Голова в облаках

Игоря Землянских можно назвать специалистом по крыльям, хотя он не лётчик. Он автор большинства рисованных иллюстраций для книг и плакатов о птицах. Самый большой труд — определитель «Птицы фауны Украины» с двумя тысячами рисунков. Почти все сделал Землянских. Хотя художником себя не считает.

Жителям Воронькова с Игорем Землянских определённо повезло. Местные точно знают, кому отнести раненую птицу, у кого одолжить бинокль и заказать в подарок на «свайбу» картину с парой лебедей. У Игоря Землянских даже звание есть — почётный гражданин Бориспольщины. Недавно он разрисовал автобусную остановку в центре Воронькова. Теперь там красота — серые журавли в полёте. Хоть пивные бутылки никуда и не делись, настоящую красоту ничем не испортишь.

— Лебедей нарисовал очень много! — смеётся Игорь. — В печёнках они у меня сидят. Но люди их любят, это же символ верности. Хотя вОроны, например, тоже верные птицы. Не до самоубийства, конечно, как некоторые думают. Птицы до такого не доросли.

О птицах Игорь Землянских знает много, но официально он не орнитолог. Профильного образования так и не получил, хотя в Институте зоологии им. Шмальгаузена работал.

Он свободная птица. У него даже мобильного нет.
Когда я наконец-то дозвонилась на стационарный телефон, чтобы договориться о встрече, он утешал:

— Вряд ли вы меня пропустите, у меня самый длинный чуб на селе. Хотите, возьму журнал с птицами для опознания.

Зря переживала, можно было смело ехать в Вороньков и просто ждать в условленном месте. Длинные волосы, красная бандана, а-ля Аксель Роуз на концерте, и футболка с надписью Def Leppard — на стареньком велосипеде «Турист» ехал Игорь Землянских. Ошибиться сложно. В пакете обещанный журнал, который он мне и предъявил.

Игорь живёт в Воронькове с шести лет. В 1980-м родители привезли его из-под Луганска в «родовое поместье» деда — топографа-геодезиста, который решил провести пенсию на малой родине. Ребёнок очень не хотел уезжать, и маме пришлось всю дорогу убеждать сына, что они направляются в Луганск.
Но когда семья добралась до пункта назначения, Игорь понял, как его обманули. В этот момент должна была начаться детская истерика, но, к счастью, в небе летел ТУ-154. Мальчик поднял голову вверх и замер в немом восхищении. Слёзы высохли. Это был самый красивый самолёт в мире. Игорь подумал: «Надо оставаться», и помчался вырезать самолётики из картона. С тех пор он мечтал стать лётчиком.

— Но очень скоро я сделал из лётчиков такую величину, суперлюдей, что закомплексовал и зарубил себя, — Игорь, смеясь, вспоминает о своей детской мечте.

Хотя самолёты его не отпустили. Он молниеносно реагирует на их гул, запрокидывая голову к небу.

— Я всегда мордой кверху. Можно же использовать слово «морда»? Вполне литературное. Боюсь что-то упустить. Вот слышите, там птицы «цив-цив»? Это конопляночки пролетели парой. Редко смотрю под ноги, но не спотыкаюсь. Ноги сами несут, они уже привыкли.

К нам подлетает Гари — серая ворона. Её, как и многих других птиц с проблемами, принесли Игорю знакомые. Она с осторожным любопытством рассматривает меня, смешно наклоняя голову набок, за что получает печенье. Вообще-то накормить ворону непросто. Она постоянно выпрашивает еду, прячет её и потому всегда кажется голодной.

— Он сможет вернуться в природу? — спрашиваю я.

— Жду, что одичает. Но в ноябре начнётся пролёт ястребов, могут схватить. Если Гари будет хитрый, то не дастся.

Ворона тем временем нашла обмылок с тряпкой и усердно таскает предметы с места на место.

— Если птица проявляет любознательность, играет с чем-то несъедобным, — Игорь кивает в сторону питомца, — то это признак интеллекта. Я нигде этого не читал, это мой вывод. Вот, например, сокол и ястреб. Ястребов ничего кроме еды не интересует, а соколы явно играются. Рисуешь, на столе лежат карандаши, он подлетает и начинает перекатывать карандашик. Соколы умнее. Но всё имеет право жить.

В этом месте нужно вернуться к дедушке Игоря Землянских, чтобы понять, как в жизни его внука так прочно обосновались птицы.

— Дедок, так мы его называли, был великим человеком. Во-первых, гуманистом. Когда мы с братом прогуливали школу, он всегда за нас заступался, — вспоминает Игорь.

Дед, Владимир Александрович, прожил 94 года. Много курил и много ходил, не мог без этого. А Игорь бегал за ним хвостиком с ранних лет.

— Я рос свободно. У нас была семейная демократия и никакого укрощения, догм, рамок. Мама на радиозаводе, бабушка кормит, а дед водит в поля-леса. Я был очарован природой, но птицы почему-то всегда были отдельно. Может, из-за того «туполя», которого я в шесть лет увидел.

— Аirbus 320, — Игорь уверенно называет модель, едва заслышав шум. — Хорошенький, — любуется он железной птицей. — Но крылья, крылья должны быть длиннее. Теперь компьютеры и надёжные двигатели, а во времена Туполева нужны были крылья для аэродинамики. Эти экономные и такие легусенькие, а Туполев, как топор, зато красивый: в нём и пропорции, и сила. Ну, дай Боже, пусть все летают, лишь бы никто не бомбил. Опять отвлёкся, — искренне огорчается он.

Кроме Гари у Игоря уже месяц живёт молодой гайстер — так местные называют аиста. Он поранился о провода. А ещё сыч, который ударился о стекло, подорлик большой, спикировавший на провода, канюк обыкновенный. Для одних здесь птичья больница, для других — хоспис.

Первый больной попал к Игорю, когда мальчику было девять лет. Кошка принесла молодого щегла — прокусила ему грудные мышцы, но съесть не смогла. Игорь решил выхаживать птицу. Сделал поилку, прикрепил ветку, разложил просо. Вся семья радовалась, но недолго. Щегол умер.

— Дурак я был. Нет, чтобы взять жареные семечки, бутылкой раздавить их и дать. Не подходит просо щеглам, но я этого тогда не знал.
Игорь рыдал сутки, пока Дедок не взял его за руку и не отвёз на птичий рынок в Киев. Там дед купил внуку щегла.

— На «птичке» их была тьмища. В 1980 году приняли закон о защите окружающей среды, он запрещал ловить диких птиц без специального разрешения, но закон игнорировали. Птицы в тесных клетках, одна на другой. Столько жестокости… — Игорь обрывает фразу на полуслове, взгляд его опять блуждает в небе.

— Свисток какой-то летит. Пусть себе летит. Когда-то я шею свернул из-за самолёта. Говорил со знакомым, и вдруг необычный звук, я повернулся резко, так и застрял со скрученной шеей. Но я им простил, — он кивает головой в сторону самолёта.

А щеглов они с дедом освобождали — выкупали самых слабых, задавленных, и везли домой лечить. Некоторых удавалось спасти. Сейчас на «птичке» щеглов почти нет, зато в интернете запросто можно купить сову сплюшку — краснокнижный вид.

После щегла у Игоря появилась варакушка — певчая птичка с яркой ультрамариновой грудкой. Она стоила целых 25 рублей, но дед ничего не жалел для внука.

Сам Игорь начальное птичье образование получил из книг («Птицы СССР», « Жизнь животных» и т. д.), которые Владимир Александрович собирал по всем библиотекам. К десяти годам мальчик их освоил.

— Хотелось читать о птицах, знать, видеть их. В окрестностях Воронькова, например, можно наблюдать до 200 видов птиц. Всего в Украине больше 400.
Рисовать птиц Игорь Землянских начал с первых классов школы. Ему никто не запрещал — хорошо или плохо получалось, рисуй себе на здоровье, взрослые не давили. Он называет это «самотёк развития».

Аист, тихо бродивший у нас за спиной, вдруг начал хлопать крыльями и подпархивать, пытаясь словить порыв ветра. До сих пор летать по-настоящему у него не получалось.

— Это миграционная обеспокоенность. Он чувствует, что ему пора, аисты ведь под конец августа улетают. Хотя встречаются стайки и до середины октября. У него ещё есть шанс улететь в Африку. Сам-то я никогда за пределами Украины не был, даже в Польше.

Аист не оставляет попытки оторваться от земли.
— Бедняга, — не выдерживаю я.
— Не стоит наделять птиц человеческими чертами, — говорит Игорь.
— А как вы к ним относитесь?
— Сердцем их люблю, прихожу к ним на помощь. Но всё-таки они не люди. В первую очередь нужно людей любить. Есть бабушки и тётушки, которые заводят десятки котов и не замечают рядом людей. Это крайность. Но найти в жизни золотую середину всегда сложно.

Мы продолжаем наблюдать за аистом, которому удаётся оторваться от земли только на несколько секунд. Но неудачи, похоже, его не расстраивают.

— Я привык быть с птицами. Они для меня, как бы это точнее выразиться, материал бытия, в хорошем смысле. В птицах меня привлекает простота. А у человека, к сожалению, есть разум… Опять Boing. Нашумел, хоть и маленький. Это KLM, — самолётный ликбез продолжается. — Может, военные мои любимые пролетят на АН-26. Обожаю!

В единицу времени Землянских улавливает множество звуков, которые для большинства остаются незамеченными. Я начинаю прислушиваться вместе с ним, отчего голова с непривычки идёт кругом.

— У меня хороший объём внимания, птицы натренировали. Чуть где звук птицы, сразу дёргаешься, бежишь на него. Ведь её сначала слышишь, потом видишь. И не дай боже не определил, что за птица, мука душевная, жуть! Хотя есть виды, которые молчат. Взрослые аисты, например, почти немые, они только клювами щёлкают. А вот у большой синицы бывают уникальные звуковые сигналы, характерные только данной особи. Одна на тысячу выдаёт нехарактерный звук. Не вить-вить, не пинь-пинь. Рванёшь смотреть, а это синица.

Когда после армии и без специального образования Игоря взяли лаборантом в центр кольцевания птиц Института зоологии, никто не удивился. Научная работа казалась естественным продолжением его фанатичной любви к птицам. Так началась жизнь в экспедициях. За три года Землянских объездил всю Украину кроме Крыма.

— Мне очень нравилась работа. Был только один нюанс: в экспедициях мы проводили полгода. Ещё полгода надо было сидеть за компьютером, а компьютер я терпеть не могу, — смеётся Землянских.
У него и сейчас нет ни планшета, ни компьютера.

В 1995 году Игорь решил поступать в Нежинский государственный университет им. Гоголя на зоолога, но провалился на генетике. А в 1996-м был опубликован первый плакат его авторства с чибисом — птицей года. Землянских начал получать заказы на «птичьи» иллюстрации для научной, научно-популярной и детской литературы. Какое-то время он умудрялся и ставить сетки в экспедициях, и рисовать, сидя на продуктовом ящике. Но объединять научную работу с рисованием было всё сложнее, пришлось выбирать. Игорь уволился из института, отдав предпочтение тому самому «самотёку развития». Переход на вольные хлеба был очень болезненным, но главное, что рисовалось.

— Это для меня, наверное, привычка — как есть, как дышать. Без этого не можешь прожить день. И это вдохновение не перестаёт. Некоторых птиц я рисовал уже сотни раз, и каждый раз хочется сделать по-новому, лучше. Никак без этого не могу, хоть плач.

Он не делает зарисовки в природе. У него все образы в голове — весь видовой состав до самых мелких пернатых. Птица в полёте, птица молодая, птица взрослая.

— Глаза закрою и любую из евразийских птиц могу достать из памяти и выложить на бумагу.

Делает он это по-своему — рисовать птицу начинает со спинки, никаких кружочков, овалов. Принципами академического рисунка он не владеет.
— Я не могу считать себя художником, но не из-за того, что не пошёл получать академическое образование, а из-за того, что у меня это не от природы. Я до сих пор много учусь — параллельно и рисую птиц, и изучаю их, и провожу научную работу — окольцовываю, делаю анализы, собираю пёрышки в пробирки.

Кроме птиц Игорь больше ничего не рисует. Говорит, что не умеет. Хотя ему нравится рисовать детали природы: листочки, мох, льдинки, всё, что при птицах. Но без птицы пейзаж ему не нужен.

— Каких-то других животных я упорно не усваиваю. Ясно, что рыбоядная птица скопа должна держать в лапе рыбу, я могу её так нарисовать, но саму по себе рыбу — нет. У совы в лапе может быть мышка, изображу её, но жалко.
Сцены поедания последние несколько лет даются ему тяжело, поэтому в своих иллюстрациях он старается замаскировать жертву.

— Я прекрасно понимаю трофику, что всё это естественно, но ничего не могу с собой поделать. Если беркут упёрся лапами в добычу и отрывает мышцу, то рисую немного шерсти, а дальше ветки, листья. Вот погоню, пожалуйста, рисую. А вдруг не поймает, шанс у жертвы остаётся. Все и так друг друга едят. Люди едят друг друга. Физически это запрещено, так они морально… Война, всех жаль.
Паузу заполняет шум очередного самолёта. Игорь автоматически смотрит вверх. «Boing, Atlas», — сообщает он, как будто авиадиспетчер, следящий за движущимися точками на мониторе.

За разговором мы не пропустили ни одного самолёта, а вот аиста пропустили. Птица, которая ещё недавно расхаживала по двору, исчезла. Игорь уже успел оббежать вокруг дома в поисках беглеца.

— Нужно беспокоиться? — спрашиваю его.

— Не похоже, что он готов лететь на длинные расстояния. Ну в любом случае, не пропадёт. Корма ещё полно — кузнечики есть, пауки. Мы стоим на огороде и всматриваемся в горизонт в поисках белого пятна, но напрасно.

— Ладно, давайте пока покормим снегирей, — предлагает Игорь.

Для всех, кто вживую видел снегирей последний раз в первом классе, есть хорошая новость. Они не исчезли, просто нужно знать, где и когда их высматривать. У Игоря живёт пара — самец и самочка. А ещё чижи, щеглы, зеленушки.

— Знаете, что мне по-настоящему больно кроме Embraer с маленькими крыльями? Представьте, встретятся двое детей и начнут хвастаться: «У меня волнистый попугайчик, а у меня корелла». Подойду я к ним с чижиком и щеглом и спрошу: «Кто это?» А они не знают. Дети совсем не знают нашу фауну. Вот в том числе для того, чтобы знали, я держу у себя птиц.

Дети — частые гости Игоря. Он для них проводит экскурсии и мастер-классы по рисованию, запускает с ними воздушных змеев из камыша, а они к нему обращаются на «ты».

— У меня есть подход, — с гордостью в голосе говорит Игорь. — С детьми нужно общаться так, как с друзьями своего возраста, никакого превосходства. Но вместо этого взрослые часто ломают детей. И потом один такой ребёнок подходит и признаётся мне: «Игорь, как бы я хотел, чтобы ты был моим папой». Как такое пережить?

Своих детей у Игоря нет. Есть Аннушка — племянница, которую он любит как дочь. Игорь живёт вместе с братом и его семьёй. Землянских занял бывшую комнату деда. Теперь там модели самолётов, рисунки с птицами, тюбики с красками, мучные черви в миске, немного нервный сорокопуд в клетке и паук-крестовик, развернувший на самолётах настоящий полигон по отлавливанию мошек.

— Никак не могу его выгнать, — говорит Игорь. — Я и змей ещё очень люблю. Чего я только не люблю.

Игорь снова уставился в небо.

— О, это Boing, наверное. Угадал! 707-й — старезный самолёт. Сейчас свистеть начнёт.

И правда, в этот момент машина начинает издавать мощный свист.

— Дымит, дымит! — Игорь радуется как ребёнок, получивший на Новый год всё, что заказывал Деду Морозу. — Значит, посадочные включают.

К его привычке постоянно комментировать происходящее в небе привыкаешь быстро и совсем скоро ловишь себя на том, что почти постоянно сидишь «мордой кверху». Главное, шею не свернуть.

— А невесты от меня все разбежались, — вдруг посерьёзнел Игорь.

— Проиграли конкуренцию?

— Первым делом самолёты, — отшучивается он. — Нестабильность жизненная страшная. Мама всегда переживала, что я на пенсию не заработаю, так и умру на сухарях. А хочется быть ответственным, порядочным. Хорошо, что отношения не переросли во что-то серьёзное, это вполне осознанно получилось. Я никому жизнь не испортил. Такая данность. Ну, может, ещё всё изменится.

Вечером к Игорю приехал парень на велосипеде и начал сбивчиво объяснять, что его отец видел «гайстра». Мол, тот сел где-то возле хаты и больше не может взлететь. Игорь умчался на мопеде, а через пятнадцать минут привёз домой беглеца, который умудрился пролететь километр, но на большее сил не хватило. За то, что оказался целым и невредимым, аист получил куриные шеи. Думаю, Игорь оценил его попытку следовать внутреннему зову. Но аисту ещё предстоит окрепнуть. К свободе нужно быть готовым.