Меня обозвали русофобкой. Почему мы не будем братьями никогда больше

Году в 1977-м нас возили на экскурсию в Ленинград. Нева, белые ночи, кони Клодта на Аничковом мосту, Петергоф… Мы, подростки из небольшого украинского райцентра, были в восторге! Уж не знаю, кому пришла в голову светлая мысль о походе в какой-то огромный ленинградский универмаг, но мы там оказались. Какая-то тетенька-продавщица ни с того ни с сего решила, что мы поляки, и впечатления в тот день остались только от ее удивительного вывода. В ответ на высказанное нами недоумение мы услышали, что разницы между поляками и украинцами никто не видит, потому что это все ошметки Российской империи. Мы как-то притихли. Почему-то стало обидно…

1981 год. Поступление в университет. И случайно услышанное еще в приемной комиссии "на украинское отделение идут только неудачники"…

Осенью 1983 года я, студентка третьего курса, попала на работу в столичную школу с русским языком обучения, чтобы преподавать (скажем прямо, учиться это делать) украинский язык. Вполне естественно, что разговаривала на украинском, тем более что на этом же языке и думала (как, впрочем, думаю и до сих пор). Буквально через пару недель директриса, вызвав "на ковер", велела вне уроков украинского говорить на русском. Выражение "когнитивный диссонанс" я тогда не использовала, но, думаю, это был именно он. Учителю украинского языка практически запретили говорить на украинском. В столице Украины!.. Через семь лет выпускники "русской" школы, поступая в вузы, сдавали украинский (тогда была возможность выбора). Сейчас эти мальчики и девочки, которым уже перевалило за сорок, страшно жалеют, что у их детей другие учителя…

Где-то в начале двухтысячных на улице меня окликнул парень, которого я тоже когда-то могла бы учить, но который как ребенок военнослужащего был освобожден от предмета. Игорь рассказывал о семье, о детях, о работе на телевидении и сетовал, что просто валял дурака на "не его" уроках. Так получилось, что он, неплохой журналист, не мог получить "свою" программу именно из-за незнания языка, которым когда-то пренебрег…

2011 год. Любимый, хотя и хлопотный ученик, который давно живет в одной из благополучных стран Евросоюза, приехал в Киев вместе с семьей и решил познакомить детей со своей учительницей. Шестилетняя принцесса с грустью констатировала, что украинского совсем не знает… Но тут же решила, что старший брат (он тут же был опрошен на интересующую тему) ее обязательно научит. Не в Украине они живут. А жаль…

А потом началась война. Защита русскоязычного населения. От меня. От моего языка. От ребят, которых я чему-то учила и, хотелось бы думать, научила. От нашего права общаться не на чужом (говорят, братском), а на родном…

Мой давно живущий в Питере одноклассник через полгода после начала войны после очень продолжительного молчания написал мне в соцсети: "Простите меня. И простите нас. Очень больно, но от меня ничего не зависит… И ты меня прости"... Дни рождения у нас один за другим, и много-много лет подряд я называла его "малый", чтобы на следующий день утром услышать или прочитать торжествующее "Я опять тебя догнал!" Теперь осталось только "прости"…

Весной 2014-го на фронт ушел наш системный администратор, умный и немного вредный Жорик, которого все весело именовали Георгием Победоносцем. Когда-то он учился в танковом училище и попал именно в танковую часть (или как это называется правильно). Два ранения. Несколько контузий. Иногда звонки кому-то из нас, недавних коллег. Вернулся весной 2016-го. Жена ушла. Он пьет горькую и ничего никому не рассказывает…

В моей жизни, конечно же, останутся Тургенев с его барышнями, Менделеев со своей таблицей, березки Левитана, Васильев и его "У чужого окна", Чайковский и "Щелкунчик", Шевчук и "Последняя осень"… И "Маленького принца" я всегда буду читать в русском переводе Норы Галь. Но вот оказалась русофобкой. Или не оказалась. Или просто всю жизнь слишком часто чувствовала, что от меня ожидают признания своей ущербности из-за мыслей на украинском, из-за слов на украинском…

Но я не уверена, что именно это и есть русофобия.