«Ты как будто на бал собираешься», — укоризненно говорила мама, если выбор «прикида» для школьной дискотеки отнимал у меня больше получаса. На свой первый настоящий бал я собралась в 26 лет. Дело было в Нью-Йорке, мамы рядом не оказалось, и на подготовку потребовалось полторы недели. Платье и украшения, взятые напрокат, студийный макияж и причёска… На всё это ушла примерно треть бюджета моего заокеанского отпуска, и я всё равно чувствовала себя гадким утёнком в окружении белых лебедей.

Строгий протокол мероприятия, рассаживание по рангам, почётные гости, к которым следует обращаться «господин посол» или «ваше сиятельство», уж совсем неприлично спрашивать: «Как вы сказали вас зовут?» Даже переход из одного зала в другой сопровождался сотней условностей. На жителя постсоветского пространства всё это действовало угнетающе и чем-то напоминало мучительные пионерские линейки.

Мысль о том, что на балу можно веселиться, казалась бредовой. Однако, справившись с волнением и повнимательнее присмотревшись к собравшимся, я поняла, что многие из них от души наслаждаются балом и вполне непринуждённо чувствуют себя в рамках протокола. Не только европейские гости, носители звучных аристократических фамилий, с детства знакомые со всеми этими правилами. Не только дипломаты, которым по должности положено комфортно чувствовать себя в мире условностей. На одном диванчике со мной оказался бизнесмен со Среднего Запада, с 11 лет работавший на отцовской ферме. Его супруга — домохозяйка, с трудом втиснувшаяся в корсет бального платья. Экзальтированный нью-йоркский художник с четырьмя серьгами в одном ухе. Все они от души радовались тому, что находятся на балу, хотя вальсировать не умели, с дипломатами и аристократами не знались и никаких выгод от пребывания на этом пафосном мероприятии извлечь не пытались. Им просто нравилась царившая вокруг атмосфера торжественности и значительности.

Оказалось, что свободные люди могут находить удовольствие в следовании строгим правилам. Когда даже на самую гламурную вечеринку пускают в джинсах. Когда рамки приличия размыты настолько, что выйти за них можно, только проявив изрядную фантазию. Когда можно всё, кроме того, что запрещено законом.

Уставшим от этого раздолья людям хочется, чтобы их хоть немного ограничили. Хочется, чтобы где-то было место, куда можно прийти только во фраке. Чтобы на горизонте маячил праздник, к которому нужно готовиться полторы недели. Хочется хотя бы раз в год совершать путешествие в прошлое — туда, где носили кринолины, разъезжали в фиакрах, где судьбы людей, а иногда и целых наций зависели от того, что происходило на балах.

Если вы сами не претендуете на премию, есть возможность затесаться среди гостей какого-нибудь лауреата: каждый из них имеет право привести на церемонию, банкет и бал 16 человек. Так что шансы есть, даже если вы не самый близкий соратник, друг или родственник гения.

Бал проходит в Золотом зале стокгольмской городской ратуши, ему предшествует банкет в Голубом зале. Дресс-код, как на любом балу, — фрак для мужчины и вечернее платье для женщины. Однако есть одно исключение. По уставу мероприятия у гостей теоретически есть возможность прийти в национальном костюме, но ею уже много лет никто не пользуется. Ведь костюм нужно предварительно согласовать с Нобелевским комитетом, и поговаривают, что это ненамного проще, чем, собственно, получить премию.

Почувствуйте себя аристократом! Вроде тех, кого приглашали потанцевать в австрийском императорском дворце в первой половине XIX века. В 1877-м венский придворный бал переехал в здание нового Оперного театра. Перемещение произошло по просьбе главного дирижёра императорского оркестра Эдуарда Штрауса. Именно он составлял музыкальную программу главного мероприятия венского бального сезона. Надо ли говорить, что танцевали там в основном вальсы.

В целом здесь действовали и действуют те же правила, что и на любом придворном балу. Мужчины во фраках, женщины в вечерних платьях с корсетами, открытыми плечами, длинными юбками и в бриллиантах. Первый танец — полонез в исполнении молодых пар, заранее отобранных организаторами, затем полька и вальс. В полночь — общее выступление, тот неловкий момент, когда оказывается, что танцевать должны абсолютно все гости, включая любителей отсиживаться на диванчике. Под утро — торжественное закрытие.

Однако была у венского оперного бала одна особенность. Теперь уже трудно понять, кто именно предложил это странное отступление от канонов традиционных светских мероприятий. Идею приписывают Штраусу, но некоторые историки утверждают, что маэстро просто исполнял тайную просьбу императора. Особенность заключалась в том, что все дамы носили маски и все танцы были «белыми», то есть именно женщины выбирали себе партнёров, а не наоборот. Впрочем, теперь это уже история — современный оперный бал проводится по общему европейскому стандарту. Дресс-код white tie плюс классические бальные танцы. Единственное особое требование — женщины должны быть в одинаковых диадемах. Её модель разрабатывают заранее и обычно потенциальным гостьям дают возможность ознакомиться с эскизом примерно за месяц до мероприятия. Это имеет значение для тех, кто хочет купить или заказать «оперную диадему» у ювелира. Впрочем, в наши дни так почти никто не поступает — даже очень богатые дамы предпочитают брать такие драгоценности напрокат.

Смысл бала заключался в том, чтобы поддержать развитие кофейного дела в Австрии и подчеркнуть личную заинтересованность императора в его процветании. Не правда ли удобно? Съезд лоббистов в одном конце зала и танцы для их жён и дочерей — в другом.

Показательно, что в расписании венского светского сезона праздник кофейных магнатов всегда соседствовал с оперным балом. Причём император всячески подчёркивал равноценность этих мероприятий. Политически важный момент: бал в опере, который устраивали для аристократии, ни в коем случае не мог оказаться более пафосным и роскошным, чем кофейный, — чтобы владельцы кофейных компаний не чувствовали себя обделёнными.

Вот что бывает, когда частная вечеринка приобретает статус официального мероприятия. В 1840-х гецог Ассол и его супруга имели обыкновение раз в год собирать друзей — других шотландских аристократов, обитавших в Лондоне, — на музыкальные вечера. Видимо, Ассолы обладали незаурядными способностями по части party management, потому что очень скоро об этих встречах заговорили в Лондоне и нашлось немало желающих их посетить, причём далеко не все искатели ассолского гостеприимства были шотландцами.

Герцогиня справедливо рассудила, что популярность нужно конвертировать в деньги, и уже в 1849-м объя­вила, что намерена продавать билеты на свои вечера, а собранные средства пойдут на строительство и содержание больниц в Шотландии. Так домашние музыкальные встречи превратились в благотворительные балы.

Сегодня это протокольное мероприятие, одобренное Британской короной. Её Величество Елизавета II каждый год приветствует гостей Королевского шотландского бала, правда, на танцы она никогда не остаётся, но в зале и без неё хватает знаменитостей.

Средняя посещаемость мероприятия — 650 человек, вместе они жертвуют на благотворительность около 250 тыс. фунтов. В 1980-х число гостей доходило до 1300 человек, и тогда этот бал считался одним из крупнейших фандрайзинговых мероприятий в мире. Но всё же на балу было тесновато, даже при том, что главный зал Grosvenor House — самый большой гостиничный зал в Лондоне.