История по Дарвину. Почему Древний Рим и СССР умерли, а США и Англия выжили и приспособились

Related video

Иногда устройство общества оказывается "дефектным" – не выдерживает испытания временем, и накапливающиеся проблемы разрушают его изнутри без изменения ключевых условий, в которых это общество родилось. Но это бывает не часто и, как правило, приводит к (болезненной или нет, быстрой или не очень) адаптации общества и исправлению "недостатков модели".

Чаще же наступает момент, когда условия существования общества меняются: климат, соседи, демография, изменения уровня развития технологий делают общественную модель неэффективной.

Но общество не может быстро и кардинально измениться – тому мешают как минимум три серьезных фактора:

Во-первых, изменения общества не являются результатом гениального провидения мудрецов, узревших требуемые перемены и предлагающих пути адаптации. Изменения – результат несогласованных, но гармоничных действий множества общественных агентов, каждый из которых преследует свои краткосрочные меркантильные цели. Недостаточно изменения условий и устаревания общественной модели – нужно еще, чтобы цели, преследуемые общественными агентами, дали результирующий вектор усилий, направленный на позитивное изменение.

В истории это случается, но не так часто. Вспомните хотя бы Древний Рим: кризис республиканской модели начался во втором веке до нашей эры. Крупнейшие общественные агенты еще около 100 лет видели свою выгоду в примыкании к одной из двух политических партий и борьбе за ее доминирование – в результате, 100 лет в Риме шла гражданская война, которая фактически блокировала любое развитие.

Затем, благодаря цепочке случайностей, модель управления изменилась – и Рим пережил второй расцвет, только чтобы погибнуть через 500 лет из-за безнадежного устаревания своей экономической системы.

Можно вспомнить и изменения социальные: уже ко второй половине 19 века промышленная революция требовала включения женщины в процесс производства, как активного члена трудовых ресурсов, а такое включение было невозможно без существенного изменения объема прав женщин и сглаживания социальных различий между полами.

Но и в начале 20-го века полиция в Англии забирала в участок женщин, появившихся на улице в брюках; до 1964 года женщины в США не могли без согласия мужа открыть счет в банке.

Потребовалось более 100 лет, чтобы социум адаптировался к новой потребности – по иронии судьбы это произошло примерно в то время, когда резко растущая роль творческих профессий в экономике потребовала сделать с сексуальными меньшинствами (среди которых множество талантливых специалистов) то же, что было проделано с женщинами – дать им равные права; но еще в середине 70-х годов в той же Англии за гомосексуализм сажали в тюрьму.

Во-вторых, даже осознаваемые и желаемые большой частью общества изменения далеко не всегда являются благом для всех групп и всех классов общества, а потому вызывают сопротивление бенефициаров текущего статуса. Изменения также могут предполагать риски, на которые некоторые или все общественные агенты не готовы идти, не в последнюю очередь потому, что "привыкли" к статус-кво и он воспринимается ими, как безрисковый.

Хуже того – на "кривой полезности" у таких общественных агентов могут легко находиться "локальные максимумы", расположенные совсем в другой стороне по сравнению с направлением на требуемые перемены.

Здесь можно вспомнить сопротивление поместных дворян наступлению эры промышленного производства в Европе (а с другой стороны, этому процессу мешали уничтожавшие станки и механизмы луддиты, которые также страдали от новых форм экономики).

Можно говорить и о более новых явлениях: почему новоиспеченные олигархи в России начала 90-х под руководством вчерашних руководителей КПСС и КГБ предпочли не строить новую эффективную экономику, а разворовать имевшиеся активы, получать рентный доход и выводить средства за рубеж? Было ли это эффективно с точки зрения страны? Конечно, нет. Было ли это эффективно с точки зрения нескольких сотен семей, получивших такую возможность? Конечно, да.

Почему "желтые жилеты" во Франции в 2018 году протестовали против роста налогов на топливо – разве они не хотели бы сделать свои города чище, а зависимость от поставок углеводородов меньше? Наверняка хотели бы – но не за свой счет: их "локальный максимум" – низкие налоги, вне зависимости от экологии.

Наконец, в-третьих, если рождение и расцвет общества хорошо видны современникам, то его умирание как правило можно увидеть и оценить лишь в исторической перспективе. Для жителя Римской Империи начала 5- го века нашей эры не было очевидно, что Империи пришел конец. (Это, кстати, не было очевидно даже спустя века – в 800 году н.э Римской Империи не существует уже 250 лет, но Карл Великий коронуется именно как Римский император и в Риме).

Для жителя СССР образца 1985 года не было очевидно, что советскому эксперименту осталось жить 5 лет, так же, как для жителя России 2020 года не очевидно, что попытка реставрации Российской Империи обречена на провал и продолжение развала страны.

В то время, как общество и/или государство умирает, власть, элиты, влиятельные страты и население зачастую этого не замечают. Власти происходящее кажется "временными трудностями" или "кознями врагов". Элиты и состоятельные классы ищут свои выгоды или до конца держатся за теряемые преимущества, конкурируя между собой за сокращающийся кусок пирога. Население же живет вне размышлений о судьбах страны – простые люди решают текущие вопросы и склонны больше верить власти и своим привычкам, чем немногочисленным специалистам, предупреждающим о внутренней опасности.

На первый взгляд, человек разительно отличается от животного способностью к абстрактному мышлению, осознанию себя и реальности, возможностью делать теоретические построения и конструировать новые решения – в том числе в социальном плане. Но на практике конкретное человеческое общество сильно напоминает популяцию животных – например, стаю волков.

Разве что, благодаря способности людей гибко менять свое поведение, события в социальном мире происходят намного быстрее, и индивидуальная приспособляемость человека несравнимо выше.

Стая волков обладает очень ограниченным набором поведенческих возможностей, они выработаны тысячелетиями отбора и оптимальны – для конкретных условий существования. Когда условия меняются (например, сокращается количество пищи или у волков появляется враг, такой, как человек) волки не могут ни стать травоядными, ни вооружиться ружьями – они на данной территории просто вымирают.

Отдельный человек способен менять тип питания, стиль поведения, вооружиться и даже нанять (лично или совместно, за налоги) вооруженную охрану. Но человеческое общество в целом, идеально приспособленное к существованию в определенном месте и времени, в какой-то момент, сталкиваясь с изменением условий, оказывается не способно измениться так же, как стая волков – и вынуждено умереть как система, дав дорогу новой общественной формации.

Примеры – вся история: Римская Империя, пострадавшая от развития колоний; Киевская Русь, потерявшая сбыт своего основного товара; Орда, чье единство держалось на завоеваниях; Испания, в момент, когда иссяк поток серебра и золота из Латинской Америки; циньский Китай, до того процветавший благодаря отсутствию конкуренции; СССР в момент падения цен на нефть.

Катастрофы обществ происходят часто, но не всегда. История знает примеры знаменательных трансформаций, мы знаем страны, которые победили обстоятельства и, изменившись, не только сохранили свои позиции, но и укрепили их. Это происходило тогда, когда сплоченные в главном, пусть и конкурирующие во второстепенном, элиты и значимые группы общества смогли воспринять необходимость изменений, их реальное направление, и создать необходимый консенсус для реформирования.

В этом (всегда трудном) процессе им помогало знание истории – успехов и неудач их предшественников.

Первоисточник.
Публикуется с согласия автора.