Впервые Евгений Синица увидел эту комнату по телевизору школьником-десятиклассником, который ещё не определился с будущей профессией. Так что романтической истории об археологии как мечте с детства нет. Зато есть смешная.

1989 год. Тема конца света и предсказаний по календарю майя очень популярна. «Совершенно случайно по телевизору я вижу это помещение и покойный Николай Чмыхов, на тот момент преподаватель нашей кафедры, что-то вещает. Он интересовался астрономическими знаниями и календарными системами древних, и к нему как к специалисту пришли с вопросом: «Так когда же конец света?» Меня абсолютно не интересовало, что он там говорил, но я увидел бегущую строку: доцент кафедры археологии, этнографии и музееведения. В тот момент меня осенило. О! Вот туда я и хочу поступить». И поступил. Так с конца света началась археологическая карьера Евгения Синицы.

«А займись-ка славянами», — посоветовал тогда ещё второкурснику старший товарищ. С одной стороны, стрёмно и политизировано, с другой — есть что анализировать и о чём писать. «Это было начало 1990-х — период раскрепощения, расцензуривания. Я начал вникать, и мне понравилось. Потому что ранние славяне, как и каменный век, — это чистая археология. И там и там нет письменных источников в помощь, — смеётся Евгений Синица. — И мизер материала, из которого нужно выжать максимум информации. А ведь она важна в контексте нашего национального мифа. Чтобы его не очень мифологизировать».

Без здорового чувства юмора археологу точно не обойтись.

«Специалистом» по «древним украм» и «копанию Чёрного моря» Евгений Синица стал в 2014-м, когда появился проект «Ликбез. Исторический фронт». Проект, придуманный историком Кириллом Галушко, создали для сопротивления внешней информационной агрессии, но на историческом поле. Сначала «Ликбез» должен был развенчивать исторические мифы и фейки российской пропаганды. Это и сейчас одно из направлений работы интернет-ресурса. Но теперь акценты сместились в сторону внутреннего потребителя информации. Синица — один из пишущих авторов проекта и его основателей.

— По какому принципу вы работаете?
— Изначально мы понимали, что сейчас отобьёмся от внешних «врагов», какие-то темы закроем, а потом надо с нашими работать. Это ж горе, сколько мы сами продуцируем бреда. И сейчас работа как раз и касается глупостей в украинской среде. У нас таких упоротых ресурсов масса — всякое ридновирство и прочая фигня. Они абсолютно бестолковые и, что самое печальное, стали питательной средой для нашей уязвимости. Работаем по принципу: есть миф, мы его опровергаем. Рассказываем, что и как на самом деле. И всегда напоминаем, что есть взгляд официальной украинской науки, и она вполне адекватна. Тут важен формат. Он научно-популярный для широкой аудитории. Подход «Ликбеза» очень простой — текст должен быть написан для нормального человека, но с абсолютной академичной адекватностью.

— Какие мифы засели в сознании украинцев?
— Всё те же. Казаки-характерники, Триполье-Аратта никуда не делись. Перше антське царство — это святое. Через всё это красной ниточкой идёт: мы арии, причём самые настоящие. Индусы — отстой, немцы, а вместе с ними скандинавы и рядом не стояли, а мы самые-самые. Народ «покупается».

— Как миф конструируется? Возьмём, к примеру, Аратту. Слово красивое?
— Красивое (смеётся).

— Почему не Атлантида тогда?
— Потому что Атлантида — это непонятно где. А Аратта, по мнению её фанатов, понятно где. Всё, что мы знаем о реальной Аратте, записано в шумерских источниках. Где-то на севере есть такая чудесная страна, наши туда время от времени ходят. Месопотамия, где-то на севере от неё, «стратегический партнёр». Вот и все данные. Те, кто реалистично анализировал тексты, предполагают, что это, скорее всего, Закавказье или может быть прикаспийский регион, а может, территория современного Афганистана. Но люди этот скучный момент упускают, фиксируются на словах «где-то на севере». Формируют образ Аратты как некоего Эльдорадо. А где может быть Эльдорадо? Только у нас. Что может быть Эльдорадо — только «Триполье».

— Система спорадических связей. А укры чем понравились?
— Опять же, слово хорошее. Во-первых, это славяне, что стопроцентно известно. Значит, откуда взялись украинцы? Естественно, из укров. Дальше всё раскручивается следующим образом. Впервые укры упоминаются в источниках в IX веке. Но в любом «укрофильском» материале вы прочитаете, что они известны ещё с VI века. Откуда берётся эта цифра? Очень просто. VI век — наиболее ранняя дата для славянских памятников региона, где потом жили укры. Речь идёт о первой волне славян, были они украми или нет, мы не знаем, но триста лет докинем сверху. А тут уже и до антов недалеко. Значит, укры — это часть антов — наши люди. Пазлик сложился.

Но когда кто-то утверждает, что укры — одно из антских племён, это как минимум глупо. Потому что последнее сообщение об антах датируется началом VII века, а первое сообщение об украх — второй половиной IX века. Причём они и территориально к антам не имеют ни малейшего отношения. Укры жили на границе современной Германии и Польши на реке Укер. Кстати, этот район до сих пор так и называется Укерланд, и находится там один из известнейших в Германии скансенов, «Украненланд», посвящённый именно славянам-укранам (или украм, если угодно). Академическая литература прежде всего апеллирует к логике. Ты должен быть логичен, последователен и опираться на источники, которые не противоречат друг другу. А у параисториков этой проблемы нет, логическая связь может отсутствовать в принципе.

Хотя этим порой грешит и академическая наука. Возьмём Михаила Сергеевича Грушевского. В его времена ещё не знали, кто такие анты и как они выглядят, но знали, что такие были. И Грушевский был уверен, что это всё же праукраинцы, а может даже и ранние украинцы. Из какой логики он исходил? Этимология слова иранская и означает — жители приграничья. Окраины, Украины. Прослеживаете связь? Всё просто. Сейчас к этому мифу время от времени возвращаются, не понимая, что прошло уже сто лет и научное видение сильно изменилось. Но авторитет Грушевского непоколебим.

— В чём опасность таких мифов?
— В том, что они полностью оторваны от реальности. А мифы «з гімна і палок», как пишет Иван Семесюк, легко атакуются информационно и на полном основании с месседжем «вы идиоты». И крыть тут нечем.

Да, этот миф украинства нужен, и сейчас, наверное, больше, чем когда-либо, потому что мы в состоянии информационной войны с абсолютно конкретным противником. Но его надо выстраивать на реалиях, а не на сказочных вещах.

— Почему происходит мифологизация прародины и предков?
— Миф — это стандартный элемент конструирования идентичности наций. Все через это прошли. Большинство современных европейских наций, например, «выстроили» себя в первой половине — середине ХІХ века. Тут, правда, главное — не сильно увлекаться собственным величием, ужасы двух мировых войн — лучшее тому доказательство.

Наш украинский национальный миф тоже начал конструироваться в XIX веке, немного позже, чем французский или немецкий, но синхронно с мифами других славянских народов. Славистика — наука забавная. Первыми профессиональными славистами были немцы. И у них это имело политическую подоплёку — они искали себя, а чтобы найти себя, им нужно было в некоторых вопросах отделить себя от других, прежде всего от славян.

— Почему?
— Потому что, во-первых, это были соседи. А во-вторых, в трёх материковых империях — Российской, Германской и Австро-Венгерской — значительную часть населения составляли славяне. Значит, их нужно исключить, чтобы знать: вот наши, вот славяне. В научном плане это было чрезвычайно позитивно. Выпускали качественные академические труды, собирали археологические коллекции. Был сумасшедший интерес к этнографии, научный бум в этой области, который потом использовали в политических целях.

— А сами славяне?
— Они тоже считали себя культуртрегерами и формировали мифы своих наций. Наиболее известные в этой области — будители — чешские деятели. Но и словенцы, и хорваты, и сербы хоть и в меньшей мере тоже этим занимались. Если брать украинцев, то первым конструктором украинского мифа был Михаил Сергеевич Грушевский со своим монументальным трудом «История Украины-Руси», в котором он делал вывод, что мы — древний народ и ведём свою историю от антов. В археологии был Викентий Хвойка. У него всё просто — все, кто жили в среднем Приднепровье, и землеробы, — все славяне от неолита и до Киевской Руси.

Есть две конструкции, на которых держится любой национальный миф. Первая — это миф происхождения, и вот тут чем древнее, тем круче. Наши — самые древние и, значит, самые лучшие, хотя непонятно, как это к нам современным относится. И вторая — выстраивание цепочки непрерывной передачи идентичности, идея преемственности.

— Это абсурд?
— Да, это абсурдное видение. Даже если брать славян в более и менее сбалансированном виде, в котором мы про них сейчас знаем. Значительная часть территории Украины и правда регион прародины славян. Тут они сформировались как самость. Отсюда начали свою экспансию. И что? Как это нас с ними связывает?

— И делить Киевскую Русь тоже абсурд?
— По большому счёту, это абсолютно отдельное явление, которое к современным странам отношения не имеет, кроме опредёленного бэкграунда, популяционного и культурного. Но вопрос в том, что с этими культурными штучками играют в современную политику с территориальными претензиями. Почему драка за древнерусское наследство? Мы с вами находимся посреди этой основной проблемы — это город Киев — мать городов русских, который и не мать, и не русских, и не очень городов, если уж здраво и академично смотреть на это дело.

Нормальная позиция украинской науки и пропаганды в этом вопросе могла бы быть такой: вот есть современная Украина и у неё есть история, какой бы она ни была. Мы не претендуем на древнерусский Киев, но мы в нём живём. Так случилось. Но такая позиция, к сожалению, невозможна, потому что мы вынуждены отвечать на «один народ», «одна история», в лучшем случае «колыбель трёх братских народов», «раз мать городов русских, то причём здесь Украина». В «русских» старательно выводят эти две «с», хотя если модернизировать церковнославянский текстик, то получится «руських». Такие вещи нельзя мерить категориями науки.

— В прошлом году политики вспоминали об Анне Ярославне, и каждый пытался её причислить к своим.
— Я тогда пост написал: «…а «десь у далекій-далекій галактиці» маленька дівчинка Ганька розпитує:
— Дідо Олафе, ти святий чи нема на тобі хреста? Нумо, кажи правду, ти бабцю Естрід точно з бодричів брав чи, таки, з укрів? Бо гомін якийсь нездоровий йде другий день…»

Если уж высчитывать «чистокровность» Анны, то скандинавской крови в ней больше, чем славянской. Причем в славянской крови больше ободритской, западных славян, чем восточнославянской, приднепровской. Вот и думайте: наша она или нет? (Смеётся.)

— Это такой стереотип, что славяне — некий монолит?
— «Общеславян» никогда не было и не могло быть в принципе. Культуры, которые репрезентуют самых ранних славян, громадные — от чёрт-те где на Эльбе до Белоруссии и правобережной Украины. Это монолит пражской культуры, но он на самом деле не монолит. Да, там везде такие горшочки, определённые типы жилищ. И это воспринимается как целостность. Но теперь представьте: люди, которые читать-писать не умели и жили на расстоянии 2 тыс. км, друг о друге что-то знали? Чисто теоретически могли знать, что «наши» и там тоже. Но это всё равно были разные племена, у которых могли быть противоположные интересы, они радостно воевали друг с другом в той или иной ситуации. В «Стратегиконе» (византийский военный трактат конца VI в. — Фокус) было написано, что поскольку их много, у них нет единоначалия, они постоянно между собой конфликтуют, то надо этим пользоваться. Мы предполагаем, что на момент первых контактов с византийцами славяне действительно воспринимали себя как некую достаточно большую общность. Прежде всего языковую, ведь друг друга, несмотря на диалектные различия, они понимали гораздо лучше, чем германцев или византийцев. Но повторюсь, это всё равно очень разные люди, с какими-то конкретными политическими интересами, абсолютно открытые для предложений, которые о братстве вспоминают, только если что-то где-то надо захватить.

— Найти ответы на вопросы, откуда ты и кто ты, всё равно хочется, пусть даже это сложно.
— Как по мне, не нужно искать слишком глубоко. То, что сейчас называют модным словом идентичности, — это такие социопсихологические штуки. Мы ведь очень часто не знаем, что люди сами про себя думали. До XX века мы знаем в основном только то, что про себя думала элита. Конечно, элита эти идентичности и конструировала, а потом навязывала большим группам. Все, кто здраво относятся к проблеме, спокойно пишут, что современные нации — продукт XIX века. Первичным толчком для создания современной украинской нации, на мой взгляд, были времена Хмельнитчины. И суть этого толчка, грубо говоря, — осознание своей самости казацкой старшиной. Что характерно, они при этом не апеллировали к «древнеруському наследству», что не мешало им именовать себя «народом руським».

Понятно, что при этом нации апеллируют к историческим корням. Племенное самосознание достаточно примитивное — это наша территория, это наша история, как правило, выраженная в генеалогии. Но и высокоразвитые нации недалеко от этого ушли и мыслят себя так же — это наша территория и у нас есть общая история. Насколько глубокая? Чем глубже, тем лучше. И все начинают себя привязывать то к тем, то к другим. Причём иногда это приобретает вычурные формы.

— На чём можно было бы строить позитивный национальный миф?
— Наверное, для начала нужно уяснить, что примитивность — не всегда плохо. Славяне были примитивными. Но для того периода это стало их конкурентным преимуществом. Они могли легко оставить насиженное место и двинуться дальше.

— Им не жалко было бросить свои горшочки?
— В целом да. При этом славяне очень быстро учились, осваивали технологии, встраивали их в свою систему. И это громадный плюс. Второй аспект. Славянское общество было открытым. Очень интересны пассажи источников (увы, немногочисленных) об отношении славян к рабам. Тут стоит оговориться, что рабы были в основном военнопленными или частью военной добычи. И речь не о так называемом классическом (античного образца) рабстве, а о патриархальном, когда раб изначально был социально неполноценным «младшим» членом семьи. И пленный, «отбыв» свой срок, мог уже жить как нормальный человек, а мог вернуться домой. В том же «Стратегиконе» есть ремарка. Когда воюете со славянами, очень аккуратно относитесь к перебежчикам, даже если это ромеи, которые попали к славянам при тех или иных обстоятельствах. Часто они настолько лояльны к славянам, что не имеют ни малейшего желания возвращаться к прежней жизни. Поэтому к информации от них нужно относиться осторожно. Такая специфика ведения боевых действий присутствовала, во всяком случае, во второй половине VI века. Это не значит, что славяне были белыми и пушистыми. Сначала они вообще не знали, что делать с теми же ромеями-пленными, поэтому просто убивали их. Опять же это не значит, что они настолько дикие. Скорее всего, они прекрасно понимали, что им такая толпа не нужна — элементарно кормить нечем. Потом они поняли, что за пленных можно получить выкуп.

У них было понимание, что каждый человек — это носитель информации. Он может что-то привнести. С одной стороны, это преимущество, потому что они набирали демографическую массу, а это мобилизационный ресурс. Опять же война, и славяне не пасторальные такие все из себя. С другой стороны, инородцы создавали насыщенное информполе. И славяне активно впитывали информацию. В зоне непосредственного контакта — интенсивней, на достаточно условной «прародине» — несколько медленнее. Всё-таки от Подунавья до Полесья расстояния немаленькие, да и вряд ли информация туда доходила не через значительное количество «посредников». Тем не менее это был динамичный процесс. Это современному человеку кажется: о боже, 200 лет они доходили до тяжёлого плуга. На самом деле это очень быстро. Вот эта открытость, как по мне, важный фактор.

Представьте рабочий стол Евгения Синицы. Какие-то ненужные запчасти от компьютеров, шнуры, полевые ножи, совочек. Какой-то археологический материал в работе. Но в основном бумаги, книги. Смогли бы в будущем археологи определить по находке род его занятий? Скорее всего, без письменного источника это было бы сложно. В принципе на столе ничего такого нет, что связано исключительно с археологией, ну кроме совочка и находок. Остальное можно обнаружить у любого туриста.

— Вот в этом и есть вся сложность работы археолога, в интерпретациях?
— Интерпретация, видение за вещами «живой» культуры, «живого» общества — это всегда уже не чистая археология. Для этого нужны параллельные источники, прежде всего исторические и этнографические. И зачастую мы всё равно многого не понимаем. У археологов есть такая дежурная шутка: всё, что непонятно, — это культовое. Вот в витрине чудесный пример — трипольский биноклевидный сосуд. Кому нужен сосуд без дна? Значит, сосуд культовый (смеётся). И, к сожалению, даже то, что мы более и менее адекватно понимаем, далеко не всегда донесено до широкой публики.

— Почему так сложилось?
— Очень многие коллеги считают, что наука самодостаточна. Археологи во многом интроверты, если можно так сказать. Я себе копаю, я себе изучаю, я себе что-то понял, я убедил в этом десяток коллег. Замечательно. А объяснять понятным языком остальным не буду, пусть мою работу читают. Но проблема как раз в том, что в большинстве академических работ читатель не разберётся без соответствующего образования. А наука, как мне кажется, должна всё же выполнять социальную роль. Даже археология, какой бы специфичной она ни была, должна «работать на современность». Хотя бы просто объяснять элементарные вещи: тут издревле жили люди, и пусть эти люди зачастую имеют очень опосредованное отношение к нам, современным, это не делает их культуру «неинтересной» или «ненужной». И это должны объяснять именно профессионалы, стараясь делать это максимально доступным языком.

— И пока учёные молчали, популярный сегмент заняли сказатели легенд.
— Есть деятели, не имеющие отношения к истории, но издающие книги. Они написаны простенько и доступненько. Академические учёные, которые привыкли к определённым рамкам, с ними не дискутируют, там нет предмета дискуссии. Но речь ведь как раз о научно-популярном сегменте. Потому очень радует то, что всё больше коллег приходят к мысли: надо не кричать «А-а-а-а-а, все читают Шилова, Кифишина, Билинского, Палия и смотрят передачи Бебика», а надо наполнять информпространство качественным науч-попом. Интерес к нему огромный.

— Читатель готов принять то, что открытых вопросов много, а простых ответов нет?
— Академическая наука даже в научно-популярном стиле будет проигрывать паранауке. Именно потому, что у нас всегда остаётся куча вопросов. Всегда есть грань, за которой следует: а вот тут, ребята, мы не знаем. А у параисториков всё чётко, на любой вопрос есть ответ. И какую реакцию мы наблюдаем? А чего вам, учёным, верить, если вы не знаете, вон люди знают, там всё понятно. И чем ниже уровень образования, тем более востребована такая вот чёткая позиция. А то мутят тут, спорят.

— Нужно постоянно объяснять, что не знать — это нормально.
— «Вероятно», «возможно», «по нашему мнению» — в академическом тексте этот набор слов будет присутствовать. Когда речь идёт о проблеме, без этого нельзя. И люди должны понимать, что это не Библия, не истина в последней инстанции. Я не сильно преувеличу, если скажу, что в археологии многие «незыблемые истины» пересматриваются приблизительно раз в 30 лет. Накопали новый материал, увязали новое со старым, переписали. И именно те, кто знает ответы на все вопросы, должны вызывать подозрение, а не наоборот.

Фото: Александр Чекменёв, из личных архивов