На выставке во «Львиварне» посетители увидели два моих проекта — «Космос украинского хлеба» и «Украинцы. Начало третьего тысячелетия». «Космос» я привёз по просьбе организаторов. Три фото из этой серии были у меня, ещё два мы взяли у киевской галереи, в которой они хранятся. «Украинцы» — моё предложение. На самом деле проект состоит из 127 фотографий и в полном объёме выставлялся только один раз — в Киеве, 14 лет назад. Париж, Хайнбург, Вена, а теперь и Львов увидели выжимку — только самые любимые и самые значимые фотографии.

Я снимаю только то, что по-настоящему тронуло меня. То, чем восхищаюсь, что пытаюсь понять, за чем хочу понаблюдать.

В руках у фотографов уникальный инструмент. Жаль, не все это осознают. С помощью камеры мы можем документировать реальность — ту, которую человечество стало изучать задолго до появления фотографии.

Как фотограф я ощущаю миссию — оставить что-то после себя. Не только для тех, кто будет жить через тысячу лет, потому что психологически мне трудно представить, каким станет мир через десять веков. Даже через 20-30 лет с точки зрения истории будет интересно посмотреть на то, каким было общество в наш период. Этот подход больше похож на научный, чем на художественный.

Проект «Украинцы. Начало третьего тысячелетия» — попытка зафиксировать состояние общества в уникальный период времени. Некоторые психологи утверждают, что психика человека, жившего 100 лет назад, попросту не выдержала бы современного темпа. Люди воспитывались с определёнными устоями, с ними же проживали большую часть жизни. Мало что менялось.

Мы живём в уникальное время — на пересечении тенденций. Мои ровесники застали совершенно разнополюсные общества. Мы перешли от тоталитарного социализма к капитализму и рыночным отношениям. Кроме того, пережили административно-географические изменения — возникла независимая страна. Может, впервые за несколько столетий или даже тысячелетий мы станем совершенно новой большой страной с чётко обозначенными границами. К тому же произошёл общемировой переход общества из постиндустриального в информационное. Если западное общество ощутило в основном эту, последнюю, тенденцию, то у нас всё в одном флаконе. Понимая нестандартность ситуации, мне хотелось зафиксировать её.

Проект «Украинцы» начался с двух снимков. Один из них был сделан, когда о проекте я ещё не думал. Я снимал чиновника МВД для заказного портрета. Но когда он ушёл, я вдруг осознал, что снимал на плёнку, с которой до этого ещё не работал. Чтобы не загубить материал, мне нужно было снять «пробу» — сделать снимок в тех же условиях, с тем же фоном и светом. К нам как раз пришла бабушка-уборщица. Я попросил её позировать. Как только она стала в это же место, я понял: это начало проекта. Меня поразила разница между бабушкой и генералом — они непохожи визуально, находятся на разных социальных ступеньках. Я стал снимать всех на одном фоне, с одним ракурсом, освещением, одной камерой.

На втором этапе проекта пришлось поработать «в полях». Я хотел снять людей, которых можно встретить на дороге, на улице. Если бы я приглашал жителей села в студию, они бы выглядели совершенно по-другому. Поэтому мне пришлось развернуть студию в естественных локациях. Я старался предложить им съёмки неожиданно, спонтанно, чтобы они не одевались специально и не готовились.

Возможно, «комплекс меншовартости» действительно наша национальная черта. Когда называл цель, для чего снимаю, не все верили. Я рассказывал, что начну делать книгу, которая называется «Украинцы», будет выставка. А мне в ответ: «А почему меня именно снимать?» — «Ну ты же украинец?» — «Украинец! Но почему именно меня?» Люди не считают себя достойными внимания.

Однажды мне захотелось сделать портрет хлеба. Каждое утро по дороге в мастерскую я заходил в гастроном и покупал хлеб. Нёс его в руках и рассматривал. Меня удивляло: если на заводе выпекают сотни тысяч буханок, почему каждая буханка уникальна, как отпечаток пальца? Я восхищался тем, что у каждой свои разломы, какая-то индивидуальность.

Кроме того, меня задевал контрапункт этого предмета, его сакральность и обыденность. Хлеб — самый повседневный продукт, и в тоже время он значит больше, чем просто еда. Вспомните: «Не хлебом единым», «Хлеб всему голова», «Хлеба и зрелищ». Я хотел углубиться в эту тему, узнать о нём больше, открыть для себя историю его изобретения.

На всех континентах хлеб появился примерно в один период. Это было первое, что я узнал о хлебе, и меня это поразило. Как люди, которые были разделены океанами, смогли одновременно додуматься до такой непростой технологии? К примеру, в Южной Америке на тот момент даже колеса не было! Как ни крути, изобрести колесо просто — отпилил кусок бревна, вот тебе и колесо. Другое дело хлеб: зерно надо облущить, перемолоть в муку, замесить тесто, испечь. В немецком музее хлеба утверждают, что первый хлеб получился из каши, которую варили из злаков. Иногда эта каша оставалась у костра, припекалась, и получалось что-то, похожее на хлебную лепёшку.

И всё же, по моим ощущениям, информация о хлебе пришла к нам извне. Что такое «извне», если мы находимся на Земле? Из космического пространства. Словно кто-то эту идею ниспослал на Землю. С этим и связано название проекта: «Космос украинского хлеба».

Бывает, фотографов-документалистов обвиняют в искажении реальности. Избежать таких обвинений практически невозможно. В отличие от живописца, который создаёт виртуальное пространство, фотограф имеет дело с реальностью, которая есть в пространстве и времени. Он может вычленить кусок пространства или подать более общим планом. Может выбрать время, когда снимать — снять на секунду раньше или на секунду позже.

Меня бесит и злит, когда мне говорят, что фотожурналист должен быть нейтральным. Человек не может быть надобъективным. Он не робот. У него есть своё мнение и система принципов. Он не может не симпатизировать тому, кто его взгляды выражает и поддерживает. Спросите, что ему помогает оставаться в профессии? Стандарты.

Стандарты фотографов меняются со временем и технологией. Почти все военные снимки лучших фотографов времен Первой и Второй мировых, по современным стандартам, были сфальсифицированы. Например, знаменитое «Знамя Победы над рейхстагом» — не просто постановочное, а инсценированное фото. Не эти люди ставили флаг. Да и не этот флаг — знамя для съёмок Халдея специально привезли из Москвы на самолёте. Есть и другие примеры: фотография Альперта «Комбат», на которой человек поднял вверх руку с пистолетом, «Смерть республиканца» Роберта Капы. Тоже нашли контрольки, где есть несколько разных дублей.

Первое наше желание — обвинить: «Это же обман!» Но надо понимать: люди не сразу пришли к тому, что фотография — серьёзный инструмент, которому можно доверять, к которому можно подвести более строгие стандарты. Кроме того, тогдашняя техника не успевала запечатлеть быстроразвивающиеся события. Гольдштейн, потрясающий кинооператор, преподававший у меня документальное кино, рассказывал нам о съёмках во время войны: «Правительство требовало фотографий, а я смотрел на то, что снимали на фронте, и видел полное месиво». Фотограф на фронте был мишенью. Снимать мог только тот, кто решил погибнуть в первые пять секунд своей работы. Поэтому фотографы шли на постановку. У них были гуманитарные цели: показать войну, повлиять на общество с помощью снимков. Фотография вызывала доверие, даже если была инсценирована.

Сегодня стандарты фотографии ужесточились. Многие агентства принимают от репортёров и фотожурналистов только исходные файлы. Цель — избежать манипуляции при обработке фотографии. Если помните, когда-то Израиль нанёс ракетные удары по туристическому центру в Бейруте. Какой-то фотограф это снял, и для большего драматизма «дорисовал» дым. Он практически загубил свою репутацию: его тут же исключили из сообщества, в котором он состоял, добавили в чёрный список и разослали всем агентствам. А ведь он как патриот действовал с благими намерениями: как и Капа, хотел показать смерть человека и ужас войны. Но Капу до сих пор считают гениальным фотографом. А этот фоторепортёр получил чёрный билет. Стандарты изменились.

О новых стандартах говорит и недавний скандал, связанный с украинскими фотографами. Это ещё одно доказательство того, что во времена Капы к фотографии относились иначе. Дмитрий Муравский, непрофессиональный фотограф, но патриот и хороший человек, снял фото, которое Юрий Бутусов, профессиональный журналист и хороший человек, в порыве эмоций назвал одной из лучших военных фотографий. На ней изображены двое военных, которые несут третьего, якобы раненого, на фоне взрыва. На заднем плане — детская коляска, как в фильме Эйзенштейна. Фотография привлекла внимание некоторых военных корреспондентов своей неестественностью. Если бы снимок появился на билборде с призывом вступать в украинскую армию, ни у кого бы это не вызвало вопросов. Люди бы спокойно восприняли мысль о том, что фото может быть постановочным. Однако появление этого снимка с неоднозначной подписью вызвало спор, который продолжался пару недель. Военные репортёры знают, что такое взрыв, с какого расстояния и какой оптикой это можно снять. Они заподозрили неладное и написали Муравскому письмо, требуя рассказать, постановочное было фото или нет. А фоторепортёр Сергей Лойко, снимавший донецкий аэропорт, даже предлагал судить Муравского за то, что тот рисковал жизнями военных, устроив съёмки на передовой.

С соблазном подредактировать реальность сталкиваются и те, кто имеет злые умыслы, и те, у кого они добрые. Я знаю Муравского. Он честный и адекватный человек. В этом случае он просто остался верным своему личному принципу — не делать различия между фотографией постановочной и документальной. У Муравского есть военный опыт, он не стал бы снимать, предвидя хоть малейший риск. Но, несмотря на нашу дружбу, я был на стороне репортёров: военная фотография должна отображать реальность. Даже если она при этом будет не такая яркая и в ней не будут выдержаны законы композиции.

Имеем ли мы право поддерживать патриотизм такими фото? Мне кажется, это неправильно. Такими темпами мы и до Russia Today докатимся. Будем говорить: ну и что, что врём, если врём, чтобы русский дух поддержать? Нам это не нужно. Я сторонник того, что в конечном итоге правда побеждает. Правда — сильный тыл; тебя могут припереть к стенке, но не провалят.

«Говорить только правду, ничего кроме правды, говорить всю правду», — вот что обещает человек, когда в суде свидетельствует. Я считаю, это очень правильная фраза. Что означает «всю правду»? Если я как фотограф снял убийцу в момент, когда тот улыбается, это будет правда. Но не вся. Потому что за секунду до этого он зарубил ребёнка топором, а я не смог этого снять. Я сфотографировал его позже, чем следовало, и на снимке получился симпатичный человек. Возможно, я должен отказаться от публикации фото.

На современном фотографе очень большая ответственность. Снимите какого-нибудь Моторолу, когда он будет гладить котика, — я уверен, можно сделать из него настоящую икону. Что, в принципе, и происходит сейчас — «республики» его героем объявили. И ведь можно найти фотографии, веря которым, он — самый лучший человек. Но они не говорят полностью о том, каким он был, не расскажут, что он при всех выстрелил в человека, осиротил чьих-то детей. Как это рассказать фотографией? Очень сложно.

Всегда найдётся кто-то, кто скажет: «А вот есть другой специалист, который снял один день из жизни Моторолы. Оказалось, он душа-человек. А вы сняли его в тот момент, когда он гримасничал, наговариваете на него». Я акцентирую внимание на гримасе лица, но вы же понимаете, диапазон факторов, формирующих впечатление, гораздо шире.

Мы до сих пор не знаем, что происходило с подразделением «Торнадо». Если они совершали преступления на линии фронта, то должны понести за это наказание. Вне зависимости от того, патриоты это или нет. Но надо понимать: когда человек находится в кризисном состоянии, его мораль и общества в целом падает. Это ни плохо, ни хорошо.

И фотограф, и журналист в конечном итоге остаётся человеком. Он принимает решение по сумме всех своих чувств и гражданской ответственности. Если есть что написать — пишите, снимайте. Если это противоречит истине — сделайте всё, чтобы никто не смог воспользоваться вашим материалом, который без подписи может исказить реальность, нанести кому-то вред.

Фотография имеет как минимум две дефиниции времени. Одна из них — время историческое, когда взяв 100-летнюю фотографию, я как будто использовал машину времени для путешествия в прошлое. А вторая, период экспонирования кадра, занимает долю секунды. Можно совершенно иначе увидеть мир, рассмотреть нечто такое, чего не видел, находясь в этом же времени и пространстве, чего никогда не увидел бы, так как возможности человеческого глаза ограничены. Ты можешь, к примеру, увидеть, как выглядит капля воды, летящая во время дождя. До этого можно верить, что в полёте капля выглядит такой, какой её принято рисовать. Даже термин есть — «каплевидная форма». А это же обман! Она совсем другая, когда летит, ничего общего с каплевидной формой. Люди смогли это увидеть только благодаря фотографии.

Надеюсь, у меня будут преемники. Главный критерий — способность увидеть и сфотографировать. И готовность учиться. Современный фотограф живёт в эпоху, когда от него требуется быть образованным, уметь выражать свои действия и взгляды. Неплохих фотографий — по техническим и композиционным параметрам — хватает. Чтобы выдержать конкуренцию, нужно обладать интеллектом, уметь привлечь внимание аудитории.

Текст: Анна Синящик
Фото Игоря Гайдая: Алексей Музыка