Отставить панику. Почему не нужно бояться "черных трансплантологов"

Фото: Getty Images, УНИАН
Фото: Getty Images, УНИАН

В пересадке органов ежегодно нуждается до 5 тыс. украинцев, но на операционный стол попадают лишь 120–130 человек. Остальные, не дождавшись донорского органа, умирают. В отличие от мифов о "черной трансплантологии", это вполне реальная проблема, которую следует опасаться

Related video

"Собирайтесь. Через час вас отвезут в операционную. Есть подходящие сердце и легкие" — этих слов Андрей Дубик ждал десять лет. С того самого дня, когда двадцатилетнему парню с врожденным пороком сердца, приехавшему из Житомира на консультацию в институт Амосова, сказали, что спасет его только пересадка органов. Причем одновременно и сердца, и легких, в сосудах которых произошли необратимые изменения из-за порока миокарда.

Сегодня, восемь лет спустя, Андрей ездит на велосипеде, ходит в тренажерный зал, пробегает два километра за семь минут и отмечает два дня рождения в году: день, когда появился на свет, и день, когда в нем забилось чужое сердце.

На задворках мировой медицины

Подобных счастливчиков в Украине немного. Почти всем им трансплантацию произвели за границей. Андрею — в одной из немецких клиник, куда из госбюджета на его лечение перечислили 500 тыс. евро.

В пересадке органов по жизненным показателям ежегодно нуждается до 5 тыс. украинцев, но на операционный стол попадают лишь 120–130 человек в год. Остальные, не дождавшись донорского органа, умирают. В среднем по девять человек в день.

Первую пересадку органа от человека человеку выполнил в 1933 году украинец Юрий Вороной. На фоне этого факта особенно печальным выглядит последнее место среди европейских стран, которое Украина занимает по уровню развития трансплантации. Проводимые в стране три пересадки на миллион населения в год — один из худших показателей во всем мире. В соседней Эстонии производят 46,2 трансплантации на миллион населения, в Беларуси — 50.

Врожденное несогласие

"Новый закон о трансплантации — это революционная новация в законодательстве, которая может не только сохранить жизнь тысячам людей, но и вывести Украину на одно из видных мест в мире по количеству проведенных операций", — утверждает Ольга Богомолец, председатель парламентского Комитета по вопросам здравоохранения. Она является одним из авторов документа. В числе преимуществ закона, по мнению Богомолец, — зафиксированный принцип презумпции несогласия, когда все граждане Украины априори не согласны делиться с кем бы то ни было своими органами даже после смерти. Пересадить их другому смогут лишь в случае, если при жизни человек заявил о желании стать донором после смерти. Если же он этого не сделал, то решение могут принять родственники.

"Часто наши СМИ изображают трансплантологов монстрами, которые спят и видят, как разобрать людей на органы. А трансплантологию представляют как науку об отъеме органов. Хотя на самом деле это наука о том, как спасти неизлечимо больных людей"

Впрочем, назвать это положение новаторским трудно. Тот же принцип действовал в законе о трансплантации, принятый еще в 1999 году. Точнее, бездействовал, как и сам закон. Многие практикующие врачи надеялись, что Верховная Рада примет закон, который бы позволял после смерти человека распоряжаться его органами и тканями без согласования с его родственниками, близкими людьми и адвокатами. Если, конечно, при жизни он не написал заявление о том, что не желает быть посмертным донором. "Сохранение презумпции несогласия перечеркивает все наши усилия, направленные на развитие трансплантологии в Украине, — говорит Фокусу директор Института сердца, кардиохирург Борис Тодуров, первым в Украине пересадивший сердце. — Соседняя Беларусь показала своим примером, что в наших странах должна работать все-таки презумпция согласия. Закрепив этот принцип законодательно, Беларусь вошла в тройку европейских государств с самым высоким уровнем развития трансплантологии. За десять последних лет она в сорок раз увеличила число пересадок и сегодня зарабатывает деньги на наших пациентах. При этом очень немалые".

Однако, по мнению авторов законопроекта, в условиях войны и высокого уровня коррупции презумпция несогласия является предохранителем от злоупотреблений. Отмечая, что именно такой принцип действует в США, Германии, Великобритании и некоторых других странах, Ольга Богомолец указывает на отсутствие прямой зависимости между количеством доноров и видом презумпции.

Но есть те, кто с этим не согласен. "Трудно убедить большое количество людей написать заявление о готовности стать донорами. Кому-то будет лень, кто-то просто не будет знать о такой возможности. Можно рассчитывать, что в донорской базе будет примерно 10% населения. В то время как при презумпции согласия заявления пришлось бы писать тем, кто не хотел бы отдавать свои органы после смерти. Таких было бы 10–15%, а все остальные считались бы донорами по умолчанию", — рассуждает экс-министр здравоохранения Олег Мусий. Впрочем, альтернативный законопроект его авторства, содержавший норму о презумпции согласия, депутаты даже не рассматривали.

Судя по всему, сохранение презумпции несогласия в новом законе послужило компромиссом, который позволил ему набрать необходимое количество депутатских голосов. По словам Тодурова, если бы закон не приняли хотя бы в таком виде, это стало бы еще большим ударом по оте­чественной трансплантологии.

Больше реестров хороших и разных

Закон предусматривает создание единой государственной информационной системы трансплантации. Без нее трансплантологию обеспечить почти невозможно, поскольку система в автоматическом режиме будет определять иммунологически совместимых донора и реципиента, оптимально распределяя анатомический материал. Одновременно реестр призван избежать ошибок и коррупционных рисков "черной трансплантологии", якобы существующей, по мнению Богомолец, из-за отсутствия официальных реестров доноров и реципиентов.

Впрочем, есть и те, кто нужды в составлении реестра не видят. "На мой взгляд, эта база не нужна, потому что она неэффективна. В любом случае мы должны беседовать с родственниками", — объясняет свою позицию Игорь Писаренко, врач-анестезиолог Запорожской больницы скорой помощи, специалист по трансплант-координации. По его словам, 90% бесед с родственниками умерших, которые ему довелось проводить, заканчивались положительным результатом. "Да и потом, эта база не будет наполнена. Я не представляю очередь людей, которые стоят в ней, чтобы зафиксировать свое согласие. А еще эту базу нужно вести, обеспечивать ее наполняемость, доступ к ней", — комментирует Писаренко.

Нажмите для увеличения

Fullscreen

Инфографика: Елизавета Букреева

У врача-иммунолога Галины Грановской сомнения иного рода. "А мне дадут гарантии, что после получения нотариально заверенного документа с согласием на трансплантацию органов меня не отоварят кирпичом, чтобы их получить? — задается она вопросом. — Просто от отчаяния и невозможности смотреть, как умирает сын, муж, дочь, мать".

Ключевая проблема трансплантологии — найти подходящего донора. Если речь идет о трансплантации от живого человека (почки или части печени), то донором может стать родственник. Это облегчает проблему поиска, сводя ее к вопросу биологической совместимости реципиента и донора. В случае трупного донорства подходящего по всем параметрам претендента на изъятие органов будут искать в реестре.

Когда душа покидает тело

После смерти человека органы живут совсем недолго. Например, изъятое у донора сердце можно пересадить в течение трех-четырех часов. Когда трансплантология делала первые шаги, это время часто оказывалось упущенным в результате упорных попыток реанимировать потенциального донора. Человек погибал, и его органы уже не годились для спасения других. Чтобы предупредить подобные ситуации, в 1966 году в Лондоне юристы сформулировали концепцию мозговой смерти: если мозг погиб, даже при том, что в теле еще можно искусственно поддерживать жизнь, — человек считается мертвым.

Разумеется, у религиозных людей эта концепция поначалу вызывала несогласие. Однако в том же 1966-м Папа Римский Пий XII официально заявил, что смертью считается момент, когда душа покидает тело, то есть погибает мозг, а не когда останавливается сердце. Для безошибочного определения этого момента у врачей есть множество критериев и специальная аппаратура. Но в Украине, по оценкам Игоря Писаренко, уровень оснащенности реанимаций газоанализаторами, необходимыми для констатации смерти мозга, составляет 1,7%.

"Стоит признать, что высокий уровень развития трупного донорства — это результат хорошей медицины. При плохой медицине больные не доживают до смерти мозга. Слишком много других причин для гибели. В других странах все четко: нет газоанализатора — отделение интенсивной терапии закрывается. Со всеми связанными структурами — операционными, хирургическими отделениями и т. д. У нас же работают, и это не влияет на аккредитацию", — рассказывает Игорь Писаренко. Его коллега Сергей Дубров, будучи главным анестезиологом Минздрава, провел среди врачей анкетирование о диагностике смерти мозга в стране. Выяснилось, что она практиковалась только в двух регионах — Запорожье и Ровно. В остальных ее ни разу не диагностировали.

Не "черной" трансплантологии следует опасаться украинцам, а того, что ситуация с пересадкой органов не изменится в ближайшее время и люди продолжат умирать

При таком положении дел бессилен самый совершенный закон, самая развитая сеть трансплант-координаторов и сколь угодно профессионально работающая Национальная трансплантационная служба.

Мифы-убийцы

Есть еще одно обстоятельство, преграждающее путь к светлому будущему отечественной трансплантологии. По мнению заместителя министра здравоохранения Александра Линчевского, ее успех во многом зависит от создания позитивного имиджа этой сферы в глазах людей и отказа от стереотипов о "черных" трансплантологах. "Легенды о "черных" трансплантологах убили "белую" трансплантологию. Это медийная и коммуникационная проблема. Мифы о "черных" трансплантологах отбивают желание врачей заниматься легальной трансплантацией, ведь посещать прокуратуру не хочет никто", — говорит он.

Но очень часто дело не ограничивается посещениями прокуратуры. В 2010 году по обвинению "в незаконных операциях с человеческими органами" задержали трех врачей Института имени Шалимова. Как рассказывали тогда в МВД, организованная преступная группа якобы вербовала через интернет доноров, как правило, молодых женщин с хорошим здоровьем, предлагая им за $10 тыс. продать внутренние органы, в частности почку. Следствие заявило об обнаружении 50 таких доноров. Операции по пересадке почки проводились в основном в Азербайджане, а также Эквадоре (белорусским гражданам). Несколько операций якобы сделали в Институте имени Шалимова.

Врачи провели почти два года в СИЗО, но их вину не доказали. Один из них, заведующий отделением трансплантации почки Института Шалимова Владислав Закордонец, самой большой проблемой отечественной трансплантологии называет ее криминальный имидж. Ответственность за это он возлагает на правоохранительные органы. "На тот момент (задержания врачей. — Фокус) в МВД собирались расформировать департамент по борьбе с торговлей людьми. А после этого уголовного дела им добавили надзор за киберпреступностью, а также дали всем причастным премии, ордена, медали и новые погоны", — рассказал Закордонец в одном из своих интервью.

Масла в огонь подливают массмедиа, падкие на сенсации. "К сожалению, часто наши СМИ изображают трансплантологов монстрами, которые спят и видят, как разобрать людей на органы. А трансплантологию представляют как науку об отъеме органов. Хотя на самом деле это наука о том, как спасти неизлечимо больных людей", — отмечает Борис Тодуров.

Новый закон усиливает ответственность за изъя­тие у человека анатомических материалов для трансплантации путем принуждения или обмана. За это предусмотрено лишение свободы до пяти лет. Если потерпевший находился в беспомощном состоянии либо в материальной или иной зависимости от подозреваемого, то преступника могут посадить на 5–7 лет. А незаконная торговля анатомическими материалами может стоить "продавцу" 5 лет заключения. Все эти нарушения, совершенные по предварительному сговору группой лиц, предусматривают лишение свободы на 5–8 лет.

"Легенды о "черных" трансплантологах убили "белую" трансплантологию. Это медийная и коммуникационная проблема

Строгие наказания есть и в странах, где введена презумпция согласия на донорство. К примеру, в Беларуси уголовная ответственность предусмотрена для врачей, несвоевременно оповещающих о потенциальных донорах. Самой продвинутой страной в мире по этой части является Испания. "Там очень строгий порядок исполнения правил по сохранению национального донорского ресурса, — рассказывает один из собеседников Фокуса, знакомый с опытом работы в этой сфере за рубежом. — Испанская прокуратура задает медикам вопрос: почему умерший не был расценен как потенциальный донор и его органы оказались потеряны, а не почему органы были изъяты".

На средства, которые были перечислены из госбюджета Украины в иностранные клиники для лечения наших граждан в 2013–2015 годах ($2,4 млн и 612 тыс. евро), сделано шесть трансплантаций костного мозга, восемь трансплантаций сердца, пять — печени и 18 пересадок почки. Имея налаженную систему трансплантации в Украине, подсчитали в парламентском Комитете по здравоохранению, на эти средства можно было бы сделать 1,1 тыс. пересадок сердца, 116 —печени и 5,6 тыс. трансплантаций почки.

Так что не "черной" трансплантологии следует опасаться украинцам, а того, что ситуация с пересадкой органов не изменится в ближайшее время и люди продолжат умирать. По статистике у каждого из нас шансов оказаться реципиентом в десять раз больше, чем донором. Для этого достаточно переболеть гриппом и получить осложнение. Спустя месяц в вашей медицинской карточке поставят диагноз "миокардит", а через три месяца вы окажетесь в листе ожидания на пересадку сердца. "Не мешало бы прописать в законе, что те, кто при жизни не выразил согласия стать донором после смерти, не имеют права претендовать на чужие органы, если будут в них нуждаться", — написал кто-то в комментариях к одному из постов в Facebook, посвященных новому закону. Негуманно? Возможно. Но справедливо.