Донбасс, Гомер, Коновалец, Брежнев. Итоги литературного года

Фото: открытые источники
Фото: открытые источники

В 2017-м мы наблюдали, как писатели откликаются на войну, разбираются с физическими и душевными травмами, упражняются на темы легенд и мифов, создают альтернативную историю и осмысливают реальную

Related video

На доступных нам языках ежегодно выходят тысячи книг, посвященных сотням тем, на основе которых можно отметить десятки актуальных тенденций, но мы ограничимся пятью и особо выделим одну. В 2017-м в Украине наконец-то появились два масштабных романа высокого художественного уровня о событиях на Донбассе — "Интернат" Сергея Жадана и "Долгота дней" Владимира Рафеенко. Эти книги совершенно не похожи по стилю и содержанию, но сопоставимы по значению. Кроме "войны" ключевыми словами итогового книжного обозрения Фокуса станут "травма", "мифология", "альтернатива" и "СССР".

Война

Fullscreen

В "Интернате" Сергея Жадана война на Донбассе показана глазами аполитичного человека, который и хотел бы остаться в стороне от происходящего, да не получается. Роман напрочь лишен патриотической героики и выморочной патетики, которыми нынче так и пышет поднимающийся с колен украинский кинематограф. Для героя "Интерната" рутинная поездка за племянником-тинейджером превращается в головоломный квест, где на каждом шагу грозит не вполне понятная опасность. Атмосфера этого романа — сплошной морок, наваждение, невозможный бред, ставший повседневной реальностью.

"Интернат" — название-метафора, это не только образовательное учреждение, но и весь нынешний Донбасс, территория, внезапно ухнувшая в бездом­ность, ставшая белым (хотя скорее красным, кровавым) пятном на карте страны. В романе ясно звучит тема индивидуальной ответственности, вернее, ее рокового отсутствия, послужившего одной из причин катастрофы. "Интернат" — книга о человеке, чья жизнь уже никогда не будет прежней, однако вопрос, как он ею распорядится, Жадан оставляет открытым.

Fullscreen

"Долгота дней" Владимира Рафеенко (в украинском переводе "Довгі часи") — сочинение совершенно иного рода: фантасмагория с реалистическими вкраплениями, сказка для взрослых, иногда по-настоящему страшная, иногда феерически смешная. Война здесь тоже не предмет описания, но антураж, и хотя по существу это роман о сопротивлении российской агрессии на Донбассе, оно тут не внешнее, а внутреннее, ментальное.

Спасительная миссия, с которой герои книги, приняв символическую смерть, отправляются из захваченного чужаками города Z (читай Донецк) в столицу, носит такой же символический характер. Ибо реального способа остановить войну сейчас нет.

"Долгота дней" — роман актуальный, мощный, впечатляющий по разнообразию художественных приемов. О том, что это важнейшая книга последних лет, не раз говорили первые люди "сучукрлита". Тем удивительнее выглядело решение жюри "Книги года Би-би-си", не включившего роман Рафеенко в свой короткий список. Таких эпических провалов у единственной более-менее адекватной литературной премии страны не было уже лет десять.

Травма

Fullscreen

Тренд годом раньше задала Ханья Янагихара, чья "Маленькая жизнь" на постсоветском пространстве получила чуть ли не больший резонанс, чем в ее родных Штатах. История человека, искалеченного и морально, и физически, который всю жизнь пытается преодолеть страшные отроческие травмы, но так и не может этого сделать, неизбежно вспоминается в связи с несколькими романами, вышедшими на русском языке в 2017 году.

Fullscreen

Среди них дебютный бестселлер еще одной молодой американской писательницы Селесты Инг "Все, чего я не сказала", книга о трагически погибшей девушке, ставшей жертвой родительского авторитаризма и равнодушия. В романе Инг подспудной причиной трагедии оказывается стремление взрослых избыть последствия своих психологических травм за счет детей. У травм тоже есть свои причины, и главные среди них — расовое и гендерное неравенство.

Fullscreen

С проблемами расизма и родительского гнета сталкивается также чернокожая Брайд из романа Тони Моррисон "Боже, храни мое дитя". В нетипичном для себя произведении 85-летний нобелевский лауреат (опять-таки женщина, опять же из США) подпустила немного мистики: страдая от физических и ментальных увечий, ее героиня сперва утрачивает вторичные половые признаки, а потом снова их обретает. Можно сказать, рождается заново.

Fullscreen

Женский травматологический парад завершает роман Ольги Славниковой "Прыжок в длину". Его герой, перспективный молодой легкоатлет, попав в аварию, лишается не только обеих ног, но и желания жить. Впрочем, у Славниковой даже самые актуальные социальные темы всегда на втором плане. Главное в ее книгах — неповторимый, до предела насыщенный метафорами авторский стиль.

Мифология

Fullscreen

Еще одна тенденция года в "сучукр­лите" — использование мифологических конструктов. В книге "Земля Загублених" Катерины Калитко на них построена большая часть рассказов, и этот симпатичный, неординарный, хорошо скомпонованный, но довольно скромный по объему сборник принес писательнице обе главные литературные премии страны. Имеются в виду уже упомянутая британская "Книга года Би-би-си" и польская им. Конрада-Коженевского — к сожалению, учредить собственные премии Украина пока не сподобилась.

Fullscreen

Если Калитко обращалась к архетипическим сюжетам (осада крепости, предательство, изгнанничество, поиск пристанища и т. п.), то Владимир Ермоленко в романе "Ловець океану" оттолкнулся от конкретного Гомера. Его Одиссей, вернувшийся домой после десяти лет скитаний, обнаруживает Итаку безлюдной и отправляется в обратный путь, причем не столько чтобы найти жену и сына, сколько желая заново встретиться с былыми любовницами — Калипсо, Навсикаей, Цирцеей. Получается довольно странное искупление вины — и само по себе, и оттого, что этические нормы нашей эпохи применяются к совсем иной в этом плане античности.

Альтернатива

Fullscreen

Советская эпоха украинским писателям активно не нравится: они ее либо не замечают, либо переписывают на свой лад. "Харків 1938" Александра Ирванца представляет собой альтернативную историю Украины 1930-х — в романе это мощное независимое государство с президентом Коновальцем, построенное на симпатичных автору принципах национал-коммунистического авторитаризма. Фарс Ирванца изобилует эскападами за гранью фола: Семенко у него алкоголик, Хвылевой — педофил, а русские писатели (Гумилев, Булгаков, Лимонов и др.) — шовинисты-дегенераты, изъясняющиеся фразами из пропагандистских программ Киселева — Соловьева.

Fullscreen

Наталка Сняданко в "Охайних прописах ерцгерцога Вільгельма" преобразовывает реальность не так радикально. Она ограничивается предположением, что австрийский эрцгерцог Вильгельм фон Габсбург, он же украинский политический и военный деятель Васыль Вышиваный, не погиб в 1948-м в Лукьяновской тюрьме, а дожил в СССР до преклонных лет и даже взялся за мемуары. Если польский межвоенный Львов Сняданко по славной галицкой традиции передает яркими идиллическими красками, то для Львова советского никаких колеров кроме пятидесяти оттенков серого у нее не нашлось.

СССР

Fullscreen

Пока украинские прозаики описывают историю фантастическую, российские исследуют реальную. Андрей Волос завершил масштабную тетралогию "Судные дни", сюжетным и смысловым центром которой стала война в Афганистане. Дмитрий Быков посвятил свой "Июнь" концу 1930-х — началу 1940-х; в романе, где доминирующими ощущениями является невозможность гармоничной любви и предчувствие неизбежной войны, изображены стратегии выживания индивидуума в эпоху массовых репрессий.

Fullscreen

Похожую тему развивает Сергей Кузнецов в "Учителе Дымове", действие которого охватывает не только почти всю советскую, но еще и постсоветскую эпоху. Его герои, потомственные учителя, своей жизнью доказывают, что расчетливо приспосабливаться к извечному гнету власти, стараясь сохранить при этом честь и достоинство, не только не грех, но и высокое искусство.

Fullscreen

Романы Быкова и Кузнецова вышли летом и в нынешний премиальный сезон не попали. Впрочем, результаты главной российской литературной премии "Большая книга" и без того получились выразительными до комизма: Ленин там победил Брежнева. На самом деле ни байопик Льва Данилкина "Ленин. Пантократор солнечных пылинок" (1-е место), ни производственная драма Шамиля Идиатуллина "Город Брежнев" (3-е место) просоветскими сочинениями не являются. Тем не мене сам факт присутствия имен двух Ильичей в премиальных списках России-2017 очень уж красноречив.

Fullscreen