Израненные души. Как выглядит реабилитация бойцов в Киевском военном госпитале

Фото: Александр Чекменев
Фото: Александр Чекменев

Фокус узнал, как изменилась работа Киевского военного госпиталя за четыре года войны, почему байкеры жарят шашлыки на территории больницы и как "бабочка" помогает успокоиться раненым бойцам

Related video

В 11-й палате травматологического отделения светло и тихо. На ближайшей к двери кровати лежит высокий парень в футболке и шортах. Его правая ступня туго забинтована, на голени виден аккуратный, почти затянувшийся шрам.

— Артобстрел с утра был, прицельно попали в окоп, мина прямо возле меня разорвалась, — о ранении, да и вообще о передовой, 23-летний Виталий рассказывает так, словно я расспрашиваю его, что он ел на обед, — непринужденно, но каким-то скучающим голосом, почти без эмоций.

Глядя на его спортивную фигуру и умиротворенное лицо, сложно отделаться от мысли, что перед тобой, скажем, футболист, неудачно подвернувший ногу во время матча, но никак не боец, который еще полгода назад ежедневно смотрел смерти в глаза и прятался в блиндажах, скрываясь от непрекращающихся обстрелов. Однако Виталий рассказывает не о зеленом поле и удачном голе, он говорит о том, как рядом с ним погибали люди, в том числе два его друга.

Два года назад парень с Черниговщины пошел служить контрактником. Когда уезжал на фронт, в Авдеевку, родителям об этом говорить не стал. Они узнали о том, что их сын находился в зоне АТО, только после его ранения. В госпиталь Виталий попал в марте и с тех пор перенес уже 14 операций. Несмотря на это, говорит, что все равно не жалеет о своем решении пойти в армию. А вот о будущем задумываться пока не хочет и чем будет заниматься после реабилитации, не знает.

— Не заморачивался этим, если честно, — меланхолично пожимает плечами.

Признается, что страшнее всего было, когда в непогоду к ним пробирались лазутчики с другой стороны, которые в любую минуту могли выстрелить:

— Если гроза и слышимость плохая, а ты вдруг видишь, что где-то недалеко кусты шевелятся, — вот это жутко.

В клинике раненым военным оказывают психологическую помощь, но Виталий уверяет меня, что ему такой специалист не нужен.

— Здесь же есть хлопцы, которые память потеряли, вот с ними психологи и работают, — кивает он на скрючившегося в позе эмбриона тощего раненого на кровати у окна.

Тот, если и слышит, никак не реагирует на наш разговор. Но меня врачи уже предупредили, что с журналистами он разговаривать не хочет.

Fullscreen

От шашлыков до свадеб. Полковник Перов уверен: даже самые необычные для госпиталя инициативы стоит поддерживать, лишь бы взбодрить бойцов

Без сожалений

В палату бодрым шагом входит энергичный загорелый бородач. На правом предплечье — крупная татуировка с перьями и кинжалом, левая рука зафиксирована шиной, из-под синей повязки торчит шприц.

— А вы психолог? — на ходу интересуется солдат.

— Нет, журналист. Пообщаетесь со мной?

— Без проблем, только фамилию мою не называйте. Я — Николай.

Мужчина присаживается на койку и проводит рукой по коротко стриженым волосам с проседью на висках. Из-за густой черной бороды и живых темно-карих глаз его легко можно принять за кавказца, но вообще-то Николай из Одессы. В мае 2014 года он приехал в Киев, и здесь друг ("но его нет уже — погиб") уговорил вступить в "Айдар" и поехать на передовую "помочь ребятам". Так он в батальоне и остался. Николай оказался на редкость удачливым — это его первое ранение за все время войны, хотя он не единожды участвовал в штурмовых операциях.

За четыре года одессит успел повоевать в самых разных точках. Последнее время находился на 29-м блокпосту, в районе села Желобок Луганской области. Здесь в начале июня его и ранило.

— Обстреливали позиции, и так получилось, что сразу же было прямое попадание в наши блиндажи, — без тени волнения рассказывает доброволец. — Я как командир взвода следил за тем, чтобы все были в укрытии, а сам туда не успел добежать. Осколки мины полетели в меня, я руку прижал к туловищу, вот она меня и спасла. Один осколок перебил кость и вышел, а второй застрял.

В первые секунды после ранения Николаю показалось, что он остался без руки. И это было страшно.

— Я даже успел подумать: е-мое, что ж делать без руки-то? — вспоминает боец. — Но потом пошевелил пальцами и понял, что все будет хорошо.

Николай перенес уже семь операций, но восстановление займет еще много времени, поэтому о возвращении на фронт он пока не думает.

За четыре года через госпиталь прошло около 35 тыс. военнослужащих, связанных с боевыми действиями на востоке Украины

— Вот как раз будет мне передышка, а то четыре года на войне дают о себе знать, конечно, — признается он. — Бывало, что хотелось домой, к жене, к сыну, и я ездил в отпуск дней на десять-пятнадцать.

Как и Виталий, он не жалеет, что в свое время поехал на фронт.

— Я хожу и понимаю, что здесь нет боевых действий, потому что мы там стоим, — делится своими мыслями собеседник. — Война — это работа. Кто-то обучается строить — кирпич на кирпич класть, кто-то обучается прокладывать трубы, а кто-то обучается стрелять. К тому же там адреналин вырабатывается, а это самый страшный наркотик.

Но Николай уверяет, что сейчас полностью переключился на мирную жизнь со всей ее суетой и "у него нет интереса возвращаться туда".

— За четыре года от войны очень устаешь, — резюмирует он на прощание.

Реабилитация любой ценой

Здание госпитального клуба зачаровывает. Просторные помещения, высокие стрельчатые потолки, арочные проходы — меньше всего ожидаешь найти в таком месте кабинет военного. Но у полковника Геннадия Перова очень подходящая под это место должность — он заместитель начальника госпиталя по морально-психологическому обеспечению. За официально-угловатой формулировкой скрывается ежедневная творческая работа.

— Для нас война как была, так и идет, — гладковыбритый полковник с коротким ежиком седых волос по-военному четко выдает мне информацию о работе госпиталя в последние четыре года. – За это время через нашу больницу прошло около 35 тыс. военнослужащих, связанных с боевыми действиями на востоке Украины.

По словам Перова, вся система госпитальной медицины в стране была готова к экстремальным ситуациям, что позволило справиться с потоком раненых, которые поступали в первые годы войны. Впрочем, до сих пор раз в три недели сюда привозят 10–15 бойцов с линии фронта, нуждающихся в помощи. Речь идет не только о хирургическом вмешательстве или длительном медикаментозном лечении, но и о возвращении солдат к обычной жизни. Проще говоря, дух раненых бойцов здесь готовы поднимать какими угодно способами: концертами с участием украинских звезд, встречами с мотивационными спикерами, да и просто праздниками. В год проходит до 200 мероприятий.

Мы останавливаемся у стены, сплошь заклеенной фотографиями побывавших здесь гостей, и Геннадий Перов показывает то на один, то на другой снимок. Вот Скрябин ("он ведь один из своих последних концертов как раз у нас давал"), а здесь Ник Вуйчич — австралийский оратор, родившийся без рук и ног.

— Когда он ехал сюда, наши говорили, мол, у него столько денег, о чем он может нам рассказать? А потом отпускать не хотели, у него харизма потрясающая, — комментирует подошедшая заведующая клубом Ольга Добровольская.

Fullscreen

Спасите наши души. В больнице не только ставят бойцов на ноги, но и оказывают психологическую поддержку

Не стало начальство препятствовать и проведению свадебных церемоний на территории госпиталя — чем это не мотивация к скорейшему выздоровлению? За четыре года клятвы верности здесь успели принести десять пар. Хотя порой женихи даже с койки подняться для этого не могли.

— Однажды бойца в честь такого события вокруг клиники на каталке провезли, потому что он сидеть не мог, но надо же было это как-то отметить, — вспоминает Перов.

Госпиталь, по сути, открыт для всех инициатив, даже когда это не совсем согласуется со строгим больничным режимом.

— Были у нас тут байкеры, которые приехали и жарили шашлыки, — улыбается полковник. — Кто-то может сказать, что это уже слишком, но ведь они же с открытой душой это делали, хотели порадовать наших раненых, и мы в итоге разрешили.

Котлетки от Веры

Может быть, именно такая атмосфера как раз и повлияла на то, что за четыре года здесь не перевелись волонтеры. Наш разговор с Перовым прерывает телефонный звонок. Слышно, как женский голосок что-то щебечет в трубку.

— Да, Лиза, помощь нам нужна, — реагирует полковник. — С 1 августа Киев переходит на цифровое телевидение, из-за этого у нас часть телевизоров не сможет принимать сигнал, так что нужны специальные приемники "Т-2". Мы будем рады, если вы хоть какую-то часть сможете привезти.

В целом сейчас госпиталю на постоянной основе продолжают помогать четыре волонтерские инициативы.

— Есть волонтеры, которые с нами уже четыре года, — уточняет Перов. — Например, организация "Волонтерская сотня" с нами с первых дней войны. Если у нас не хватает планового медицинского обеспечения, то мы за счет дополнительного ресурса можем купить то, что нужно для больных.

Госпиталь открыт для всех инициатив, даже когда это не совсем согласуется со строгим больничным режимом

Впрочем, помощь поступает не только от целевых благотворительных организаций, но и от отдельных граждан. В травматологическом отделении с любовью говорят об Андрюше — он ходит сюда как на работу и знает о том, как обстоят дела у каждого больного не хуже врачей. Рассказывают пациенты и о Вере, которая каждый день готовит и приносит солдатам еду.

— Вообще, в госпитале питание очень хорошее, даже красную рыбу как-то давали, но это же все диетическое. А она хоть и простое что-то готовит — котлетки какие-нибудь, но зато это домашняя еда, — улыбается контрактник Виталий.

Письма Времени и Радости

— Говори: "Я личность, я воин, я офицер ВСУ, я контролирую травмопамять, а не она меня", — женщина в белом халате настойчивым, воодушевленным голосом повторяет эту фразу, как целительную мантру.

Перед ней сидит высокий крупный, словно вытесанный из гранита, блондин лет сорока с накачанными руками, на которых рельефно вздуваются вены. Он внимательно слушает ее, низко опустив голову, и психолог продолжает: — Вон окно скрипнуло, а ты уже хотел всех стрелять!

— Нет, — виновато оправдывается боец. — Я хотел разобраться, почему оно скрипит.

— Твоя задача — не зависать на болезненных симптомах, а анализировать их. И чтоб я не слышала, что ты забываешь пить воду! — не останавливается женщина, больше похожая на строгую мать, отчитывающую непослушного ребенка, чем на главного психолога военного госпиталя.

Все это напоминает эпизод из артхаусного кино. Ирреальности происходящему добавляет дремлющий с открытым ртом плотный мужчина, удобно устроившийся в глубоком фиолетовом кресле за их спинами. На нем массивные очки с темными стеклами и наушники. Внезапно у спящего звонит мобильный и он, громко ругаясь, переводит телефон на беззвучный режим.

Психолог советует светловолосому офицеру написать два письма.

— Первое письмо напиши Времени. Каким ты себе его представляешь?

Блондин удивляется такому повороту, но послушно включается:

— Время? Ну ладно. Это мужчина, старый, сморщенный, седой.

— Вот, и тебе нужно с ним подружиться! А второе письмо напиши Радости. Какая она?

"Я хожу и понимаю, что здесь нет боевых действий, потому что мы там стоим. Война — это работа"

— О, она молодая, — воодушевляется офицер. — Очень молодая, 18–19–20 лет, красивая и светлая…

Военный торопится, но успевает перед уходом получить еще пару наставлений от специалиста — психолог учит его засыпать с помощью какой-то буддистской методики, концентрируясь "на каждой из своих пор кожи". Напоследок она записывает в его медицинской карточке, что симптомов депрессии не выявила, но наблюдается тревожность.

Солдаты, покидающие линию фронта, раньше или позже сталкиваются с последствиями своего пребывания в зоне боевых действий. Понимая это, в Минобороны два года назад приняли решение создавать либо отделения, либо группы психологической реабилитации при военных госпиталях. Так, штат из шести психологов появился и в Киеве. Параллельно здесь работает и клиника психиатрии.

— Помню, однажды в 2014 году у нас в госпитале из 1100 стационарных коек 795 занимали военнослужащие — участники АТО, и около трех сотен из них — это были пациенты именно психиатрической клиники, — рассказывает Перов.

"Бабочка" от невроза

— Мы работаем с людьми, которые перенесли психологическую травму в результате боевого стресса, — объясняет мне начальник отделения психологической реабилитации Татьяна Таран. — Но военные должны прийти к нам добровольно. Так что наша задача — это, собственно, выработать психологический запрос, да и вообще повысить уровень психологической культуры у общества, потому что мы вынуждены работать в посттоталитарном социуме, где мужчине стыдно показаться слабым.

Периодически психолог отвлекается на сурового "Витеньку", который уже снял наушники и теперь делает серию упражнений, в том числе "бабочку": скрестив руки на груди, похлопывает себя по предплечьям.

— Представь море…

— Я уже шесть лет не был на море!

— Ну хорошо, представь рыбалку и теперь хлопай себя ладонями, — показывает она. — И вбивай, вбивай в себя хорошие мысли!

— Видите, вот участник нескольких войн, пенсионер Минобороны, наслоенные травмы, невроз, — обращается Таран уже ко мне. — А у офицера, который ушел, была травма, о которой он даже не помнил. Мы ее обнаружили только благодаря психологической диагностике. Но как думают многие бойцы — есть бокал пива, есть друзья, зачем идти к психологу? К тому же в Украине вообще раньше не было травмофокусированного направления как науки, она сложилась с нуля за последние четыре года.

К Таран приходит очередной пациент, и она выскакивает за дверь, а "Витенька" отвлекается от своих упражнений.

— Нас всех надо сбрасывать с парашютами на необитаемый остров, где нет никаких раздражающих факторов, и оставлять там, — философски улыбается он.

Но возвращается психолог, и пациент послушно продолжает равномерно дышать, стискивая в кулаки подрагивающие от нервного напряжения пальцы.