Сжечь мосты
Украинский фотожурналист Сергей Полежака рассказал Фокусу, как стал свидетелем первых выстрелов в начале войны в Донбассе, как телекартинка подогревала сепаратистские настроения, и объяснил, почему после командировок на восток ему всё чаще хочется молчать
КТО ОН
Украинский фотожурналист
ПОЧЕМУ ОН
К годовщине начала войны на востоке Украины подготовил выставку «Мосты Донбасса»
Украинский фотожурналист
ПОЧЕМУ ОН
К годовщине начала войны на востоке Украины подготовил выставку «Мосты Донбасса»
КТО ОН
Украинский фотожурналист
ПОЧЕМУ ОН
К годовщине начала войны на востоке Украины подготовил выставку «Мосты Донбасса»
Украинский фотожурналист
ПОЧЕМУ ОН
К годовщине начала войны на востоке Украины подготовил выставку «Мосты Донбасса»
Сергей Полежака считает датой начала войны на востоке Украины 12 апреля 2014 года. Именно тогда «зелёные человечки» захватили горотделы милиции в Славянске и Краматорске и прозвучали первые выстрелы. Ко второй годовщине этих событий Полежака подготовил выставку «Мосты Донбасса», пытаясь объяснить, к чему может привести разрыв коммуникаций между людьми и нежелание общаться.
Мне 25 лет. Я окончил Киевский институт журналистики, потом год работал на войне, сейчас учусь в Датской школе журналистики. Так сложилось, что как фоторепортёр я больше сотрудничаю с зарубежными изданиями: до войны — со всеми ведущими новостными агентствами, которые писали об Украине, а когда она началась — с газетой Bild.
С журналистом Bild Полом Ронзхаймером мы приехали в Донецк 8 апреля 2014 года, за четыре дня до начала войны. Мы пытались понять, что происходит и как будет развиваться эта история. Ещё 11 апреля думали, что, наверное, всё успокоится, но на следующий день в Славянске захватили горотдел милиции. В итоге наша командировка продлилась полтора месяца вместо запланированных четырёх-пяти дней. Было много событий, мы катались по всей Донецкой области, делали новостные видеоистории.
Серия «Мосты Донбасса» — совершенно другое направление. Новости новостями, но они не позволяют осмыслить эту войну. Меня в первую очередь интересует информация и коммуникация, наверное, это профессиональная деформация. Неспособность коммуницировать, нежелание общаться и привели к войне.
На выставке к панорамным снимкам мостов прилагаются небольшие тексты с моими воспоминаниями о случаях, которые иллюстрируют разрушение коммуникационных цепочек, мостиков, неспособность понимать друг друга.
Вечером 12 апреля вооружённые люди в балаклавах (думаю, это был спецназ) захватывали горотдел милиции в Краматорске. Когда они выводили из здания сотрудников милиции, которые вопреки ожиданиям толпы «не перешли на сторону народа», вырисовалось три стороны конфликта. Милиция, которую по традиции не любят. Спецназ, который стал искрой и хотел разжечь конфликт. И толпа, пытавшаяся сориентироваться в происходящем.
Когда милиционеров вели к автобусам, толпа начала недоумевать: это же наши земляки, может быть, они тоже за референдум, за «ДНР», куда вы их ведёте? Страсти накалились, люди в балаклавах начали стрелять в воздух. Это были первые выстрелы на этой войне. То есть горожане начали что-то понимать и бунтовать, но этот бунт быстро погасили. Те, кто не присутствовал при этом мини-конфликте, показывающем всю искусственность ситуации, узнавали о произошедшем из новостей: дээнэровцы захватили горотдел, город за городом поднимается, мол, наша возьмёт. С ними это сработало.
Видеть работу артиллерии не так страшно, как наблюдать за тем, что с людьми делает телевизор. Информация — страшная штука. Даже если её легко проверить, у многих нет желания это делать. Главный вывод, который я сделал, побывав там, — о самом себе. Смысл профессии журналиста в том, чтобы рассказывать о чём-то, делать какие-то умозаключения, но мне всё меньше хочется обобщать и делать выводы, всё чаще хочется молчать. Потому что обобщение — это манипуляция.
К выставке я подготовил звуковые инсталляции: взял звуки из своих новостных видеорепортажей двухгодичной давности. Интересно получилось: один украинский генерал в день объявления антитеррористической операции произнёс для прессы очень длинный спич — патриотический, сухой, канцелярский. В это время за ним прилетел вертолёт, садясь, он заглушал слова. Это происходило долго-долго. Всё это хорошо иллюстрирует то, что тогда происходило: за пафосными речами наших политиков, их словами о том, что АТО продлится несколько часов, скрывалась безответственность. Это до сих пор вспоминают на востоке и будут вспоминать.
Серию «Мосты Донбасса» я начал готовить в 2015 году, большую часть снял в прошлом марте, отдельные точки доснял в течение года. Все снятые мною мосты находятся на территории, подконтрольной Украине.
На той стороне я в последний раз был в сентябре 2014 года. После пытался туда поехать, совершенно официально. Понимал риск этой затеи, поэтому постарался обезопасить себя, взял письмо своего декана в Датской школе журналистики, минимизируя связь с украинскими медиа. Но «министр информации» «ДНР» отказала мне во въезде.
Я проводил исследовательскую работу, все взорванные мосты у меня отмечены на карте. Их около шестидесяти, включая небольшие пешеходные. Сниму их, когда появится возможность туда поехать. Но это будет уже не стандартная фотосерия из 12 кадров, а скорее визуальная документация разрушений.
Если ты приезжаешь на войну делать не новости, а что-то своё, чаще всего тебе достаются только разрушения. Как бы это ни было грустно, разрушения — это эстетично. Разрушенные дома, разбитую военную технику снимают на каждой войне. Мосты — нечто объединяющее и разрушения, и военных, и мирное население. Причём это не только метафора — сожжённые мосты между двумя сторонами конфликта. В буквальном смысле взорванный мост в Славянске — раздражающий фактор для местного населения. Пока он в руинах, а рядом проложен понтонный мост, люди будут помнить о войне, говорить о том, что украинская власть не может ничего поменять. Это отдаляет их от страны. Разрушенные мосты затрудняют логистику, мешают коммуникации. То есть, как ни крути, эта тема затрагивает многие уровни.
С журналистом Bild Полом Ронзхаймером мы приехали в Донецк 8 апреля 2014 года, за четыре дня до начала войны. Мы пытались понять, что происходит и как будет развиваться эта история. Ещё 11 апреля думали, что, наверное, всё успокоится, но на следующий день в Славянске захватили горотдел милиции. В итоге наша командировка продлилась полтора месяца вместо запланированных четырёх-пяти дней. Было много событий, мы катались по всей Донецкой области, делали новостные видеоистории.
Серия «Мосты Донбасса» — совершенно другое направление. Новости новостями, но они не позволяют осмыслить эту войну. Меня в первую очередь интересует информация и коммуникация, наверное, это профессиональная деформация. Неспособность коммуницировать, нежелание общаться и привели к войне.
На выставке к панорамным снимкам мостов прилагаются небольшие тексты с моими воспоминаниями о случаях, которые иллюстрируют разрушение коммуникационных цепочек, мостиков, неспособность понимать друг друга.
Вечером 12 апреля вооружённые люди в балаклавах (думаю, это был спецназ) захватывали горотдел милиции в Краматорске. Когда они выводили из здания сотрудников милиции, которые вопреки ожиданиям толпы «не перешли на сторону народа», вырисовалось три стороны конфликта. Милиция, которую по традиции не любят. Спецназ, который стал искрой и хотел разжечь конфликт. И толпа, пытавшаяся сориентироваться в происходящем.
Когда милиционеров вели к автобусам, толпа начала недоумевать: это же наши земляки, может быть, они тоже за референдум, за «ДНР», куда вы их ведёте? Страсти накалились, люди в балаклавах начали стрелять в воздух. Это были первые выстрелы на этой войне. То есть горожане начали что-то понимать и бунтовать, но этот бунт быстро погасили. Те, кто не присутствовал при этом мини-конфликте, показывающем всю искусственность ситуации, узнавали о произошедшем из новостей: дээнэровцы захватили горотдел, город за городом поднимается, мол, наша возьмёт. С ними это сработало.
Видеть работу артиллерии не так страшно, как наблюдать за тем, что с людьми делает телевизор. Информация — страшная штука. Даже если её легко проверить, у многих нет желания это делать. Главный вывод, который я сделал, побывав там, — о самом себе. Смысл профессии журналиста в том, чтобы рассказывать о чём-то, делать какие-то умозаключения, но мне всё меньше хочется обобщать и делать выводы, всё чаще хочется молчать. Потому что обобщение — это манипуляция.
К выставке я подготовил звуковые инсталляции: взял звуки из своих новостных видеорепортажей двухгодичной давности. Интересно получилось: один украинский генерал в день объявления антитеррористической операции произнёс для прессы очень длинный спич — патриотический, сухой, канцелярский. В это время за ним прилетел вертолёт, садясь, он заглушал слова. Это происходило долго-долго. Всё это хорошо иллюстрирует то, что тогда происходило: за пафосными речами наших политиков, их словами о том, что АТО продлится несколько часов, скрывалась безответственность. Это до сих пор вспоминают на востоке и будут вспоминать.
Серию «Мосты Донбасса» я начал готовить в 2015 году, большую часть снял в прошлом марте, отдельные точки доснял в течение года. Все снятые мною мосты находятся на территории, подконтрольной Украине.
На той стороне я в последний раз был в сентябре 2014 года. После пытался туда поехать, совершенно официально. Понимал риск этой затеи, поэтому постарался обезопасить себя, взял письмо своего декана в Датской школе журналистики, минимизируя связь с украинскими медиа. Но «министр информации» «ДНР» отказала мне во въезде.
Я проводил исследовательскую работу, все взорванные мосты у меня отмечены на карте. Их около шестидесяти, включая небольшие пешеходные. Сниму их, когда появится возможность туда поехать. Но это будет уже не стандартная фотосерия из 12 кадров, а скорее визуальная документация разрушений.
Если ты приезжаешь на войну делать не новости, а что-то своё, чаще всего тебе достаются только разрушения. Как бы это ни было грустно, разрушения — это эстетично. Разрушенные дома, разбитую военную технику снимают на каждой войне. Мосты — нечто объединяющее и разрушения, и военных, и мирное население. Причём это не только метафора — сожжённые мосты между двумя сторонами конфликта. В буквальном смысле взорванный мост в Славянске — раздражающий фактор для местного населения. Пока он в руинах, а рядом проложен понтонный мост, люди будут помнить о войне, говорить о том, что украинская власть не может ничего поменять. Это отдаляет их от страны. Разрушенные мосты затрудняют логистику, мешают коммуникации. То есть, как ни крути, эта тема затрагивает многие уровни.
Взорванный мост в Славянске
Пономарёв, Кадыров и «Стингеры»
В тех злых апреле-мае 2014 года были моменты, которые своей абсурдностью даже веселили. Конечно, немного позже, ведь тогда было не до смеха.
Вячеслав Пономарёв, псевдомэр Славянска, и его компания головорезов очень хотели найти журналистов немецкой газеты, с которой я тогда работал, с не самыми добрыми намерениями. Так уж сложилось, что благодаря везению, глупости самого Пономарёва и его помощницы, а кое-где и банальной хитрости у нас оказался номер его телефона, он нас узнавал и общался, но не знал, что мы и есть искомые журналисты. Таким образом, сложилась парадоксальная ситуация: мы могли звонить ему, приходить в захваченную городскую администрацию, общаться и немного фотографировать.
Этот странный человек нам доверял, почему-то считал друзьями, видимо, аналогичными Грише Филипсу, и так и не знал, где мы работаем. Каждый такой поход на интервью был связан с ледяным потом — опасаюсь представить, что бы было, будь он чуть более любознателен. Однако внутри происходило много интересного. Однажды, ожидая Пономарёва на его этаже, мы услышали, как в здании кто-то разрывался эмоциями, сдабривая речь матом: «А я ему говорю: не тормози уже! Укр светит фонарём! «Муха» в руках! Он — по газам!»
Оказалось, что группа «ополченцев» ехала со стороны границы с переправленным через неё оружием, среди которого было несколько РПГ-18 «Муха». Этот гранатомёт, как известно, одноразовый, и после взведения его в боевое положение перевод обратно в походное уже не предусмотрен, им можно только выстрелить в сторону противника. Знакомы бойцы с этой системой не были, и по пути в Славянск человек на переднем пассажирском сиденье взвёл оружие. Как раз в этот день был организован один из первых блокпостов ВСУ между Славянском и Артёмовском, со стороны которого и ехали «ополченцы». Блокпост оказался для них сюрпризом, и они так к нему и подъехали — с кучей оружия в багажнике и взведённой «Мухой» в руках. Из их сбивчивого и матерного рассказа следовало, что «лох-армеец только глянул, не стал документы проверять, так и проехали!» До самого центра Славянска, следовательно, со взведённым РПГ.
Такую же «Муху», правда, невзведённую, я видел несколькими днями позже в подсобке кабинета, где обосновался Пономарёв. Однако главным оружием там был не отечественный гранатомёт, а два ПЗРК «Стингер», скромно стоявшие за дверью, на которые с ребяческой гордостью и каким-то нездоровым блеском в глазах нам указал сам «мэр» после одного из наших нервных интервью:
— Подарок от Кадырова.
Улыбается, сверкает золотой фиксой, от наших вопросов отшучивается, выпроваживает за дверь. Война начинается.
Из текстов Сергея Полежаки, подготовленных к выставке «Мосты Донбасса»
Вячеслав Пономарёв, псевдомэр Славянска, и его компания головорезов очень хотели найти журналистов немецкой газеты, с которой я тогда работал, с не самыми добрыми намерениями. Так уж сложилось, что благодаря везению, глупости самого Пономарёва и его помощницы, а кое-где и банальной хитрости у нас оказался номер его телефона, он нас узнавал и общался, но не знал, что мы и есть искомые журналисты. Таким образом, сложилась парадоксальная ситуация: мы могли звонить ему, приходить в захваченную городскую администрацию, общаться и немного фотографировать.
Этот странный человек нам доверял, почему-то считал друзьями, видимо, аналогичными Грише Филипсу, и так и не знал, где мы работаем. Каждый такой поход на интервью был связан с ледяным потом — опасаюсь представить, что бы было, будь он чуть более любознателен. Однако внутри происходило много интересного. Однажды, ожидая Пономарёва на его этаже, мы услышали, как в здании кто-то разрывался эмоциями, сдабривая речь матом: «А я ему говорю: не тормози уже! Укр светит фонарём! «Муха» в руках! Он — по газам!»
Оказалось, что группа «ополченцев» ехала со стороны границы с переправленным через неё оружием, среди которого было несколько РПГ-18 «Муха». Этот гранатомёт, как известно, одноразовый, и после взведения его в боевое положение перевод обратно в походное уже не предусмотрен, им можно только выстрелить в сторону противника. Знакомы бойцы с этой системой не были, и по пути в Славянск человек на переднем пассажирском сиденье взвёл оружие. Как раз в этот день был организован один из первых блокпостов ВСУ между Славянском и Артёмовском, со стороны которого и ехали «ополченцы». Блокпост оказался для них сюрпризом, и они так к нему и подъехали — с кучей оружия в багажнике и взведённой «Мухой» в руках. Из их сбивчивого и матерного рассказа следовало, что «лох-армеец только глянул, не стал документы проверять, так и проехали!» До самого центра Славянска, следовательно, со взведённым РПГ.
Такую же «Муху», правда, невзведённую, я видел несколькими днями позже в подсобке кабинета, где обосновался Пономарёв. Однако главным оружием там был не отечественный гранатомёт, а два ПЗРК «Стингер», скромно стоявшие за дверью, на которые с ребяческой гордостью и каким-то нездоровым блеском в глазах нам указал сам «мэр» после одного из наших нервных интервью:
— Подарок от Кадырова.
Улыбается, сверкает золотой фиксой, от наших вопросов отшучивается, выпроваживает за дверь. Война начинается.
Из текстов Сергея Полежаки, подготовленных к выставке «Мосты Донбасса»
На трассе Константиновка — Донецк
Мариуполь
Трасса Артёмовск — Дебальцево
— Сергей, сколько танков тут было?
— Эй, это были не танки. Это было что-то... БМП. Восемь штук.
— Да ладно, не будь дураком. Броня, пушка, гусеницы. Это танк.
— Нет, это ты не будь дураком! Что ты будешь передавать в редакцию, когда тут появятся настоящие танки? Супертанки?
Слышу — скрипит зубами, но когда начитывается, слова Panzer нет.
16 апреля 2014 года, через четыре дня после захвата милицейского горотдела в Славянске, появились слухи о том, что украинская тяжёлая военная техника приближается к городу. Было крайне невесело, и внутри что-то ныло от предчувствия нехорошего. Большинство журналистов носились по городу, пытаясь найти эту гипотетическую технику и выяснить наконец, кто, где и когда наступает. Мы получили сообщение о том, что колонна идёт со стороны Краматорска, но её ведёт «ополчение», а не украинская армия. Получалось, вроде бы «ополченцы» либо убедили украинских солдат сдаться, либо просто угнали технику.
Мы уселись по машинам, сами не веря услышанному, и помчались к точке вероятной встречи. Не разминулись — на въезде в город увидели конвой из бронетранспортёров, кучу бойцов на броне, российские флаги. За колонной — гражданские автомобили. Всё похоже на свадьбу в Чечне — пистолеты торчат из открытых окон, водители сигналят, пассажиры кричат. Толпа людей на обочине машет руками и аплодирует.
Через год, во время битвы за Дебальцево, мой товарищ и коллега, также присутствовавший тогда в Славянске, сформулировал и произнёс одну очень простую мысль, которая крутилась и в моей голове всё это время: разве не ясно, что тяжёлая военная техника предназначена для стрельбы? И по ней, следовательно, ведётся ответный огонь? И если её привезли в самый центр города, этот ответный огонь предназначен по городу? Так кого же вы приветствуете?
Естественно, моё предостережение журналисту было оправданным — танки не заставили себя ждать в ту горячую пору.
Из текстов Сергея Полежаки, подготовленных к выставке «Мосты Донбасса»
— Эй, это были не танки. Это было что-то... БМП. Восемь штук.
— Да ладно, не будь дураком. Броня, пушка, гусеницы. Это танк.
— Нет, это ты не будь дураком! Что ты будешь передавать в редакцию, когда тут появятся настоящие танки? Супертанки?
Слышу — скрипит зубами, но когда начитывается, слова Panzer нет.
16 апреля 2014 года, через четыре дня после захвата милицейского горотдела в Славянске, появились слухи о том, что украинская тяжёлая военная техника приближается к городу. Было крайне невесело, и внутри что-то ныло от предчувствия нехорошего. Большинство журналистов носились по городу, пытаясь найти эту гипотетическую технику и выяснить наконец, кто, где и когда наступает. Мы получили сообщение о том, что колонна идёт со стороны Краматорска, но её ведёт «ополчение», а не украинская армия. Получалось, вроде бы «ополченцы» либо убедили украинских солдат сдаться, либо просто угнали технику.
Мы уселись по машинам, сами не веря услышанному, и помчались к точке вероятной встречи. Не разминулись — на въезде в город увидели конвой из бронетранспортёров, кучу бойцов на броне, российские флаги. За колонной — гражданские автомобили. Всё похоже на свадьбу в Чечне — пистолеты торчат из открытых окон, водители сигналят, пассажиры кричат. Толпа людей на обочине машет руками и аплодирует.
Через год, во время битвы за Дебальцево, мой товарищ и коллега, также присутствовавший тогда в Славянске, сформулировал и произнёс одну очень простую мысль, которая крутилась и в моей голове всё это время: разве не ясно, что тяжёлая военная техника предназначена для стрельбы? И по ней, следовательно, ведётся ответный огонь? И если её привезли в самый центр города, этот ответный огонь предназначен по городу? Так кого же вы приветствуете?
Естественно, моё предостережение журналисту было оправданным — танки не заставили себя ждать в ту горячую пору.
Из текстов Сергея Полежаки, подготовленных к выставке «Мосты Донбасса»
Северск
Золотарёвка
Между Красным Лиманом и Северском
Между Северодонецком и Лисичанском
Из рассказа товарища, пожелавшего остаться анонимным
— А знаешь, где ещё мост лежит? По дороге на Донецк, если ехать из Константиновки. Это вообще уникальное место. Я прошлой зимой ехал в Донецк, забыл, что он взорван, не повернул на Ветерке в объезд заранее, приехал к этим завалам. А снега намело! Всё белое вокруг. Ну, я на жигулях подъехал вплотную, уже интересно было посмотреть. Вышел из машины, хожу по снегу — красиво. Смотрю — что-то не так. Кто-то явно только что тут сидел. Початая чекушка водки и, что я запомнил особенно хорошо, — оранжевые апельсиновые корки на белом снегу… Я назад — как грибы из-под земли, украинские военные. Маскхалаты, какая-то десантура. А за год войны научились уже — идут змейкой, друг друга прикрывают, меня на мушке, значит, держат. Да, ты знаешь, всё предельно вежливо — документы, куда-откуда. Пожелали счастливого пути и так же испарились. А что ты смеёшься? Недалеко от этого моста ещё до подрыва была водонапорная башня, так там в какой-то момент одновременно четыре флага висели — украинский, российский, «ДНР» и какой-то из казачьих, по-моему, всевеликого войска донского. Казачки, которые там стояли, приходили брататься к украинцам, говорили: «Вот мы с вами сейчас воюем, но если нас придёт [ФСБ] щемить, мы стволы развернём»….
Стволы вряд ли развернули, но чекушка и апельсины всё же наверняка их.
Из текстов Сергея Полежаки, подготовленных к выставке «Мосты Донбасса»
Стволы вряд ли развернули, но чекушка и апельсины всё же наверняка их.
Из текстов Сергея Полежаки, подготовленных к выставке «Мосты Донбасса»
Попасная
Павлополь
Записал Алексей Батурин