Когда закончится война

Темир Талапов,
32 года, преподаватель компьютерных дисциплин Луганского национального аграрного университета. Вместе с вузом переехал в Харьков. «У нас в Луганске было несколько наборов столовых приборов, в Харькове на кухне лежат всего две вилки. Этого достаточно».

Я угощу всех гостей «Софры» бесплатными чебуреками, когда узнаю, что война закончилась. Потом пойду звонить друзьям и поздравлять их. Вечером накрою стол. Приготовлю, конечно, чебуреки, плов, может, что-то ещё. Наливать буду чачу и коньяк, или красное вино. Надеюсь, настоящее крымское вино.

Может быть, в этот вечер мы будем петь. Наверное, Розенбаума, а может, я вспомню кого-то ещё. Знаете, лет до 25 я любил петь под гитару. Потом это прошло.

После того как у меня появилась чебуречная, я привязался к Киеву – меня тут знают, любят наши чебуреки. Буду ездить в Крым, а работать здесь.

Буду путешествовать. Есть много стран, куда я мечтаю поехать — начиная с Турции и заканчивая другими континентами. Хочу посмотреть Западную Украину. Может быть, доберусь и до Донбасса.

Я остался без работы в Крыму в один момент. Просто позвонил мой начальник и сказал: «Эскендер, сам понимаешь, отдыхающих в этом году мало, работать нет смысла». Не то чтобы у меня началась депрессия, просто всё лето я думал, что делать дальше. То ездил к друзьям в Судак, то просто сидел дома. Понимал, что надо переезжать и не мог выбрать, куда — в Киев или во Львов. В итоге выбрал Киев — сюда сразу после «референдума» перевелись учиться мои сыновья.

Родственники в Крыму не удивились моему решению. Хотя, если честно, я их особо и не спрашивал.

Провожали меня очень долго. То друзья приезжали ко мне в Симферополь, то я ездил к ним. Были длинные застолья, они говорили: «Устроишься на новом месте — будешь нас потихоньку выдёргивать». Но я понимаю, что многие не могут переехать — у кого-то бизнес, у кого-то семья. У всех есть что-то, что они не могут бросить.

Чебуречную в Киеве мы решили открыть, ещё когда я был в Крыму. Мне позвонил сын и говорит: «Папа, в Киеве вообще не продают чебуреки. То, что здесь называют чебуреками, вообще на них не похоже. Шаурма есть, хот-доги есть, а чебуреков нет». Так и появилась «Софра».

Я скучаю по Крыму, по морю, по природе, по друзьям и родственникам. Очень хочу съездить домой, но пока не получается. Если уеду, работа разладится. Мы собираемся открывать вторую чебуречную. Только не маленький павильончик, как «Софра», а кафе. Хочу, чтобы это был уголок Крыма в Киеве.

С тех пор как началась война, многое изменилось. Я всегда думал, что Россия может давить на нас ценами на газ, отказом покупать молочку, мясо или конфеты. Но чтобы она решилась на такое — это стало для меня неожиданностью.

Раньше я только в теории знал, что всё зависит от нас самих. Теперь пришлось испытать это на практике. Может быть, мне в этом смысле легче, чем другим, — я чувствую себя гораздо моложе возраста в паспорте.

Всё чаще у меня возникает чувство, что наше правительство открещивается от Крыма. Так люди могут и привыкнуть. Сначала вам говорят, что у вас больше нет кухни, потом ванной, потом туалета. А потом однажды к вам в кровать положат другого человека. Вот на что всё это похоже.

Не знаю, буду ли рассказывать внукам о войне. Сейчас, когда я говорю детям о жизни в СССР, они этого не понимают. Просто живут в другой реальности. Во внуках буду воспитывать стержень, учить их не бояться брать на себя ответственность.

Я рад, что очень немногие крымские татары приняли аннексию. В основном, эти люди только называют себя татарами, а у самих даже фамилии не наши. Те, кто принял Россию, для меня приспособленцы. Им всё по барабану. Как ветер изменится, так они и повернутся. Я не подам руки никому из них.

Я не буду радоваться, когда закончится война. Война закончилась в 45-м году. А сейчас я не понимаю, кто для нас враг и есть ли он вообще. Я просто почувствую облегчение.

Вернусь в свой ДК и буду фотографировать стариков. Сделаю выставку: бабушки, дедушки, дети, цветы, звёзды. Никакой войны, никаких трупов на фотографиях.
Прошлой зимой в нашем ДК не было отопления, а в крышу попал снаряд. Было очень холодно, но люди из «ДНР» сказали: «Хотите получать зарплату — ходите на работу». Так я уволилась.

Я поняла, что живу там, где идёт война, когда в прошлом июле моя соседка вышла на огород копать картошку и ей оторвало ногу. Просто в один момент. Я поехала с ней в больницу в Артёмовск и смотрела, как туда привозят раненых солдат. Они держали в руках свои оторванные и завёрнутые в тряпочку ноги и просили их пришить.

В Горловке мой дом, мои родители, дети, муж и свёкор. Как я могу всё бросить и уехать? Тем более, возможности уехать нет. Если до войны в соседнем Артёмовске аренда квартиры стоила 500 грн в месяц, теперь – около 2200. А у меня пенсия 1049 грн.

Люди, которые никогда не были в нашей ситуации, не смогут этого понять. Нас не поймут даже те, кто уехал из Донбасса и потом вернулся. Мы, те, кто никуда не уезжал, — другие. За эти полтора года я поняла, что государству мы не нужны.

Я уже давно не мечтаю о том, чтобы накрасить губы, надеть платье и просто пойти погулять. Мы все мечтаем об одном: чтобы закончилась война. И если бы мне пришлось всю жизнь дальше есть только один хлеб, но при условии, что война закончится завтра, я согласилась бы на это.

Ко всему привыкаешь. Мы просто живём обычной жизнью, не обращая внимания на войну. Даже сейчас люди заказывают у меня фотосессии.

Недавно нас обстреливали два дня подряд. Помню, я вышла на балкон вечером — стены трясутся, слышны звуки обстрелов. Смотрю вниз, а там дети бегают, смеются, играют. Жизнь продолжается, и всё плохое быстро забывается.

Когда начинается обстрел, ты вдруг понимаешь, что в жизни по-настоящему важно. Просто хватаешь бутылку воды, кофту из шкафа и бежишь в подвал. Квартира, деньги, ремонт — всё это становится несущественным.

Я всё время думаю: как же хорошо мы раньше жили и не ценили этого. И как могло так получиться, что теперь украинцы ненавидят друг друга? Кто бы ни погибал, с какой бы стороны ни были эти люди, это всё равно чьи-то мужья и сыновья. Как можно этого не понимать?

Мне стыдно, что в XXI веке возможно такое — чтобы народ воевал со своим же народом. Так не должно быть. Средневековье какое-то.

Я бы хотела поехать в Западную Украину, в Карпаты. Никогда там не была, но видела, как там красиво. Я расскажу людям там, как мы, жители Донбасса, их любим.

Когда я узнаю, что война закончилась, возьму кружку хорошего чёрного чая, обязательно с лимоном и без сахара, просто посижу в тишине и вспомню, что было.

Что буду делать потом. Когда-то я увлекался охотой. Возьму и уеду в лес. Так хочется никого не видеть, успокоиться чуть-чуть, просто спокойно пожить.

Дзержинск мы могли взять за 20 минут. В моём подчинении было 33 человека — 33 богатыря, как я их назвал. Мы ждали, пока подведут ещё людей и технику. В итоге у нас было 200 человек, два танка, БМП. После этой операции на той стороне считали: у украинских спецназовцев больше сотни погибших. Но мы вышли без единой потери, было трое раненых.

Из Иловайского котла мы вытягивали людей. Заходили и выходили, когда там происходило что-то ужасное, и было много погибших.

Под Иловайском был такой случай. Человек зашёл в зону и бросил целую группу на погибель. Они ему звонят и говорят: «Мы в окружении. Пожалуйста, помогите нам, сориентируйте, куда нам выходить». Он ответил: «Бросайте оружие и сдавайтесь в плен, а потом разберёмся». Все про это знают, но человек до сих пор на своём месте. И самое удивительное – таких людей продвигают дальше. Если всё останется так, я не вижу себя в ВСУ. Как я смогу вернуться и быть в подчинении у тех, кто был на войне два дня и получил статус участника боевых действий?

Чем смогу заниматься вне армии – не знаю. Точно знаю только одно. В бандитизме свой опыт использовать не буду.

Часто вспоминаю своих учителей, которые прошли Афган. Среди них были те, кто не хвалился подвигами, а просто учил нужным вещам. Были другие — они всем рассказывали о своём героизме. Почему-то большинство охотнее верило последним. И где они теперь, эти болтливые? Никого из них нет среди мобилизованных.

Так и сейчас. Люди, у которых по сути нет боевого опыта, на каждом шагу кричат о том, какие они герои. Все эти Семёны Семенченко. Раньше я воспринимал бы это спокойно, а теперь меня это цепляет.

Я не перестал любить людей, но отношусь к ним осторожнее. За время войны видел всякое — ненависть, предательство подчинённых. Но были и героические поступки, причём часто со стороны ребят, от которых в мирной жизни ты бы не ждал подобного. Здесь все становятся настоящими.

Я понял, что каждый день может стать последним. Раньше я жил и всё время думал, что будет потом, в будущем. Теперь перестал. Тут столько всего насмотришься, бывает, парень рассказывает, что завтра ему на ротацию, что он уезжает. А потом вдруг бомбёжка — и нет этого парня.

С той стороны среди полевых командиров тоже есть ребята не промах. Только их никто не знает. Мне приходилось с ними сталкиваться, и их можно уважать. Из известных — более-менее при памяти Бес. Он толковый, грамотный, далеко не глупый. А все эти Моторолы, Гиви — это просто ширма, за которой прячутся истинные зачинщики войны.

О чём я мечтаю? Чтобы Украина состоялась как государство. Чтобы парни отдали свои жизни не зря, а уродам не было места в обществе. Чтобы людей ценили за то, что они собой представляют.

Может быть, в честь нашей победы я даже позволю себе немного выпить. Если победит добро, это будет для меня счастьем.

Думаю, после войны буду жить на два города. ДонНУ вернётся в Донецк, но и здесь у нас уже есть студенты и работа. Мы не можем всё бросить. Тем более, именно в Виннице я ещё больше полюбил свою работу.

Мне не на что жаловаться. Сложности помогли мне. Я мечтаю сделать ДонНУ лучшим вузом в Украине.

Работа помогает отвлечься. Нужно решать столько вопросов, что нет времени ностальгировать по Донецку, друзьям, своей квартире, машине, гаражу.

Я понял, что надо уезжать из Донецка, когда в университет пришли люди из «ДНР» и повесили свои флаги. Они хотели воспользоваться тем, что нам к тому времени уже несколько месяцев не платили зарплату, и попросили составить списки, чтобы по ним выдавать деньги. Я сразу предупредил, что меня в эти списки заносить не надо, забрал трудовую книжку и стал ждать звонка ректора. Так и переехал.

Сейчас я живу в съёмной квартире. Это, конечно, хуже, чем в своей, но терпимо. Когда мы только переехали и нам долго не платили зарплату, я жил в селе за городом. Там было ужасно, там даже мыши были.

Когда в Киеве победил Майдан и в Донецк начали съезжаться какие-то непонятные люди, я каждый день после работы брал флаг Украины и шёл на площадь. Не то чтобы я изначально поддерживал Майдан, но в то время часто бывал в Киеве по работе, ходил, смотрел. Я видел, какие инструменты использует власть для того, чтобы подавить восстание, и поэтому, конечно, был на стороне митингующих.

За время войны я понял две вещи. Первая. Не стоит держаться за что-то материальное. Это всё наживное и не главное. Вторая. Всегда надо участвовать в важных общественных процессах. Если бы люди понимали это изначально, может, и не было бы войны.