Проект StereOrpheo родился в Париже чуть больше года назад. В Киеве он тоже родился, только раньше. Украинский барабанщик Андрей Надольский («Звуки Му», «Мегаполис», «Плач Єремії», Esthetic Education, Pianoboy) и актёр Дмитрий Ярошенко («Дах») придумали тексты и музыку. Давний друг обоих, музыкант, саунд-продюсер, автор международных мультимедийных проектов Юрий Хусточка («Океан Ельзи», Esthetic Education) решил, что это хорошо.

С ним согласились жена и художница Элен Абдени, пианистка парижской группы Хусточки Million Kopec Марина Вознюк и Татьяна Швед-Безкоровайная, продюсер, издатель, вдохновительница многих культурных проектов.

Своей первый клубный концерт StereOrpheo дали в Киеве летом 2016-го. Зимой 2017-го выступили в Париже. Весной 2017-го Татьяна сообщила, что музыканты соберутся в Киеве записывать песни и планировать большой концерт в нашей стране. В июле приехали Юрий и Марина. Андрей и Дмитрий ждали музыкантов здесь.

Присутствие артистов на одной территории создаёт вихревую энергию — хоть приборы подключай, хоть сам подпитывайся. Даже играть необязательно. Но они играют. И не в первый раз вместе. Плюс ещё сто очков в карму проекта, который и без того пестрит многообещающими метафорами, начиная с названия и заканчивая репетицией международного бенда в Украине в эпоху юного «безвиза».

Двойное рождение — это как двойная макушка. Говорят, к счастью. Украинской истории StereOrpheo четыре месяца. Европа убеждает в том, что миф о древнегреческом артисте востребован тогда, когда культурной карте нужны новые территории, а старым историям — новые смыслы.

Пять орфеев со стереоэффектом.

Кажется, мы попали.

Орфей, не навреди-ка. Марина Вознюк и Юрий Хусточка в ударном настроении

Юра, Андрей, Дима, Марина, Таня. Отчества и другие формальности отметают сразу.

Отдыхают после нескольких часов репетиции, общаются, угощают вегетарианской пиццей.

Всё по-взрослому, в духе классического орфизма. Его сторонники не ели мяса и не любили светских церемоний. StereOrpheo — серьёзная заявка, хотя сами «орфеи» по этому поводу не заморачиваются.

Кажется, они решили сыграть в мафию. Сели по кругу. Зажмурились. На крыше Новой оперы, куда мы выбрались из тёмного зала, июльское солнце жарит беспо­щадно.

Чувствуется, что им хочется ходить на голове и смеяться как детям. Материал требует разрядки.

Но нет. Лица серьёзные, ответы короткие, паузы длинные. Оживлена только Марина. Дополняет, расцвечивает, оттеняет «дарквейв» мужской части круга.

На вопрос «что вы играете?» Юра отвечает многоэтажным «классикфолкрокджа…». На трезвую голову такое не допечатаешь. Симбиоз классики и современности, потустороннее звучание. Неоэтереал ручной работы. Можно так сказать? Юра не возражает.

Андрей молчит, Дима пожимает плечами. Марина рассказывает о себе. Об Эйфелевой башне мечтала с детства. Французский — первый иностранный. Музыкальное училище Глиэра. Французская филология в университете Шевченко с захватом аспирантуры и исследованием французского театра. Театроведение и культурная медиация в Сорбонне. С 2011-го — клавесин как основной инструмент.

Называет авторов и группы, повлиявшие на неё как на музыканта: Бах, Скарлатти, Любомир Мельник, Nirvana, Bachar Mar, Khalife, The Doors.

Минут пятнадцать назад на репетиции мощно валила ритм-секция. За один клавесин, то есть за Марину, было немного страшно. Мне хором возражают. Объясняют, что звук неправильный, клавесин электронный, что в записи и вживую всё будет иначе. Пока бормочу «и всё-таки клавиши хотелось бы ярче», пианистка возвращается к теме музыкальных влияний. Нежно произносит: Black Sabbath.

Свои опасения забираю обратно. Стараюсь не думать о том, что сегодня суббота.

По теме «откуда в названии группы Орфей» — спикер Дима. Краткий конспект монолога: Орфей — это образ артиста и странника, который верен себе при любых обстоятельствах. «А Эвридика что?», — волнуюсь. «Эвридика — в нём, он несёт её образ в себе».

Орфея упаковали изобретательно и компактно. Всё при нём и никакой зависимости от Аида с его вредными привычками и фобией ко взглядам вполоборота.

Правда, это ничего не решает. Название группы работает даже когда музыканты об этом не подозревают. И когда они этого не хотят.

Все ходы записаны. Легендарному Андрею Надольскому Аид по барабану

Спускаемся с крыши в репетиционный зал. Я уже знаю, что будет. Юра откроет компьютер, возьмёт бас-гитару, Андрей взмахнёт палочками, меня снесёт ударной волной.

Шанс прочувствовать, что это такое, в наилучшем виде предоставляет небольшое закрытое помещение. Приличная акустика, барабанная установка, суперпрофи за «рулём», метрах в трёх от двоих слушателей. На концертах так не бывает.

Буквально ищу пятый угол. Пытаюсь обнаружить точку наилучшей саунд-сборки. Ничего не помогает. Роковые, с ударением хоть на первый, хоть на предпоследний слог, барабаны равномерно покрывают всё пространство.

«Звуки Му» периода расцвета с их «Шуба-дуба блюзом» бьются в голове. Встреча с Мамоновым ни для кого не проходит бесследно. Кажется, что до материализации самого Пети осталась пара секунд. И что появится он в обнимку с воскресшей Персефоной, пританцовывающими эриниями и Цербером на коротком поводке. Эстетский ужас, благородный кошмар. Красота.

Ковровая бомбардировка с мастерскими «сбивками»-синкопами управляется из угла, где сидит Юра. Или не управляется, а наоборот, диктует свои правила. Как бы то ни было, ритм-секция играет на стороне потусторонней мафии, нагоняет и усиливает мистическую волну.

Хусточка безупречен. В Аиде его бас — это и метроном, и дирижёр, и хозяин сильной доли, и генератор тонких ритмических рисунков.

Играет настолько ровно и невозмутимо, что закрадывается подозрение: «Юра, это твоя музыка? Не было ли соблазна подчинить её своей логике, сделать более цивилизованной, заточить под свои струны?» Думает недолго: «Был. Но когда я начал этим заниматься, понял, что получается нечто другое. А мне нравилось то, что делают Дима и Андрей. Пришлось подстраиваться».

Когда-то Дмитрий Шуров, коллега Юры и Андрея по проектам Esthetic Education и Pianoboy, назвал Украину «басистом мира». Хусточка — наш самый известный басист. Пропустить такой повод для оптимистичного вывода было бы неосмотрительно.

«StereOrpheo — один человек, — вступает Марина. — Юра — голова. Андрей — сердце. Я и Дима — руки и ноги».

Андрей по обыкновению молчит. За него уже всё сказали барабаны. Дима достаёт из угла небольшой струнный инструмент, садится на стул, поворачивает голову вполоборота и замирает.

Орфей типичный. С арфой в руках и в красных кедах на ногах.

Из тени в свет. Звукорежиссёр Денис Ямбор и бас-гитарист Юрий Хусточка в студии звукозаписи

Марина перестраивает клавесин на октаву выше. Дима оставляет стул в покое и подходит к микрофону. Новая песня зажигается от еле заметного Юриного кивка. Дима — профи на театральной сцене. Как вокалист ещё в статусе любителя. Петь с такими музыкантами такие песни не каждому по плечу, но всё идёт замечательно.

Не одной мне кажется, что актёры театра «Дах» работают на договоре с подземными репетиторами. Эзотерическое и хтоническое у них в крови. Кураж особенный, присущий только «даховцам», здесь очень кстати. Дима поёт раскачиваясь. Клонится вправо, почти касается пола вытянутой рукой.

Мире лукавий, скорьбми ісполненний!
Коль ти нетвердий, коль несовершенний!
Коль суть не благі твої злі утіхи,
Коль суть плачевні радості і сміхи.

Это «Дума». Слова написаны отцом Стефаном Яворским в XVIII веке. В оригинале — «Мире лукавий», церковная песня. Ближайшая аналогия в отношении музыки и энергетики — раннее творчество австралийского дуэта Dad Can Dance. «Возвращение к жизни чего-то, что было неживым или забытым», — их фишка. Однажды группа выступила в Лондоне с оркестром, где было несколько сотен акустических инструментов, и снесла крышу музыкальному инди-пространству. Вот бы и нам так. В смысле, им, StereOrpheo.

«Будет оркестр, — это Таня. — Не на ближайшем концерте, но в обозримом будущем». «Dad Can Dance!», — Марина в восторге, хохочет. Юра подпирает голову руками, задумывается. В конце концов, говорит: «Может быть». Кажется, он изо всех сил пытается удержать улыбку. Дима даже не пытается: «Я слушал их на первом курсе». Андрей кивает.

Загадочные люди, эти орфеи. Стереозагадочные.

И рисковые. Пригласить пишущего меломана на репетицию — всё равно что показать дураку полработы или пустить козла в огород. Ценю, но отвечать за себя всё сложнее.

У меня уже есть любимица — песня «Тишина». «Утром проснулся, вышел за водой. Свежая вода, колодец глубокий… Такая тишина, когда не хочется молчать… Чисто-чисто. Ясно-ясно», — колдует Дима.

Клавесин меняет интонации. Приближается к ударному тону ксилофона, к глуховатому тембру клавикорда, становится почти оргАном и снова собой. Разбрызгивает звуки, как солнечные блики. Музыка наполняется светом, по форме оставаясь «тёмной», готической. Невозможно объяснить.

«Орфеи», мы с Таней, стены, потолок, инструменты — всё растворяется в звуке. В комнате один человек, состоящий из пяти. Музыканты поглядывают на нас с интересом, у всех без исключения появляется румянец. Закончив играть, Марина предлагает обняться и тут же реализовывает намерение. Мужчины встают из-за инструментов.

Хочется унести с собой этот момент и на одном дыхании написать текст.

Мафия засыпает.

«Дума» моя. Актёр и вокалист Дмитрий Ярошенко настраивает внутренний голос

Из этого ничего не выходит. В следующие за репетицией дни «орфеи» заняты записью песен в студии, ответить на оставшиеся вопросы не успевают. Юра просит не спешить с текстом и улетает в Париж.

Сентябрь приносит письмо от Марины: «Дрожь по всему телу и духу потихоньку притихает… Счастье играть с такими мастерами… Для меня это первый полностью украинский проект… Огромное вдохновение для нас всех».

Узнаю о том, что клавесин для пианистки — это поиск барокко-корней. Что в планах — добавление к инструменту клавиатур, старинной и электронной.

Яблоко раздора между прошлым и настоящим не делится, а удваивается. Легко и с музыкальным изяществом самоустраняется предмет раздора. Две клавиатуры — это победа в вечном бою между тем, что было, и тем, что есть. Мифическому Орфею такие фрукты были не по зубам.

Андрея пару раз встречаю на концертах. Здороваемся. Дима сообщает, что наконец-то выспался, проходит пробы главных ролей к трём большим кинопроектам — международный сериал и два полных метра. Присылает несколько текстов авторства StereOrpheo-бенд. Один — By The Wall — на английском.

I went to the mirror to wander
I liked out the window to wonder
I am watching the kids play and warmer in the chest
And here I am an old men, but somehow do not think so
I stand by the wall and keep quiet.

(Я бродил у зеркала. Мне нравилось бродить у окна. Я наблюдаю за играми детей, теплеет в груди. Здесь я старик, но почему-то не думаю об этом. Я стою у окна и храню молчание.)

Молчание действительно наступает. Вдохновение переключает регистр, выливается в бытовые заботы и тщательное, после лета, вытирание пыли с книжных полок. На голову валится изданный во Львове поэтический сборник «Орфей», ещё весной подаренный подругой-художницей. Мелькает и снова забивается в дальний угол книжка «Для тех, кто спит», написанная «провинциальным Орфеем» из прошлого. Обращает на себя внимание старый двухтомный словарь «Мифы народов мира» с летней закладкой на букве «О».

В октябре известный украинский портал о музыке печатает интервью с Юрием Хусточкой. О StereOrpheo он говорит удивительные вещи: «Речь не идёт о герое греческой мифологии. Скульптор Амир Роти делал скульптуру Орфея и выбрал Диму в качестве модели. Мы думали вокруг этого строить концепцию. А потом она стала не такой явной и не такой нужной. Ничто по сравнению с тем, что мы хотим транслировать. Но название осталось».

Орфея отменили как запоздалый рейс. Миф снова вплёлся в реальность. Герой умирает, и тем самым проворачивает жёсткий бартер с Аидом: временная популярность в обмен на бессмертную славу.

Мёртвые могут танцевать. И танцуют.

Хорошо, что название осталось. И что обошлось без менад.

Июльская репетиция StereOrpheo живёт где-то в районе солнечного сплетения. Пересматриваю видео с самым последним и самым загадочным диалогом с Хусточкой. «А когда концерт?» — «Мы ещё не знаем, будет ли он в Киеве». — «Но… едва ли наша публика поедет слушать вас в Париж». — «Да?» — «Да». — «Тогда будет». — «Э… поясни». — «Давай будет. Будет».

Юра снова отгоняет улыбку. Таня почти на ухо почти шепчет о том, что о дате концерта они говорить пока не станут. Есть причины. Хусточка кивает и снова говорит: «Давайте будет».

Давайте. Давайте будет концерт. В Новой опере. Если можно.

Голос разума. StereОrpheo — один организм, где Юре Хусточке досталась роль головы

Публика собирается вовремя и расходится по домам не раньше, чем через два часа. В состоянии эйфории, конечно. SereoOrpheo окончательно исчезают со сцены после третьего (или четвёртого?) биса.

На улице падает снег. Нежный белый пух. Сквозь холодный тонкий слой тёплой штриховкой просвечивает земля.

Юра, Эллен и Марина спешат на самолёт. Ночной рейс. Марина скучает по своей квартире на Монмартре, а Юра и Эллен по детям и виду из окна. Андрей и Дима уходят вместе, оставляя на снегу (никто не спрашивает, как им это удаётся) один единственный след. От подошвы кеда на толстой зимней резине. Отпечатки ребристых кругов напоминают то ли лунный пейзаж, то ли античный амфитеатр в мегаполисе XXI века.

«Они улетели, — пишет в Messenger Таня, проводив музыкантов в Борисполь. «Но обещали вернуться» мы говорим вместе, находясь на разных концах Киева.

«Орфей родился», — замечает Дима, подойдя к парадному. Палкой рисует на снегу скрипичный ключ, крылья и усы. Смотрит в небо.

«Развели тут безвиз», — ворчит дворник, расчищая снег у Новой оперы. Смотрит в землю, сметает со ступенек надорванный входной билет. С Эйфелевой башней в одном углу и киевским небоскрёбом в другом. Архитектуру мостом соединяет принт: «StereOrpheo. Париж — Киев. Киев — Париж».

Плечистый гражданин в чёрной куртке-бомбере, очках «авиаторах» и кепке с «ушами», брендированной молнией на козырьке, подбирает билет и кладёт его в карман.

В ту же секунду Марине приходит в голову идея открыть в Киеве школу искусств. Назвать её Apple on, преподавать вокал, музыку, вижуал, театральное мастерство. Набрать талантливых детей со всей Украины, переиграть с ними пару старых мифов на новый лад. Обучить игре сразу на двух клавиатурах.

Известный киевский меценат, занятый вопросами культурной дипломатии, пьёт свой утренний кофе и читает этот текст. На словах «талантливые дети Украины» набирает номер телефона.

Город просыпается.

Чисто-чисто. Ясно-ясно.

Фото: Юлия Вебер