Культура

Злодей понарошку. Как знаменитый бас-баритон Александр Пушняк впервые выступил в Национальной опере Украины

Чтобы спеть оперного злодея, нужен особенный драматический талант. Им обладает киевлянин Александр Пушняк, который более десяти лет выступает на лучших сценах Европы и США. О тонкостях пения на разных языках и о том, каково исполнять партии в операх Вагнера, он рассказал Фокусу

КТО ОН

Бас-баритон, работает в Немецком национальном театре в Веймаре

ПОЧЕМУ ОН

Впервые приехал в Киев, чтобы выступить в Национальной опере Украины

От Киева до Вашингтона

Почему вы стали оперным певцом, в вашей семье занимались классической музыкой, как это часто бывает?

— Профессионального отношения к музыке мои родители не имели. Хотя, как во многих украинских семьях, папа играл на баяне и очень хорошо пел, у него был красивый баритон. Когда я учился во втором классе школы, к нам пришел молодой парень Саша, учитель игры на трубе. Он предложил желающим приходить к нему на уроки. Не знаю, почему, но я встал и сказал, что хочу заниматься. Учитель сразу выдал мне мундштук, так я и приступил к музыкальным занятиям. Довольно случайно я начал заниматься академическим пением. После девятого класса поступил в музыкальнопедагогический колледж имени Ушинского на Русановке (район в Киеве. — Фокус), а там у меня была чудесная первая учительница Эмма Викторовна Макарова. Она и разглядела мой голос, не знаю, насколько это было возможно в 14–15 лет. На третьем курсе колледжа сказала, что нужно поступать в консерваторию. Мне, конечно, это очень понравилось. После было много работы, и, признаюсь, занятия вокалом были для меня важнее, чем остальные предметы. Это дало результаты, и я поступил в консерваторию.

Вы всегда хотели выступать за границей?

— Как и любой украинский певец, студент консерватории, я мечтал петь в национальной опере, оказаться в ее составе. Но для меня это никогда не было конечной целью, я всегда хотел сделать как можно больше.

Как оказались в Вашингтоне?

— Когда учился на пятом курсе консерватории, оперный режиссер Владимир Бегма, ныне покойный, как-то дал мне листочек с объявлением и сказал, что мне стоит отослать организаторам запись. А на этом листочке было объявление о конкурсе Operalia под патронатом Пласидо Доминго. Я, конечно, отослал свою запись в оргкомитет конкурса, и неожиданно меня туда пригласили. Тогда у меня был неважный английский, и я много времени проводил, внимательно и осторожно переводя мейлы. На конкурсе я дошел до полуфинала. Но, несмотря на то что не выиграл, ко мне после конкурса подошла женщина и сказала: "Здравствуйте, я Мишель, ассистент Доминго, мы бы хотели пригласить вас на стажировку в Вашингтонскую национальную оперу". Я немедленно согласился. Это были мой первый выезд и знакомство с оперой очень высокого уровня. Ведь Пласидо Доминго был главным дирижером и художественным руководителем Вашингтонской национальной оперы.

"Пласидо Доминго прекрасен и как человек, и как музыкант, и как маэстро. Своей неимоверной энергетикой, самим присутствием в оркестровой яме он задает очень высокую планку"

Расскажите, пожалуйста, о Пласидо Доминго. Что он за человек?

— Он прекрасен и как человек, и как музыкант, и как маэстро. Когда он выходил в оркестровую яму и становился у пульта, у меня всегда было ощущение, что общий уровень того, что происходит на сцене, сразу становится в разы выше. Своей неимоверной энергетикой, самим присутствием он задает очень высокую планку.

Каким был ваш путь из Вашингтона в оперу Веймара?

— Во время стажировки в Вашингтоне я получил грин-карту, и у меня был выбор — оставаться в США или вернуться в Европу. Я решил в пользу Европы, поскольку здесь намного больше шансов наработать хороший репертуар. Америка, конечно, огромная, но оперный рынок там узкий, и в первых партиях отдают предпочтение именитым певцам. Я несколько месяцев побыл в Киеве, а потом поехал на конкурс IVC в Голландию. Там ко мне подошел агент из Нидерландов и предложил сотрудничество. Он организовал мне первое прослушивание, и оно сработало — это был Государственный театр в немецком городе Брауншвейг. Там я оставался семь сезонов. Благодарен этому театру за возможность спеть много больших, хороших партий.

Затем я подпал под смену интенданта. Это обычная в европейских театрах вещь — когда меняется интендант, директор театра, то меняется значительная часть коллектива. Почти год я "гостевал", был приглашенным певцом в разных театрах. Этот период сложился удачно, поскольку работы хватало. А потом мне предложили прослушаться в Веймаре на фиксированный контракт, и вот я пою в этом театре.

Режим работы

Каким вещам нужно было доучиваться, когда вы начали работать за границей?

— Первое, что необходимо было улучшить, это чистоту пения на итальянском языке. По опыту скажу, что произношению за рубежом гораздо больше уделяют внимания, чем в Украине. Когда сейчас работаю с итальянскими режиссерами, они очень довольны, говорят, что им приятно слышать певца из Восточной Европы, который так хорошо владеет итальянским произношением. Но мне еще во многом нужно совершенствоваться.

В вашем репертуаре есть партии на разных языках, включая сложный для исполнения немецкий. На каком из них вам легче петь?

— Когда поешь на каком-то новом для тебя языке, то дело только в практике. Чем больше поешь, тем легче становится. Немецкий язык намного сложнее фонетически, чем украинский. А итальянский очень похож, хотя там тоже много нюансов, которые нужно учитывать. К примеру, если ты не выговариваешь двойную согласную в слове, то его значение меняется, причем на такое, которое со сцены ни в коем случае нельзя произносить.

Читайте также: Турбулентная реальность. Бернар-Анри Леви: "Весь мир, а не только Европа, находится в большой опасности"

У оперных певцов есть разные модели работы: либо на ставке, либо на фрилансе. К чему склоняетесь вы?

— У каждой из этих моделей есть плюсы и минусы. Если ты работаешь в разных проектах, то можно хорошо заработать. Бывает, за одно выступление гонорар больше, чем фиксированная месячная зарплата в театре. Но, к сожалению, певец в таком случае не имеет стабильности, как везде на фрилансе. Идеальный вариант — работать в театре, где тебя отпускают петь гостевые партии. Так иногда бывает, и это большая удача для певца.

У вас есть опыт работы и в европейской, и в американской опере. Чем они различаются?

— В целом в Америке оперное искусство более консервативно, преобладают классические постановки, с костюмами и декорациями тех эпох, о которых писали оперы. В Европе, особенно в немецком театре, эти рамки расширены. Немецкий режиссерский театр позволяет себе гораздо больше на сцене, выходит за рамки классического направления.

Требования к певцам везде очень высокие. Старшие коллеги рассказывали мне, что за последние десятилетия оперный мир, в частности в Европе, сильно изменился. Границы открылись, конкуренция очень сильная — в Европу приезжают много чудесных певцов из Восточной Европы, Азии и США.

Как часто вы приезжаете петь в Украину?

— В феврале состоялся мой дебют в Национальной опере Украины. Для меня это было волнительное, выдающееся событие.

Нехороший человек

Барон Скарпиа — персонаж оперы "Тоска", которую часто ставят. Есть масса версий исполнения его партии. Вы интересуетесь, как ее пели до вас?

— Безусловно, с помощью такой хорошей вещи, как YouTube. Там можно найти множество разных версий одной и той же партии, включая мэтров оперы, прослушать их, проанализировать, соотнести свой голос и вокальные возможности с другими певцами.

Чтобы сделать партию, очень важно иметь хорошего маэстро — это может быть дирижер, оперный пианист-аккомпаниатор или оперный коуч. Коуч — это отдельная профессия, эти люди очень хорошо разбираются в тонкостях стиля, исполнения в музыке и партитуре. Они помогают подготовить партию, провести певца по ней. К счастью, у меня есть хороший маэстро.

Как вы работаете с такими растиражированными партиями: вам важно внести что-то новое или вы себе ставите другие задачи?

— Я глубоко убежден, что нет никакого смысла изобретать велосипед. Это вряд ли приведет к чему-то хорошему. Но когда ты пропускаешь персонаж через свою душу, эмоции, он становится твоим. Поэтому не может быть двух одинаковых Скарпиа, каждый исполнитель привносит что-то свое.

Какая ваша трактовка образа барона Скарпиа?

— Нехороший он человек. Но, с другой стороны, мы никогда не думаем о себе, что мы нехорошие. Скарпиа — интересный персонаж. Он очень волевой, а с другой стороны — непредсказуемый и немного дикий, а еще — сильный.

Вы находите в нем что-то, что отзывается в вас, какие-то общие черты?

— Не могу сказать, насколько я дикий, не могу судить о себе как о человеке объективно. Интерпретация зависит и от режиссера. Иногда некоторые из них работают на чисто физическом уровне — они только указывают, где ты находишься на сцене, как должен двигаться, чтобы обратиться к другому персонажу. А для меня всегда важно найти мотивацию — если я на сцене делаю шаг, мне нужно знать, почему я это делаю. И мне важно самому находить мотивацию.

Влияет ли на ваше исполнение характер постановки — классический или авангардный?

— Конечно, так как певцы находятся внутри постановки. Если вы приходите в оперу в качестве зрителя, то представление имеет на вас только эмоциональное влияние. Я же нахожусь внутри действа, создаю это влияние. В постановке все зависят друг от друга, режиссер зависит от дирижера, а певцы — от художника по костюмам. И если певца оденут, как чучело, то, как бы отлично он ни пел, это не окажет такого хорошего впечатления, как если он будет одет красиво. Свет, акустика, баланс с оркестром неимоверно важны в постановке. Когда все это в комплексе работает не только за счет профессионализма, но и за счет сработанности, общего вдохновения и понимания друг друга с полуслова, тогда начинается экстраординарное искусство, уникальная, высокая опера. Влияет и качество зала. К примеру, в амстердамском Консертгебау, в Дрезденской опере, чудесная акустика. А как-то я выступал на небольшой сцене, максимум на 500 мест, и акустика была абсолютно "ватной". Там можно кричать, и тебя не услышат.

Читайте также: Дух традиции. Дирижер Луиджи Гаджеро: "Тени" я просмотрел сотню раз, этот фильм стал моей первой связью с Украиной"

Оперные вершины

Помните ли вы свою первую партию?

— Это была оперная студия, небольшая партия в "Фаусте". Обычно студентам, которые впервые выходят на сцену, дают маленькие партии. Отлично помню, как учитель в оперной студии взял меня за руку и вывел на сцену на "разводку", когда певцу показывают, где он должен стоять, куда двигаться на сцене во время пения. По сценарию мой персонаж в определенный момент получает ноту от оркестранта. И на первом представлении в моей жизни этот инструмент не заиграл. Но я чудом нашел ноту и правильно начал партию, наверное, за счет мускульной памяти. Такое бывает часто, ведь все мы люди.

Вы исполняете большие партии в операх Рихарда Вагнера. Часто дирижеры и певцы говорят, что до этого композитора надо "дорасти". Был ли у вас страх, опасения, когда принимались за его оперы?

— Нет, не было. Хотя это огромная работа. В свой первый сезон в Германии я пел Курвенала в опере "Тристан и Изольда". Это очень важная партия, хоть у Вагнера все такие, вне зависимости от объема. Я занимался очень много.

Кроме того, по всему миру есть организации под названием "Вагнеровский союз". Они, как правило, принимают активное участие в постановках Вагнера. И даже мой дебют в партии "Летучего голландца" в Сингапуре, в театре "Виктория" организовывал "Вагнеровский союз Сингапура". А когда я пел в Германии вагнеровские оперы, то в процессе подготовки каждой партии встречался с журналистом Андреасом Бергером, членом немецкого "Вагнеровского союза". Мы проговаривали, анализировали всех персонажей, историю оперы и жизнь самого Вагнера.

Вам нравится этот композитор?

— Да, очень. Он создал большой, широкий океан музыки и великую поэзию. Вагнер — гениальный композитор.

Что мечтаете спеть?

— Я бы не сказал, что мечтаю о какой-то определенной партии. Но очень хорошо, когда партия приносит удовольствие. Когда ты в пении реализуешь свои возможности, уверен в материале и наслаждаешься своей работой. В этом отношении барон Скарпиа — моя любимая партия.