатель не прошёл мимо, сегодня делают социальную рекламу. За свои деньги. В Израиле это очень дорого, чтобы вы понимали. Одна из таких рекламных компаний — моя любимая — распространяет в мире картинку с вирусным эффектом: на заднем плане — Нью-Йорк с жёлтыми такси или Лондон с Биг-Беном. На переднем — выползающий из люка человек в повязке ХАМАСа, с автоматом на плече. «А вы хотите, чтобы у вас из канализации вылазили «друзья?». Или то же самое, но со взрывами на заднем плане.

— Мы впервые, понимаешь, впервые выигрываем у палестинцев информационную войну в мире, — радуется босс.

Он почти 20 лет снимает рекламу, а раньше был военным лётчиком. Он знает, как воевать — на словах и в небе.

0505412311, для звонящих из Украины добавьте +972 — этот номер телефона теперь знает весь Израиль. Он был написан на крохотной записке, вложенной в упаковку с трусами для военных. Так молодая израильтянка, отправляя посылку на фронт, решила не упустить возможности найти любовь. «Если ты офицер и свободен, позвони мне», — написала она.

Бытовые мелочи, нижнее бельё, сладости — тысячи посылок в эту минуту путешествуют на границу с Газой, куда после выполнения боевых задач возвращаются военные. Недавно отец одного из солдат рассказал, как ночью ему позвонили и сообщили название пустынного перекрёстка, на который он в режиме строгой секретности должен доставить пироги для сына. Отец не промах — обзвонил всех знакомых, у кого дети сейчас служат, собрал по всей округе пироги и рванул.

В стране создаются интернет-группы волонтёров, на границе уже дымятся шашлыки — лучшие повара Израиля, владельцы ресторанов в Тель-Авиве сьезжаются сюда, чтобы приготовить 10 тысяч гамбургеров в день.

Все вместе — так израильтяне живут. Сейчас самое время ездить на север страны, там невероятные скидки для жителей обстрелянного юга.

И грустят тоже вместе. 21 июля в Израиле хоронили Нисима (Шона) Кармели. Когда выяснилось, что он «солдат-одиночка», репатриировавшийся из Америки в 2010 году, израильский интернет рухнул — в каждом его уголке звучали призывы прийти на похороны. Всё началось с публикации на странице команды «Маккаби» (Хайфа), болельщиком которой он был. Хоронить его собралось 20 тысяч человек.

Спустя несколько дней кто-то рассказал мне, что семья у него была, но в это время находилась за границей. И её обидела легенда о «солдате-одиночке». Но утешило в горе то, что он был не один.

— Твоя мама, наверное, пытается ответить на вопрос: где бы тебе было лучше сейчас, в какой из твоих воюющих стран, — гладит меня по голове коллега, видя, как я перескакиваю в сети с израильских на украинские новостные ленты.

До 20.00 между Израилем и Палестиной объявлено прекращение огня — в гуманитарных целях. Гуманитарные цели для военных — это лечение раненых, похороны погибших, подготовка к новой атаке. Гуманитарные цели для политиков — попытка договориться, сделать очередное громкое заявление в ООН о том, что пора «перестать воевать и начать говорить». Для всех остальных — это возможность пойти с детьми на море, выбраться в супермаркет на другом конце города, не ограничиваясь мелкими перебежками из дома в киоск, навестить больных. На 12 часов перестать быть в тревоге, на иврите — харадот.

Харадот — одно из трёх главных состояний души израильтянина наряду со счастьем и беззаботностью. Невозможно быть здесь и не пережить этого, как нельзя не попробовать хумус с фалафелем или не съездить к Стене плача. Харада — это тоже о плаче.

Это вид психологической травмы — от взрыва в доме, от испуга, от вида сбитой в небе ракеты, от сирены или крика. Людей, получивших такой шок, здесь официально приравнивают к пострадавшим и раненым.

— Это когда я слышу звук скорой вдалеке и хватаюсь за ключи, чтобы успеть выбежать из квартиры, потому что по ошибке принимаю его за сирену, — обьясняю я подруге из Киева. — Или когда ты стоишь на лестнице, потому что убежища поблизости нет, знаешь, что ничего на тебя не упадёт, потому что «Железный купол» собьёт все ракеты, но просишь рядом стоящую женщину спеть тебе песню о суслике, которую она поёт детям.

Или когда ты ставишь себе на телефон приложение «Сирена», оповещающее о ракетных обстрелах в режиме онлайн. А в настройках, вместо того чтобы выбрать оповещение только в своём городе и угомониться, ставишь ещё несколько — город, в котором родственники, город, в котором подруга, и город, который на границе. Чтобы быть в курсе, говоришь ты себе. Харадот — это когда день без сирены кажется странным.

Быть израильтянином — это ловить себя на мысли, что твой словарный запас, полученный на курсах иврита, процентов на 30 состоит из слов, так или иначе описывающих войну. Харада — тревога, тилим — ракеты, миклат — бомбоубежище, мехаблим — террористы, пицуц — взрыв, мивца каркаит — наземная операция. Просто любопытно, какой процент «специальных» слов в словарном запасе тех, кто начинает учить французский или испанский?

— Женя, вы что творите, 700 убили, а ваших несколько десятков погибло, —
звонит телефон, принося мне привычное в эти дни сообщение от подруги из Киева.

— Слушай, я только проснулась, но готова извиниться за то, что с израильской стороны погибло меньше. Ты только скажи, окей? — спросонья отвечаю я быстрее, чем успеваю подумать, и быстрее, чем хотелось бы.

В такие дни стало нормой оправдываться как минимум раз в день — в разговоре с теми, кто не понимает, что сейчас происходит в Израиле. Ты и сам ни черта не понимаешь, но говорить должен — так легче.

— А ты считала, сколько, мирных жителей погибло за время войны на востоке Украины? — спрашиваю я. — Но ты наверняка знаешь, сколько украинских военных погибло. Так я тебе скажу, плевать на всё это: просто приплюсуй их, приплюсуй ваших, наших, чужих, палестинцев и посмотри, сколько получится.

Иногда единственное, что ты можешь предпринять, когда не можешь ничего сделать, — попытаться осознать масштабы катастрофы. Хотя бы попытаться.