Паспортный режим. Микромир человека в объективе Александра Чекменева

В Passport вошла серия снимков 1994–1995 годов, сделанных в Луганске, — о смене советских паспортов на украинские. Тогда через многочисленные фотоателье прошли миллионы бывших советских граждан. Среди них были и те, кто не мог самостоятельно передвигаться, — в основном старики. К ним домой приходили представители соцслужб с фотографом. Эти старики и стали героями книги, которых тогда снимал 25-летний Чекменев. Книга Passport получилась не только о людях, после распада СССР доживающих свой век в бедности, но и о финале человеческой жизни и о том, с чем мы к нему приходим.

В 1994 году я жил в Луганске, нигде не работал. Из социальной службы ко мне обратились с предложением снимать этих людей. Я взялся. Соцслужба составила списки лежачих и одиноких стариков. В первой же хате понял, что буду снимать этих людей не только для паспорта. Там была бабушка, для которой весь мир ограничивался пределами кровати. В одном месте стоял телефон, в другом — чайник, вода. На стене висел ковер. Он и был настоящим фоном для ее паспорта, а не мой — белый, переносной, на двух планках.

Первое впечатление — шок. Я тогда представить себе не мог, что люди могут так доживать свой век. Закрывался от всего этого фотоаппаратом. У меня было две камеры: одна с широким углом с цветной пленкой, другая — с черно-белой. Одно нажатие — один снимок на паспорт.

Это были не только старики. Меня впечатлил парень, инвалид детства, которому было около 25. Он сидел в детской коляске. Если бы я снял его только на паспорт, никто бы не увидел ни детской коляски, ни того, что у него нет ног.

Соцработники рассказывали истории о тех людях, к которым мы заходили. Я их не записывал. Но одну хорошо запомнил. Мы пришли к деду, ему было то ли 91, то ли 92 года, у которого за полгода до этого в доме стоял гроб. Дед купил его заранее. Ждал смерти. Когда он выпивал, то клал в него пустую бутылку. В итоге гроб полностью заполнился бутылками, а смерти все нет. Тогда он его продал. Он был в здравом уме, всю жизнь работал бухгалтером.

Дублей я почти не делал. Только когда одного сумасшедшего снимал, он был после инсульта. Трудно было поймать более-менее нормальное выражение лица, поэтому делал дубли.

Украина на постсоветском пространстве первая начала менять паспорта. Когда я отправил эти фото в Москву на конкурс, их не заметили. Я подумал: жаль, тему скоммуниздят. И был удивлен, что позже не увидел ничего подобного.

Если ты мыслишь с прицелом в будущее, у тебя кругозор должен быть как минимум на 180 градусов. Если бы я тогда думал об издании книги, я бы снимал все, что происходит вокруг этой темы. Шире бы снимал: подготовку к выдаче паспортов, сам процесс этой выдачи.

Для меня Passport — это книга о жизни в конце жизни. Сейчас я мыслями все чаще возвращаюсь к тому периоду. Все мы смертны. Мне уже не 25. Если кому-то на этих стариков неприятно смотреть — ради бога. Только, ребята, вы на себя гляньте в зеркало — через какое-то время туда же придете.

Я думаю, если нет веры хотя бы во что-то, доживать век вот так еще тяжелее. Неверующий человек может застрелиться, конечно. Но ведь все живут почему-то. Для меня вопрос светлого финала, несмотря ни на что, цепляется за вопрос веры.

• Читайте также: Дело – фонарь. Как живут и умирают шахтерские поселки Донбасса

С того времени у меня сохранилось 36 цветных негативов. Это символично — столько же кадров на пленке.

Красота в том, что у каждого человека со снимка есть свой микромир. Он — как музей человека.

Фото: Александр Чекменев