Беженец из Луганска: Мертвые дети и женщины на остановках — обычное дело

Сначала в городе не было предупреждающих сирен. Потом подключили. После взрыва обычно звучат сирены скорой и пожарных.

Бьют по окраинам. Сначала идет "Град". Если одна установка — минуты три-четыре продолжается. Если две — восемь, три — 12 минут. После того как "Град" врезал, я уже знаю, что через пять минут по этому же месту пушки будут лупить.

В городе из пятисот тысяч жителей осталось не больше тридцати. Судя по огонькам в окнах, если свет есть. В восемь-девять часов вечера на улицах тишина. Ночью обстреливают окраинные районы. Кто? Не знаю.

Магазины открывают, если есть свет. Рассчитываемся карточками. Работают все, кроме карточек ПриватБанка. Его запретили: считается, что Коломойский оплачивает Национальную гвардию. А у нас в этом банке процентов семьдесят пенсионеров обслуживается.

Люди привыкли. Живут обычной жизнью. Мамы гуляют с колясками. Моя мастерская на четвертом этаже. Внизу гастроном. Однажды наблюдал сцену. Сидят под гастрономом на фундаменте типичные луганчане, выпивают. Загудела сирена. Они: "Тьфу, б.." И никуда не уходят, продолжают пить. Даже подраться успели. Стрельба идет, а они: "Ты меня уважаешь?" Или иду я в магазин за хлебом через парк. Сирена завыла. Но я никуда не бегу. Если убьют, то убьют. Куда от "Града" спрячешься? В подвал? Он не защитит. Ни вентиляции, ничего в наших жэковских подвалах нет. Все пропито.

Сын попросил меня уехать из Луганска. Прихожу на вокзал за билетом в девять утра. Там людей битком. Работает три-четыре кассы. Встал в очередь. Где-то трехсотый был. Жарища. Люди ругаются. Все с авоськами, детскими колясками, кто-то с собаками. Света нет, поэтому кассы не работают. Ждем, когда появится. Начинается бомбежка. По звуку определяю: "Гвоздика" (самоходная гаубица. — Фокус). Все разбежались, спрятались в полуподвальное помещение. Я на месте остался и оказался пятым в очереди. В окно смотрю: столб белого дыма закрывает девятиэтажки, и еще что-то горит. Я стоял-стоял, билет не взял. Пошел домой.

Стою дома у окна — идет бомбежка. Глянул: это уже в кафе на Карла Маркса влупили. А когда на вокзале в очереди стоял, в похоронку (похоронное бюро. — Фокус) врезали. Рядом кафешка поминальная была, которая почему-то "Гривна" называлась, ее тоже накрыло. Улица вся горела. Следующая остановка — Красная площадь, там у нас институт дизайна находится и музей. В музей влупили. В здании застряли две ракеты из "Града", но не взорвались. Все нормально, обходят их люди. Возвращаюсь на вокзал по Ленина, по битому стеклу — метров пятьсот все в стекле. Окна взрывной волной выбило. Стеклопакеты легко вылетают, только щелкают. Все горит. Скорая помощь забирает людей в больницу, пожарные подъезжают.

Когда уезжать собирался, на вокзал пришел "ополченец" в камуфляже. Забрался на парапет и начал: "Что вы уезжаете, предатели?! Республика в опасности". Про какого-то воронежского деда завел, что он, несмотря на свои семьдесят, взял автомат в руки. А вокруг этого "ополченца" только женщины стоят с детьми и авоськами. Стали на него кричать и прогнали.

Обычно люди днем идут в Восточный квартал по делам. Как-то человек пять-шесть остановились на красном светофоре. Среди них бабушка с девочкой. Вдруг взрыв. Всех побило.

Стрельба за городом — обычное явление. Люди уже не обращают внимания, маршрутки ездят. Как-то 119-я маршрутка шла с площади Ленина, стрельба началась, и попало в нее. Шофера убило и двоих пассажиров. Следующие маршрутки объехали это место, поехали дальше. Жизнь идет.

Мертвые дети и женщины на остановках, накрытые тряпкой, — обычное дело. Со временем восприятие притупляется и ты уже не воспринимаешь трупы людей как что-то необычное.

Я перед приездом в Киев насобирал осколков, привез их на сувениры.