Невечные мальчики. Почему некоторые матери панически боятся взросления сыновей

Генетическая память украинок до сих пор мешает им отпускать во взрослую жизнь выросших сыновей. К травмам прошлого теперь добавляется трагедия настоящего

Фото: Ник Вести
Фото: Ник Вести
Related video

— Нет, ты мне скажи, как психолог. Почему они такие?! — кипятилась подруга, врач одной из киевских поликлиник, к которой я забежала на работу.

Я не очень люблю, когда меня спрашивают "как психолога", но тут особый случай. Должно было произойти что-то крайне возмутительное, чтобы крайне уравновешенная женщина, хирург с десятилетним стажем обратилась ко мне с подобным воззванием.

— Видела женщину, которая вышла сейчас из кабинета? Она попросила выдать больничный для ее сына. По ее паспорту. "Все равно фамилии одинаковые". Ушла обиженная, так и не поняла, почему так нельзя. И сегодня таких пять человек. Одна ломится в кабинет, когда я провожу осмотр. Вторая изумляется, что я разговариваю о лечении не с ней, а с сыном. Третья назвала меня... Скажем, "бессердечной", когда я напомнила о врачебной тайне и объяснила, что ее сын дееспособный и совершеннолетний, поэтому диагноз я могу сообщить только ему. А уж он, если пожелает, расскажет семье. Я тоже мать, но не понимаю, как так можно? Они же растят инфантилов! Правда, у меня дочь. Кстати, обратила внимание, что девушки того же возраста приходят в мой кабинет совершенно самостоятельно...

В чем причина того, что так много юношей остаются под плотной, почти удушающей материнской заботой, которая оставляет их на уровне психологического развития, соответствующего подростку, но никак не совершеннолетнему дееспособному мужчине?

Казалось бы, ответ лежит на поверхности. В нашей стране до сих пор сильный гендерный дисбаланс. По данным ООН, в 2015 году в Украине на 1000 жителей женского пола приходилось всего 863 мужского. Можно предположить, что мужчина в таких условиях становится в семье "сверхценностью" и его начинают чрезмерно опекать еще с пеленок.

"Неоплаканное горе, неисцеленная рана по умолчанию передается следующему поколению — и в итоге даже в мирное времени женщины могут панически бояться взросления своих сыновей, даже не отдавая себе отчета в том, что в них до сих пор жив ужас предыдущих поколений"

Однако ряд обстоятельств заставляет задуматься о более глубоких причинах. Примечательно, что уровень тревог у матерей по отношению к девочкам и мальчикам приблизительно одинаковый практически до окончания подросткового возраста. Поводы для тревог могут быть разные, но качество и количество опеки как будто равное. А в тот момент, когда юноши и девушки должны "покинуть гнездо", у юношей возникают такие сложности с сепарацией от родительской семьи, которые сложно объяснить рационально. При этом пика материнские тревоги достигают, когда молодым людям исполняется 19–20 лет. В этот момент некоторые матери как будто всеми силами стараются задержать сыновей в подростковом возрасте, отказывая им в праве отвечать за свою жизнь самостоятельно.

Но за всяким, на первый взгляд, нелогичным поведением обычно стоят определенные причины. Тревога при отсутствии прямой угрозы жизни часто возникает как следствие травматических событий. Гиперопекающее родительское поведение — самая частая проблема после утраты ребенка. Однако подавляющее большинство пациентов моей подруги, как она утверждает, не теряли братьев и сестер.

Когда мы искали статистику по соотношению мужчин и женщин, в глаза бросились данные, которые относились к мальчикам, рожденным в 1923 году. К окончанию Второй мировой войны из каждых 10 юношей в живых осталось только два. Это были призывники, первыми принявшие на себя удар гитлеровской армии. Многие из них не доехали даже до линии фронта. Очень быстро 80% поколения юношей, которым на тот момент было 18–20 лет, просто перестали существовать. Это огромная, непоправимая утрата. Она оставила не только демографический след — соотношение полов в странах бывшего СССР так и не восстановилось до значения довоенного (на 1000 женщин в 1939 году приходилось до 919 мужчин). Она оставила рану в целом поколении матерей, потерявших сыновей-новобранцев. И эта рана не могла затянуться, потому что сразу после войны потери среди военных цинично замалчивались, чтобы никто не обвинил руководство СССР того периода в огромной, нечеловеческой цене победы.

"Сегодня мы как общество действуем правильно — не только чествуем героев, но и говорим о потерях, скорбим вместе с родственниками погибших"

Если вокруг травмирующих событий вырастает стена тайны, исцеления не происходит. Невозможность публично признать и оплакать огромные потери, объединиться с теми, кто пережил такую же трагедию, отдать дань уважения погибшим, привела к тому, что чувства родителей, переживших детей, были заблокированы. Психолог Людмила Петрановская писала о подобных сценариях, приводящих к трансгенерационной травме. Неоплаканное горе, неисцеленная рана по умолчанию передается следующему поколению — и в итоге даже в мирное время женщины могут панически бояться взросления своих сыновей, даже не отдавая себе отчета в том, что в них до сих пор жив ужас предыдущих поколений.

После того как стали понятны причины, гиперопека мамочек взрослых сыновей перестала выглядеть для меня смешной и нелепой — она скорее заслуживает сочувствия. Тем более, в связи с событиями новейшей истории, когда время в нашей стране снова нельзя назвать мирным, неосознанные тревоги будут прорываться на поверхность чаще. При этом сегодня мы как общество действуем правильно — не только чествуем героев, но и говорим о потерях, скорбим вместе с родственниками погибших. Однако нам еще предстоит многое сделать по восстановлению коллективной памяти. Например, без пафоса и официоза рассказывать о жизни тех, кто с 1941 по 1945 год остался навеки двадцатилетним, не сужая их жизнь только до военного подвига. И, вспоминая их подвиг, не забывать о горе их матерей, отдать дань уважения женщинам, которые выносили, родили и воспитали своих мальчиков, ушедших в вечность. В этом случае исцеление трансгендерной травмы совершится более полно. И тогда мы все реже будем встречать матерей, которые панически боятся взросления собственных сыновей. И все чаще — мужчин, которые выросли с осознанием собственной силы, уверенные в том, что могут не только отвечать за себя, но и встать на защиту своих семей, своих ценностей, а если потребуется, то и свободы своего народа.