БУДЕМ ИСКАТЬ

Чудеса обетованные


Как каждый день верить в невозможное

БУДЕМ ИСКАТЬ

Чудеса обетованные


Как каждый день верить в невозможное

Тамара Балаева
Журналист
Дед Мороз, философ, врач-нейрохирург и раввин рассказали Фокусу, где искать чудо, как не разминуться с ним и чем вера отличается от надежды

Дед Мороз и Снегурочка

Остановка первая

ОСТАНОВКА ПЕРВАЯ

Дед Мороз и Снегурочка

В детском саду «Лесная сказка» утренник. Дед Мороз, как ошпаренный, бегает по кругу вдоль стульев, на которых сидят дети, разжигая тлеющую искру праздника. Он показывает фокусы, предлагает детям потрогать блестящую ёлочку у него в руке. Заподозривший подвох мальчик в костюме разбойника громко кричит: «Это обман! В рукаве вторая ёлочка!».

Дед Мороз не унимается. Он предлагает детям зажечь настоящую ёлку, они кричат: «Раз, два, три, ёлочка, гори!», но ничего не получается. Нужно кричать сильнее, и мальчик в костюме разбойника кричит громче всех. Даже краснеет от напряжения. Ёлка зажигается. Мальчик поверил в чудо, и оно произошло. Он улыбается.

Усталые Дед Мороз и Снегурочка (в миру — Александр и Валентина) после представления идут в небольшую каморку, где, судя по рисункам на стенах, дети изучают правила дорожного движения. Дед Мороз опускается на скамейку, не снимая расшитой дождиком шубы и огромной бороды. Снегурочка стоит рядом и накручивает на палец хвост своей белой, пришитой к шапочке косы.

Оба подробно и обстоятельно жалуются. Она на то, что родители сами разрушают у детей веру в чудо. Он — на конкурентов — Санта-Клаусов («Мы их между собой называем «ку-клукс-клан». Их одежда стоит 200-300 гривен, и выглядят они соответствующе. Нет красок, значит, нет и сказки»). И на то, что в Ивано-Франковской области отказались от Деда Мороза, посчитав его советским персонажем. И на бардак в индустрии чудес. «Сейчас Дедом Морозом может стать каждый. Раньше для этого нужно было пройти курсы, сертификацию. И если что-то было не так — костюм некрасивый или программа неинтересная, — могли не допустить к работе. А теперь кто угодно — невысокий мужчина, студент, молодой парень с визгливым голосом, прокуренный мужик с выглядывающими из-под шубы джинсами — может стать Дедом Морозом. Дети же не дураки, как они поверят такому?».

Я точно знаю, что не поверят. Первой оперой, на которую я ходила, была «Кармен». Главная героиня весила не меньше центнера, а её возлюбленный, Хосе, явно отметил 65-летие. Чуда не произошло. Я не поверила в их страсть и с тех пор не люблю оперу.

Пытаюсь увести беседу подальше от сермяжной правды жизни. Спрашиваю, верит ли сам Дед Мороз в чудо.
— Я как-то попал в аварию и сделал головой вмятину в лобовом стекле. В тот день я был в бандане, освящённой на мощах Святого Луки Крымского. Она так и осталась висеть на стекле. Стекло нужно менять, машину приплюснуло. А мне хоть бы что. Даже голова не болела. Скажете, случайность? Нет, это чудо. Но чудеса не всегда происходят сами собой, надо давать им шанс.

— Я как-то попал в аварию и сделал головой вмятину в лобовом стекле. В тот день я был в бандане, освящённой на мощах Святого Луки Крымского. Она так и осталась висеть на стекле. Стекло нужно менять, машину приплюснуло. А мне хоть бы что. Даже голова не болела. Скажете, случайность? Нет, это чудо. Но чудеса не всегда происходят сами собой, надо давать им шанс.
В конце утренника Дед Мороз спрашивает у детей: «Вы ждёте подарков на Новый год?» Те хором кричат: «Да!» Дед Мороз не унимается: «Взрослые, а вы ждёте подарков под ёлочку?» Мамы и воспитательницы нерешительно улыбаются и молчат. Чей-то папа стоит рядом со мной у стены и вдруг громко произносит: «Нет» Через минуту, когда дочь подарит ему воздушный шарик, он станет похожим на мальчика в костюме разбойника, который вдруг понял, что чудо существует.

Волшебник в Институте философии

Остановка вторая

ОСТАНОВКА ВТОРАЯ

Волшебник в Институте философии

Я стою в подворотне возле Института философии имени Сковороды. До встречи с философом 15 минут. Мы будем говорить о чуде, и я пытаюсь думать о новогодних гирляндах, висящих на деревьях в парке за углом, о беспричинном счастье, которое было в детстве. В подворотне плохо пахнет, и мужики рядом со мной прямо под мелким дождём открывают по второй бутылке пива. Я открываю Facebook и вижу пост знакомой. Он начинается фразой: «Знаете, чем хороши утра в Испании?» Я кошусь на мужиков и читаю дальше: «Тем, что можно сорвать прямо с дерева апельсин и приготовить фреш. Это ли не чудо?».

В Институте философии высокие потолки и длинные коридоры. Здесь чувствуешь себя Алисой, которая только что выпила жидкость из пузырька и уменьшилась. Здесь не пахнет ничем, но кажется, что пахнет пылью. Я нахожу нужный кабинет, открываю дверь и вижу доктора философских наук Назипа Хамитова. Волосы до плеч зачёсаны назад, узкие стёкла очков, полосатый костюм с воротником-стойкой. Единственный источник света в кабинете — настольная лампа. В этом антураже философ похож на волшебника из какого-то фильма. Доброго или злого — непонятно.

— Что такое чудо для философа? — завожу я с порога свою песню искателя чуда.

— Чудо — это не философская категория. Философская постановка вопроса: «Почему люди верят в чудо?» Думаю, чудо — это прерывание постепенности в причинно-следственных связях. Например, когда студент, который должен написать курсовую, неожиданно пишет что-то такое, что делает его нобелевским лауреатом.

— Вы для себя как-то классифицируете чудеса?

— Да. Чудеса бывают безусловные и условные. Например, какому-то человеку очень хочется Lamborghini, он уже собрал какую-то сумму денег, но её не хватает. И тут появляется родственник из Америки или Израиля и говорит: «Вот тебе ещё деньги. Покупай». Это условное чудо. Безусловные чудеса — любовь, счастье. Есть и другая классификация. Вы замечали, что в языке есть два словосочетания: «верить в чудо» и «надеяться на чудо»? Это разные вещи.

Я замечала, но философ с внешностью волшебника продолжает, не дождавшись ответа:
— Когда человек надеется на чудо, он опускает руки и отдаёт свою судьбу в руки других. Например, ему нужно оплатить кредит, а он надеется на чудо — что банк лопнет и ему не придётся отдавать деньги. Но в один прекрасный день к нему приходят коллекторы, берут за шкирку, и ему остаётся только сказать: «О, как ужасен мир». А вот когда человек верит в чудо, он действует. Поэтому вера более продуктивна, чем надежда.
— Когда человек надеется на чудо, он опускает руки и отдаёт свою судьбу в руки других. Например, ему нужно оплатить кредит, а он надеется на чудо — что банк лопнет и ему не придётся отдавать деньги. Но в один прекрасный день к нему приходят коллекторы, берут за шкирку, и ему остаётся только сказать: «О, как ужасен мир». А вот когда человек верит в чудо, он действует. Поэтому вера более продуктивна, чем надежда.
Слова Хамитова для меня означают только одно: что авторы песни советских космонавтов «Надежда — мой компас земной» нагло врали. Или надеялись, что кто-то заплатит кредит (тогда это, кажется, называлось, рассрочка) за них. Я не решаюсь сказать об этом вслух, поэтому спрашиваю:

— Можно ли из человека, который надеется на чудо, превратиться в того, который верит?

— Конечно. Его может изменить какая-то пограничная ситуация или осознанный выбор, когда человек вдруг решает: «Я не хочу прожить серую и неинтересную жизнь. Мне нужно что-то яркое и удивительное. Что-то, что будет порождаться мной». Если человек это осознаёт, у него появляется шанс стать счастливым.

— Общие фразы, — бестактно говорю я, понимая, что рецепта не дождусь, да и счастливее после разговора вряд ли стану.

— А готовых рецептов не бывает, — словно читая мои мысли, продолжает философ. — Если кто-то даст вам готовый рецепт, значит, он шарлатан. Каждый может быть счастливым, но он должен пройти сложный и трагический путь к своему счастью.

Хамитов торопится. Впереди у него — продолжение зачёта, а потом телеэфир. Он ведёт программу на каком-то канале. Говорит, что одну из следующих решил посвятить тому, почему одни люди верят в чудо, а другие — нет.

— Наверное, втайне всё-таки все верят? Когда женщина читает в метро Даниэлу Стил, — это же значит, что она верит в неземную любовь, то есть в безусловное чудо?

— Можно жить серой жизнью и компенсировать эту серость бульварными романами. Мужчина может быть бомжом и читать книги о миллиардерах или суперменах, которые спасают человечество. Но настоящая книга толкает человека к тому, чтобы меняться, а не наполняет его мир розовым туманом.

— Почему под Новый год у людей обостряется надежда на чудо?

— Потому что в людях живёт внутренний ребёнок, которому хочется, чтобы всё разом изменилось. Он пробуждается самой атмосферой новогодней ночи. В эту ночь многие люди говорят друг другу: «Я люблю тебя», но наутро от этого остаётся только головная боль.

— Как в «Иронии судьбы»?

— Нет. Там двое людей преодолевают одиночество и находят друг друга. Но для этого каждый из них должен совершить поступок. И они оказываются вместе только потому, что этот поступок совершают.

За дверью кабинета Хамитова переминаются с ноги на ногу студенты в очереди на зачёт. Я думаю о том, что наверняка кто-то из них не подготовился и надеется на условное чудо — что преподаватель задаст ему именно тот вопрос, ответ на который он знает. Мы с философом прощаемся, я прохожу по коридору, поворачиваю в сторону лестницы и слышу его голос:

— Вы забыли телефон! — Хамитов отдаёт мне его в руки. — То, что я его заметил, — тоже чудо. Подумайте о том, какое — условное или безусловное.

Резко разворачивается и уходит. Так эффектно уходят все волшебники в фильмах.

Молитва для врача

Остановка третья

ОСТАНОВКА ТРЕТЬЯ

Молитва для врача

— Здравствуйте. Мне срочно нужно поговорить с вами о чуде, — я договариваюсь о встрече с нейрохирургом Андреем Гуком и чувствую, как он улыбается на другом конце несуществующего провода.

— Конечно. Приезжайте сегодня в три, — отвечает он, понимая, что дело неотложное.

В Институте нейрохирургии имени академика Ромоданова пахнет лекарствами. На диванчике возле кабинета Андрея Петровича сидит женщина и полулежит парень с обожжённой головой. На их лицах я не читаю веру в чудо, только желание избавиться от боли — своей или близкого человека, а значит, и своей тоже.

— Андрей, вы верите в чудеса?

— Конечно. И в детстве, и сейчас. Когда человек перестаёт верить в чудеса, он не верит уже ни во что.

Гук сидит за столом в своём крохотном кабинете, сложив руки, как ученик за партой, и смотрит куда угодно, только не на меня.

— Способность поверить в чудо зависит от профессии?

— Вряд ли. Спросите у дворника, видел ли он чудеса. Конечно, видел. Иногда дворники находят какие-то чудесные вещи, а иногда — брошенных детей. У моряков бывают чудеса, у водителей — иногда только чудо спасает их от аварии. В каждой профессии — свои чудеса. А вообще, вероятность встретить настоящее чудо, знаете какая? 50 на 50. Или встретишь, или нет.

— А вы встречали чудо?

— Да. Первое настоящее чудо я встретил в детстве в деревне. Родители в первый раз отправили меня туда на лето из Львова. Я иду по тропинке и вижу маленький гриб. Через какое-то время иду, а гриб становится больше. Когда после зимы и морозов на земле появляются цветы — это настоящее чудо. В зрелом возрасте чудо — это когда человек со сложной онкологической патологией после операции живёт десятилетиями — точно так же, как и до заболевания. Чудо исцеления — это главное чудо. Оно может произойти с помощью врача, а может и без неё. С моей супругой произошло маленькое чудо самоисцеления. У неё была бородавка, и она не могла от неё избавиться. В итоге бородавка исчезла после молитвы. Конечно, всё это связано с самовнушением и с огромными резервами внутри нас, которые мы не используем.

Лицо Гука, в начале разговора суровое, становится добрым и усталым. Он смотрит на меня, говорит, и я думаю, что его голосом хорошо читать сказки. Наверное, этот голос тоже лечит.

— Исцеление зависит от судьбы? Вы верите в судьбу?

— Да, конечно. Бывают случаи, когда человек выжил в автокатастрофе, прошёл войну, а потом вернулся домой, заснул ночью и не проснулся утром. У него случился инфаркт, хотя не было никаких предпосылок к этому. Как не поверить в судьбу после такого? Исцеление зависит и от врача, и от пациента. 90% пациентов хотят исцелиться, но есть еще 10%, которые приходят и говорят: «Мне всё равно. Делайте, что хотите». Выздороветь гораздо больше шансов у тех, кто верит в чудеса. И не только верит, но ещё и немного придумывает чудеса или идёт за ними в церковь, к Богу.

— Я думала, большинство врачей — циники и атеисты.
— За очень редким исключением — врачи верующие. Особенно хирурги. У меня было несколько случаев, когда во время операции мы не могли остановить кровотечение и думали, что уже всё, человека не спасти. Единственное, что нам оставалось, — молиться прямо там, над операционным столом. И кровотечение останавливалось, больной уходил из больницы своими ногами. Это чудо веры.
— За очень редким исключением — врачи верующие. Особенно хирурги. У меня было несколько случаев, когда во время операции мы не могли остановить кровотечение и думали, что уже всё, человека не спасти. Единственное, что нам оставалось, — молиться прямо там, над операционным столом. И кровотечение останавливалось, больной уходил из больницы своими ногами. Это чудо веры.
Из-под белого халата нейрохирурга выглядывает галстук песочного цвета. На нём изображены ноты. Это не вяжется с его образом серьёзного врача так же, как и молитва над операционным столом. На первый взгляд невозможное сочетание.

— Есть в мире что-то невозможное?

— Да. Воскрешение после смерти. Душа бессмертна, но человек никогда не повторится в том состоянии, в котором уже существовал. Наверное, в этом и есть смысл. Иначе было бы неинтересно.

— Человек жил, дышал, ходил, думал, и вдруг всё это стало невозможным. Смерть — обратная сторона чуда?

— Мне трудно ответить. Недавно погибла моя подруга. Она архитектор, вдруг появилась из ниоткуда и сказала, что поможет нам достроить реабилитационный центр, который мы то строим, то не строим ещё с 90-х. А потом у неё случился разрыв аневризмы головного мозга. Она две недели лежала в реанимации, и я надеялся, что она выживет. Надеялся на чудо. Но этого не произошло. Я не могу сказать, что её смерть — это обратная сторона чуда, потому что мне тяжело от этого. Но если рождение — это чудо, то и смерть, в каком-то смысле, тоже.

— Вы загадываете желания на Новый год?

— Да.

— Сбываются?

Нейрохирург Гук вздыхает. Сейчас, в своём маленьком кабинете, он меньше всего похож на себя на фотографиях в Facebook. Там он часто сидит за столом, подпирает голову рукой или с серьёзным видом говорит что-то в микрофон. Сейчас он похож на мальчика, который хочет, чтобы его желания сбылись, и заранее знает, что многие не сбудутся.

— Иногда. Я хочу, чтобы я и люди, которые меня окружают, занимались тем, что им нравится, получали за это достаточно денег, и чтобы им было о чём мечтать завтра. Глобальная мечта — найти свою формулу счастья. Пока у меня не получается.

— Что вы делаете в моменты, когда вера в чудо ослабевает?

Гук показывает на огромные стопки бумаг, которые лежат на отдельном столе в нише его кабинета. Если разложить их на полу, обклеить ими стены, потолок и всю скудную мебель, эти стопки не станут заметно меньше.

— Видите? Есть куча отложенных дел, в том числе диссертация. Я лечусь работой. Через пару часов работы прихожу в равновесие и понимаю, что так много всего нужно закончить и не время не верить в чудо. Оно всё равно есть.

Над повседневностью

Остановка четвёртая

ОСТАНОВКА ЧЕТВЁРТАЯ

Над повседневностью

У раввинов сказочный вид. Длинные волосы с проседью, борода, кучерявые пейсы, костюмы будто из XVI века, из рукавов которых, кажется, в любой момент может вылететь голубь, а если повезёт, то и два. Я думаю, они точно что-то знают о чуде, поэтому иду встречаться с главным раввином Движения традиционного иудаизма в Украине Реувеном Стамовым. Я жду его в холле, и когда он появляется, понимаю, что меньше всего он похож на того, кого я ожидала увидеть. У него короткая стрижка, кипа, которая держится на голове с помощью детских заколочек, и какой-то безумный взгляд. Он похож на смешного отрицательного героя комедии, которому симпатизируешь гораздо больше, чем положительному.

— Вы в чудо верите?

— Ну да. Но я думаю, что чудо — это не что-то сверхъестественное, не что-то, нарушающее законы физики. Я не верю, что можно бросить камень вниз, а он полетит вверх. Всевышний создал этот мир и все физические законы в нём. Зачем ему нарушать собственные законы? Это всё равно что вы придумали игру и сами нарушаете её правила.

— А как же переход евреев через Красное море? Воды расступились, евреи прошли.

— Я думаю, что море расступилось, потому что было очень сильное извержение вулкана, которое вызвало цунами. Но чудо не в этом, а в том, что оно произошло как раз в тот момент, когда это было нужно.

— Если в мире всё подчинено разумному закону, как Всевышний мог допустить Холокост? Погибли шесть миллионов евреев.

— Как бы ни кощунственно это звучало, один из результатов Холокоста — создание государства Израиль. Возможно, это цена. Да, большая цена, но никому земли бесплатно не доставались. Не всегда можно мерить Всевышнего человеческими категориями. Например, если здесь, на Земле, один человек убивает другого, это почти всегда зло. Но мы не знаем, что этот убитый человек должен был сделать дальше. Допустим, я убиваю маленького мальчика, но я знаю, что в будущем он станет Гитлером. На Земле меня судят за убийство мальчика, но когда мы знаем, кем он станет, это выглядит совсем по-другому.

— Раскаяние — это чудо? Вы верите в раскаяние немцев? Сейчас идёшь по Берлину, и там на каждом шагу доказательства того, как немцам стыдно за Вторую мировую и Холокост. Вы думаете, это искренне?

— Я верю, что искренне. Думаю, немцы и сами сейчас не понимают, как такое могло с ними произойти. Вообще, раскаяние — это не поход к раввину и не рассказ о том, что ты совершил. Чтобы раскаяние было настоящим, для начала нужно осознать, что ты сделал неправильно. Люди ведь склонны себя оправдывать. Второй этап — исправить это зло, и третий — никогда больше этого не совершать. В таком случае раскаяние будет чудом.

— Зачем религия вселяет веру в чудеса, которые не соответствуют законам физики, если их нет?

— Если люди не будут верить в такие чудеса, все законы «не убий, не укради» окажутся бессмысленными. Совесть — это ведь понятие растяжимое и ненадёжное. Должны быть законы. На самом деле с людьми каждый день происходят чудеса. Просто не такие очевидные, как переход через Красное море.

Раввин был последним, с кем я встречалась в поисках чуда, и до него эту фразу — про ежедневные чудеса, которых мы не замечаем, — произнесли уже трое других героев. Правда, никто из них не смог назвать чудо, которое произошло с ним сегодня.

— Вы всегда замечаете обыкновенные, повседневные чудеса?
— Нет. Никто не может замечать всё. Но часто с нами происходят встречи, которые как-то меняют нас и наши жизни. Многие называют это случайностью, но я не верю в случайность. Случайности — это чудеса, которые мы не хотим замечать. Иногда в жизни бывают знаки, которые говорят нам о том, что делать, а мы их игнорируем. Мы вбили себе в голову, что хотим чего-то, упорно делаем это, ничего не выходит, и мы не видим знаков, которые говорят, что нам это не нужно.
— Нет. Никто не может замечать всё. Но часто с нами происходят встречи, которые как-то меняют нас и наши жизни. Многие называют это случайностью, но я не верю в случайность. Случайности — это чудеса, которые мы не хотим замечать. Иногда в жизни бывают знаки, которые говорят нам о том, что делать, а мы их игнорируем. Мы вбили себе в голову, что хотим чего-то, упорно делаем это, ничего не выходит, и мы не видим знаков, которые говорят, что нам это не нужно.
— У вас в жизни было такое?

Когда ребе Реувен задумывается, он барабанит пальцами по столу, переставляет на нём предметы и несколько раз вслух повторяет вопрос: «Было такое? Было ли у меня такое?».

— Например, учёба в моём первом вузе — в Севастопольском приборостроительном институте по специальности «Технология машиностроения». Скажите, звучит ужасно? В школе я любил историю и литературу, но семья сказала, что это несерьёзно. Мне было неинтересно в институте, я ничего не сдавал вовремя и закончил его со скрипом, потому что считал, что должен получить диплом. И наоборот, от религии я всегда отмахивался. Не только от еврейской, вообще от любой. У меня абсолютно светская семья. О том, что религия — опиум для народа, я знал с детства. Я до сих пор помню, как моя бабушка плакала, когда умер Брежнев. Мне кажется, что если бы я умер, она бы так не плакала. Меня звали в синагогу, в еврейскую общину, но я долго сопротивлялся. Я сопротивлялся лет десять, теперь я раввин, и я счастлив.

— До того, как стали раввином, вы верили в чудо?

— Большинство советских людей, и я тоже, знаете, как верили в чудо? Они говорили: «Я в Бога не верю, но верю в то, что что-то там есть». То есть мы называли Бога и чудо словом «что-то там». А потом пришёл момент, когда вместо «что-то там» я начал говорить «Бог».

— Что самое большое чудо для вас?

— Когда ты встречаешь человека, который тебе действительно подходит, когда находишь дело, которое тебе нравится и приносит деньги, — это чудо. Конечно, со временем ты привыкаешь к чуду, и оно становится повседневностью. Чтобы ощущение чуда всегда жило в тебе, его нужно осознать. И тогда оно уже никуда не денется. И наоборот, если у тебя есть дома, деньги, путешествия, но нет ощущения чуда, ты не получишь от этого удовольствия. Можно видеть чудо во всём, а можно — ни в чём. Поговорите с людьми из Донбасса, у которых были квартиры, которые стоили сотни тысяч долларов, а теперь их нет. У нас в общине есть такие люди. Чудо в том, что они не теряют веру в чудо. Они радуются, когда находят здесь работу, пусть не такую престижную, которая была у них там. Радуются, когда находят новых друзей. Чудо — это умение радоваться.

— Бывают моменты, когда вы чувствуете, что вера в чудо высохла, как река в засуху?

— Бывает, что я расстраиваюсь.

— Расстраиваюсь — это несерьезно. Я расстраиваюсь, когда ноготь ломается.

— Я тоже. Но я верю в чудо, что он вырастет.
Ребе Реувен остается наблюдать за чудесами, а я ухожу и думаю о его словах. О чудесах, которые мы не хотим замечать. Когда мне было 12, я переехала в другой город и пошла в другую школу. Символом чуда тогда стала для меня долька лимона. Я доставала ее из чая по утрам, прятала за щекой и шла вместе с ней в школу. С долькой лимона за щекой казалось, что я одновременно и в школе, и дома. Она была чудом, которое спасало от одиночества в незнакомом городе.

Интересно, что бы на это сказал философ Хамитов, к каким чудесам отнес бы мою дольку – к условным или безусловным.
При оформлении использованы репродукции работ художника Нормана Роквелла, фото Александра Чекменева, а также из личных архивов героев текста