Записки рядового Пушистика. Отрывки из дневника добровольца

5 февраля

Меня зовут Якорнов Дмитрий (для своих — Пушистик), мне 35 лет, я киевлянин. До отбытия в учебку еще несколько дней. Пока же опишу, как вообще попал в армию.

Первый раз в военкомат пришел в мае 2014-го. Помню радостное удивление от слов "хочу быть добровольцем" на лице солдата на проходной. В коридорах — пустота. Позже офицер, проверяя мои данные, скривился. Дело в том, что в детстве у меня был компрессорный перелом позвоночника в районе поясницы. Получил белый билет, состоял на учете в НИИ ортопедии. Но благодаря щадящему режиму и физкультуре значительных проблем со спиной впоследствии не было. Офицер довольно кисло сообщил:

— Таких еще не берем.

Я в ответ:

— "Негоден к службе" мне написали почти 20 лет назад, сейчас-то я здоров!

Еще более кисло:

— Смотри телевизор, объявят всеобщую — приходи.

А с середины января началась новая волна мобилизации. Прихожу. Толпы в коридоре большие, но в основном это школьники. Мобилизованных за несколько часов увидел 25–30 человек. Нас, дедов, пропускали без очереди. Насчет дедов — это не преувеличение, было несколько полуседых мужчин 50–55 лет. Сложилось впечатление, что мобилизованных прогоняют очень быстро, то есть формально. Стоматолог заглянул в рот (кариес не высматривал), окулист дал почитать буквы, терапевт померил давление — все довольно быстро. Хирург осмотрел живот, спину, о своей травме я не говорил. Вердикт: здоров — годен.

Возникает вопрос: а почему это я вообще рвусь воевать, с белым билетом? Тем более что я этнический русский, да и никогда даже представить себя не мог с оружием. Не люблю насилие. По выражению Бориса Акунина, я "махровый эволюционист", противник любых революций и потрясений. Прекрасно понимаю невозможность быстрого слома Совка, не верю в скачок из дикого капитализма в бескоррупционную демократию. Так что воров и преступников во власти считал неизбежным злом, работал себе тихонько в рекламе, размещая этих самых воров на билбордах. На выборы не ходил ни разу. А на случай полной безнадеги с правителями готовился к переезду на постоянное место жительства в Европу.

Помню, как перед женой и двумя маленькими дочками час распинался, почему собрался на войну, разбил доклад на 10 пунктов, все логически аргументировал и ранжировал по важности. На следующий день от жены слышу в тридесятый раз: "И чего тебе дома не сидится..." Так что бесполезное это дело — объяснять.Однако в марте 2014-го стало ясно, что наши внутренние проблемы — ничто перед внешней угрозой: соседушка РФ в одночасье превратилась в четвертый рейх. АТО — это война на истощение, кто быстрее развалится, Украина или страна-бензоколонка. И пока более вероятно первое — значит, нужно не дать Украине, Киеву и моей семье стать частью "русского мира". Впереди у "русского мира" только углубление изоляции, кризисы и безнадега, но перед кончиной Путин и Ко могут отхапать еще много территорий.

24 февраля

Учебка, Десна. Первое впечатление от казармы негативное. Средний возраст солдат — 35–40 лет, почти все без формы. Случаются персонажи бомжеватого вида. Запаха алкоголя нет, но перегара — есть. 5–6 человек сильно кашляют.

Вопрос к майору: что делать с больными? Тот отвечает:

— Их могут отправить к фельдшеру, фельдшер скажет пить аспирин, так что лучше не болейте.

Как это сделать, если больные лежат вповалку со здоровыми? Ответ:

— Если больных станет больше, их могут выселить в отдельную комнату.

Шутка майора: в армии нужно опасаться трех ВВ: военных врачей, военных водителей и взрывчатых веществ. И это в порядке убывания опасности.

Неделю назад обнаружил первого серьезно заболевшего: мой сосед Виталий покрылся подозрительными прыщами. Настаиваю на том, чтобы он отправился в госпиталь. Виталий сначала плетется в санчасть, где ему рекомендуют какой-то крем. Я продолжаю настаивать на госпитале. Наконец он идет. Через час оттуда пришла новость, что у Виталия ветрянка. Посоветовали все его вещи убрать, все вокруг вымыть с хлоркой.

Вчера — продолжение истории. Вначале прошел слушок, что в госпитале кто-то нажрался до белочки. Уж не наш ли Виталий чудит? Затем к нам прибежал помощник старшины: начальству нужна помощь, два непьющих бойца. Первым непьющим оказался я, вторым — знакомый контрактник. Приходим к командиру батальона, тот объясняет ситуацию:

— Один в госпитале допился, его перевели в санчасть. Теперь он там бегает и требует секса. Берите вещи и матрасы, будете его караулить хоть два, хоть три дня. Только осторожно, ничего ему не сломайте…

В санчасти оказалось, что бузит наш ветряночник. Перед входом в палату я рассказываю контрактнику, что вообще Виталий нормальный и я попытаюсь с ним поговорить. Волновались зря: Виталий сидит на кровати спокойный, выглядит более-менее нормально, правда, в глазах подозрительная веселость. Вокруг сильный запах перегара.

А вот врач, женщина лет сорока, в бешенстве. Требует немедленно убрать его из санчасти вместе с вещами. Выясняется, что он с утра пошел в городок, вернулся пьяный. Вчера тоже всем нервы портил.

— Если в голове ничего нет, пускай майор с ним разбирается, — кричит врач и при нас звонит какому-то начальству, пересказывает историю.

Делать нечего, спускаем вещи Виталия вниз. Начальство распорядилось отправить больного на гауптвахту. По ходу выясняется, что гауптвахта уже давно не используется, не отапливается. А на дворе все-таки февраль.

Я в шоке — как можно, пневмония будет! Иду обратно к врачу, объясняю ей, что это тоже не выход, мол, давайте лучше я за него поручусь, я не пью, свои вещи перетащу в палату и буду его там караулить. Врач смягчается, опять звонит начальству, о чем-то договаривается. Говорит мне:

— Пусть в палате сидит, а ты будешь в столовую ходить, брать ему еду вот в этот котелок.

Переночевал в санчасти — и заболел сам. Окно в палате с щелью в несколько пальцев. Застудил горло серьезно, глотать больно. Померил температуру — 38,5. Пытаюсь экстренно выздороветь, прошу антибиотики, оказывается, их нет: "Что волонтеры привозят, то и есть, это же армия". Дали несколько таблеток парацетамола и бромгексина. Пришлось попросить друзей сходить в аптеку за аугментином — самому на третий этаж подниматься трудно.

Так вот, ко второму мужику заявилась жена. Нашего Виталия тактично попросили погулять. После получаса его прогулок медсестра заподозрила неладное и накрыла второго Шрека с Фионой на горячем. А поскольку они были еще и пьяные от привезенной по случаю водки, то церемониться с ними не стали и всех из госпиталя турнули.Лежу в палате, беседую с Виталием. Раскапываю подробности той истории, из-за которой его выгнали из госпиталя, выясняю, откуда взялась тема секса. А дело было так. Оказалось, с ним лежал еще один ветряночник, которого я, кстати, мельком видел, когда навещал Виталия. Очень смешное зрелище: на двух лысых головах, показывающихся на мой стук из-за занавески, столько зеленки и прыщей, что головы бугристые, уши торчат в стороны — вылитые два Шрека.

22 марта

Кое-как подлечившись, вернулся в казарму и обнаружил, что и здесь половина бойцов кашляют и сморкаются. Причем некоторые так надрывно, булькающе и продолжительно, будто перенимают эстафету лучшего "кашлюна". Некоторым удается одновременно кашлять и спать. Создается впечатление, что в нашей казарме вырабатывают биологическое оружие — особую форму гриппа с целью заразить террористов "ЛНР" и "ДНР". Сегодня провел опрос о состоянии здоровья бойцов, оказалось — переболело 100% мобилизованных! Сельские парни, кровь с молоком, говорят, что последний раз болели еще в школе. Но тут заболели все.

С наступлением весны я с тремя друзьями (все — недолеченные) начали делать пробежки и заниматься на спортплощадке. Впоследствии все четверо не просто заболели, а попали в четыре разных госпиталя.

Привычка ходить с больным горлом сыграла со мной дурную шутку: встаешь, хочется пи-пи, а ноги уже тю-тю, плохо передвигаются. Однажды в пятницу, выполнив с утра эдакий марш-бросок в туалет, решаю никуда из казармы не выходить и лежать.

Народ собрался на консилиум. Тормошат, требуют отправляться в санчасть, но я честно говорю:

— Можу не дійти.

Санитарных машин тут нет. Не будут же они скорую вызывать ради того, чтобы моба перевезти из пункта А в пункт Б, когда расстояние между ними 500 м. Ближе к обеду растормошили уже конкретно, с криками:

— Подъем, лебедь умирающий! К майору — лечить будет.

Майор был сама любезность. Велел зайти в санчасть за направлением и идти лечиться в госпиталь. Я спрашиваю:

— Точно в санчасти не оставят? Меня там в прошлый раз закрыли в морозилке с ветряночным, так что я уже кучу денег на антибиотики потратил.

— Точно, я уже позвонил.

500 метров до санчасти шкандыбал со скоростью искалеченной черепахи. На голову надел балаклаву, шапку, капюшон и еще сверху шарфом завязал, потому что был сильный встречный ветер. Там померили мои 38,5, посмотрели мои "ого, какие гнойники", дали медкарту и направление со словами: "Нам все равно это лечить нечем".

И снова в путь. Никто не знает, где, когда и чем заканчиваются дороги войны

До инфекционки уже целый километр, но я утешаю себя, что раз не свалился до сих пор и даже забрался на третий этаж (аж целых 48 ступенек!), то как-нибудь доберусь и до госпиталя. Ветер помогать будет. Такой же замотанный плетусь… Вдруг звонят из санчасти, спрашивают, какой мне диагноз поставили в инфекционке, им для отчета надо. Я говорю: "Не дошел еще". Они: "Ты там забухал, что ли? Уже 40 минут идешь, тут за десять дойти можно!"

Дошел. Врач посмотрела-послушала, померила мои 39,2, спросила, как я до такого состояния довел горло (похоже, чисто спортивный интерес).

Объяснила, что ангину лечить антибиотиками нужно не меньше семи дней, а сейчас у меня гнойный тонзиллит, надо колоть одни антибиотики и пить другие.

— Из 14 таблеток аугментина сколько выпили?

— Где-то 6–7, — отвечаю.

— Ты дебил? — этот вопрос она не задала, но я разглядел его в ее глазах.

Доктор исписала многостраничное дело и еще один листик — список лекарств, которых у них нет. В том жесте, с которым она его мне протянула, чувствовалась скрытая угроза: не купите — будем лечить тем, чем есть. Я сразу представил себе ватный тампон, которым сначала мажут зеленкой какому-то больному геморрой, а потом мне горло.

Справедливости ради отмечу: сама врач оказалась очень приятной, интеллигентной женщиной, и отсутствие лекарств ее явно напрягало. В одном конце коридора, как она сказала, стоит лечебное средство №1: ведро чая. Греть на батарее, батарея включается в 21:30. В другом — лечебное средство №2: трехлитровая банка раствора соли и соды. Греть там же.

Одеваюсь, выхожу из кабинета врача, подхожу к дежурной медсестре, которая сидит напротив входа, посредине коридора. Медсестра говорит:

— Раздевайтесь!

Снимаю верхнюю одежду и берцы. Она поощряет:

— Раздевайтесь, раздевайтесь!

Я:

— Все-все-все?

Она кричит:

— Ольга Миколаївна!

"Отлично, — думаю, — мало тут по коридору бегает, надо расширить аудиторию". Приходит еще одна тетушка (я уже в футболке и подштанниках сижу), командует:

— Встань, повернись… — и уходит.

Говорю жалобно медсестре:

— А можно я сначала поем? Я с утра только бутерброд съел...

— Ну это уж как повезет, там давно все убрали.

Помучив меня еще минут десять вопросами, на которые только что я отвечал врачу, медсестра заканчивает заполнять журнал и еще раз зовет Ольгу Николаевну. Та выдает мне синюю робу (вот почему она меня осматривала), а верхнюю одежду и берцы запирает в чулане.

Поселяют меня, как и положено, в палату №6. На двух кроватях из пяти лежат два тела, не подающие признаков жизни. Присаживаюсь на койку подальше от окна. Та радостно тудыкает спинкой по стоящему рядом столу: "Куда поскачем, хозяин?" Переставляю скакуна подальше от стола. Вижу раковину и иду мыть руки. Но тут одно из тел почувствовало опасность и говорит:

— Там труб нет.

Но сверху все выглядит вполне дее­способно, потому тело добавляет:

— Вниз посмотри.

Реально под раковиной нет никаких колен, только дырка в полу, причем по загадочной задумке дырка раковины сдвинута вбок от дырки в полу на 20–30 см. Это чтобы ни один буржуинистый чистоплюй никогда не смог наладить перетекание туда-сюда.

Иду наконец-то искать столовую. Там уже какая-то женщина поставила для меня поднос с едой. Но я замечаю раковину и сразу ныряю под нее — проверять трубы.

— Еда тут, — с опаской показывает на стол женщина и придерживает полы халата, чтобы я и туда ненароком не нырнул.

— А руки помыть можно? — спрашиваю.

— Да, только тут (показывает кран), а не там (показывает трубы снизу).

Мою руки. Женщина, немного придя в себя, говорит:

— Если суп будет холодный, скажите.

Я уже сажусь и говорю:

— Так вы мне только розетку покажите, я его кипятильником подогрею.

Она берет тарелку супа в руки и держит от меня подальше:

— Суп? Кипятильником?!

Я достаю из кармана кипятильник и демонстрирую ей, а она еще раз повторяет:

— Суп — кипятильником! — на сей раз с очень нехорошей интонацией.

Женщина уходит с моим супом, бросаться ей вслед у меня нет сил. Потому смиренно начинаю есть хлеб, но он сильно царапает горло. Вилки нет, а ложку женщина унесла с супом… Накладываю кипятильником гречневую кашу на хлеб и потихоньку слизываю.

В этот момент возвращается женщина с моим супом (на сей раз горячим) и видит из-за моего плеча, что я роюсь кипятильником в гречневой каше.

— Мужчина, положите кипятильник! — кричит она.

Я что-то пытаюсь хрипеть с набитым ртом, откладываю кипятильник. И тут она спрашивает:

— Он у вас хоть не подключен?

Мотаю головой, мне даже лестно — приняли за Электро.

— Если хотите подогреть кашу, так и скажите, у меня микроволновка есть.

Завидую выдержке этой женщины: видя столько неадеквата сразу, я бы на ее месте, наверное, уже продолжал разговор табуреткой по голове. А она ничего, только ходит, плечами пожимает.

После еды ужасно хочется спать, но меня сначала колют в обе руки какими-то жидкостями (проверка на аллергены), потом дают таблетки, затем отправляют полоскать горло. Наливаю в пластиковый стаканчик (я запасливый, все с собой) ледяной раствор для полоскания, кладу туда из кармана кипятильник и ищу розетку. И тут мне навстречу та женщина с кухни:

— Мужчина, вы опять?

— Все-все-все, — прячу кипятильник в карман и бреду в свою палату.

Потом уже сосед по палате подсказал укромную розетку, где нас с кипятильником никто не потревожит.

Места для полоскания мне указали: туалет или баня. Туалет один на все 40 палат, на улицу курить не пускают, поэтому здесь почти всегда кто-то есть. Ничего хорошего от армейского туалета я не ожидал в принципе, но этот меня все-таки поразил. Пространство два на два метра, посередине ведро-пепельница. Справа от двери в полу три дырки, без перегородок и кабинок. Расположены они настолько близко одна от другой, что соседи не то что локтями — попами касаются.

Натерпелся я из-за этого туалета немало мук. Из-за приема сразу двух антибиотиков моя пищеварительная система объявила забастовку, а тут еще слоновьи порции и четырехразовое питание... Вначале я выжидал около туалета, пока курильщики вый­дут, но потом желудок стал требовательнее, и это уже были не мои проблемы — курят там, не курят.

В понедельник утром заставили сдавать все анализы, в том числе кровь из вены. Потом полежал с присосками на ЭКГ. Было холодно, натянул балаклаву. Враги могли бы щелк­нуть меня с этими проводами, присосками и в балаклаве и выложить в интернет с подписью: "Хунта скрестила солдата с жабой! Защитим Новороссию от мутантов!"

Около одиннадцати повели всех новеньких и меня облучаться, на флюорографию (не дают поспать совершенно). Зная армейскую подлость, догадался, что эта бодяга надолго, надел по максимуму верхнюю одежду и взял планшет. Остальные шли почему-то в выданных халатиках, стояли потом вдоль стеночки два часа, а я из верхней пиксельки и бушлата сделал себе отличную лежанку в углу.

Порадовало, что аппарат для снимков — новый, подсоединен к неслабому на вид компу, так что вместо длительной бумажной волокиты пожилой врач бодро тарабанит по клавишам.

Люди разные нужны. "Те, кто сражается на войне, — самые замечательные люди, и чем ближе к передовой, тем более замечательных людей там встретишь", Эрнест Хемингуэй

После обеда остаюсь в палате один (тех двоих выписали), и во время возни завхоза с простынями начинаю канючить: "О, высокочтимая мадам завхоз! Как невыносимо тут холодно и плохо длинными вечерами! А с той стороны здания столько солнечных палат пустых, да еще и с розеткой". Подкрепив просьбы кулечком с лимонами (я их все равно терпеть не могу) и конфетами, перевожусь в палату ощутимо теплее, плюхаюсь победно на кровать с розеткой, включаю планшет.

В этот момент начинаю замечать, что мерзнут пальцы (такого даже в №6 не было). Откуда-то идет замогильный холод. Три дырки в стене — две розетки (одна не работает) и какая-то заглушка. Беру туалетную бумагу, смотрю, дует ли оттуда. Вроде нет. На всякий случай камлаю: "Призрак, призрак, ты могуч, ты гоняешь стаи туч, вот тебе конфетка, отстань от меня на фиг". Не помогает, все равно холодно.

Смотрю на пол — ядрен батон, там такие подземелья видны! Рядом еще раковина, и то ли это так затопило, то ли по другой причине — часть плиты вниз осыпалась. То ли снизу прорывался наверх кто-то озабоченный... Сразу представил, как через эту длинную щель ночью вылезает Призрак Инфекционки: "А лекарств у меня нет, буду лечить тем, что есть, уаха-ха!"

На самом деле лечебный Призрак оказался хоть и суровым, но все-таки лечебным. Через несколько дней меня выписали в более-менее сносном состоянии духа и тела.

15 мая

До отправки в воинскую часть в Чернигове занимались ремонтными работами в Десне. В это время заболеваемость значительно снизилась. Однако я сорвал спину, когда на складе мы укладывали 200-литровые бочки штабелями в четыре яруса. Для этой работы выбрали меня как самого высокого — кто-то же должен бочки наверх выталкивать.

На следующий день пошел перед завтраком на тренировку. Растяжка на ногах привела к неожиданному результату — похоже, потянул ранее застуженный седалищный нерв. Такой диагноз я себе тогда поставил. Случилось это 1 мая. С того дня появилась хромота. Как-то все пошли после обеда в парк на концерт, а мне пришлось вернуться с полдороги. Колено, вся нога и поясница болели невыносимо, даже когда лежал, нужно было искать правильную позу.

До госпиталя добирался в два этапа — сначала наш медик проколола три дня чем-то непонятным и витаминами. Лучше не стало. А когда ей надо было положить двух наших "синяков" в госпиталь, она предложила мне съездить с ними, показаться невропатологу. Предупредила, что он тут один — 90-летний старикашка, любитель бросаться военными билетами и унижать всех сомневающихся в его гениальности.

На вид лекарю было около 75. Когда я вошел в кабинет, он что-то писал, и руки его тряслись ровно настолько, чтобы создавать неповторимый врачебный почерк.

— Что? — наконец-то он закончил с криптографией.

Излагаю, что болела поясница, потом колено, теперь ногу разогнуть не могу и хромаю несмотря на уколы.

— Радикулит. Спину мы тебе проколем, полежишь недельку.

Палаты в черниговском госпитале оказались просторные, людей мало (больница на 200 мест, но в столовой я насчитал сорок человек). В нашей палате около каждой кровати по розетке, у всех тумбочки, мебель новая. В коридоре телевизор и чайник. ТВ, как в лучших домах Лондона и Парижа, — в шкафчике под замком и с расписанием просмотра (с 19:30 до 21:00). Чтобы получить ключик от шкафчика, нужно очаровать старшую медсестру — тетку невиданной мощи и красы.

Знакомство с ней началось с того, что она заглянула в нашу палату и спросила:

— Подтупившие где?

Мы переглядываемся — как она узнала? Как раз за пару часов до этого двое из нашей палаты конкретно подтупили: их как атошников отпустили "за сигаретами". Но они сигаретами не ограничились. На обратном пути испугались досмотра на проходной и бросили бутылку водки в кусты на берегу Стрижня. Досмотра не было. Один возвращается к кустам, а там уже ни водки, ни рыбака рядом... Старшая медсестра продолжает:

— Ну, вчера подтупили?!

Атошник отвечает:

— Да вчера вроде никто не тупил...

Та уже по слогам:

— Под-ту-пи-ли вцера, двое ид АТО.

Словом, "фефекты фикции". Родным кипятильником пользоваться запретила. Ну и ладно, зато чайник в коридоре навороченный: со встроенной подсветкой корпуса, ракетным двигателем (громкий очень). Когда ночью идет на взлет, весь этаж дает предстартовый отсчет: "В жопу себе этот чайник засунь, лунатик гребаный!" А как ночью без чая, если эти атошники из моей палаты привыкли спать днем и до двух-трех ночи болтают?

Талисман. Кипятильник сопровождал Дмитрия везде — в учебке, в госпитале и на военной базе. На фронте он стал первым "трехсотым" в роте — сломался. Но хозяин его все же вернул в строй — починил

Из остальных удобств — туалет и душевая на этаже, круглосуточно горячая вода.

Медперсонала полно, даже на выходных постоянно кто-то прибегает то на осмотры, то на уколы, то на всякие проверки. Белье меняют, подменку выдают. Хотя чтобы на мои два метра найти штаны, пришлось консилиум с привлечением лучших кладовщиков с других этажей проводить. На примерочные и на допремьерные показы сбежались все VIP-медсестры. Лучшей была признана модель pret-a-porte "треники синие пузыреколенные". Еда вкусная, котлеты три раза в день. Котлеты с манкой — это блюдо от шефа, брависсимо!

В целом — красота, островок трезвости в бушующем океане алкоголизма. Сижу как-то на лавочке недалеко от входа под сиреневым кустом, наслаждаюсь покоем, клацаю на планшете, как вдруг рядом подсаживаются трое с бутылкой водки. Всасывают ее по-партизански. Младший из них объясняет своей девушке по телефону, как пройти к нам ("мимо ЗАГСа, но нам еще туда рано, га-га-га"), спрашивает, что за подруг она с собой тащит. Хоть бы предложили что-нибудь! Что у меня, на роже что ли написано, что я не пью, не курю, не прелюбодействую? Я бы, конечно, с достоинством отказался, но все равно обидно.

12 мая сделали компьютерную томографию. На распечатке две грыжи — 0,6 и 0,7 см. Невропатолог написал: рекомендовано освободить от физической и строевой, нагрузкам не подвергать. Подобные рекомендации обязательны для исполнения, но ситуации и командиры бывают разные.

В те дни я много общался с атошниками, пытался понять — смогу ли со своими проблемами служить дальше? Атошники рассказывали, что спины летят быстро у многих, достаточно без подготовки потаскать бронежилет сутки или спрыгнуть в нем с бронетехники (это часто требуется).

Но потом успокоился, увидел, сколько еще людей в армии с такими же проблемами. Решил перетерпеть все до конца. Какой смысл был вообще идти в армию, если прыгаешь в кусты после первой же травмы? Что сказать детям — что папа еле выбрался из учебки и снова домой?

19 июня

Прошел почти месяц в АТО. По пирамиде человеческих потребностей Маслоу (безопасность, физио­логия и так далее) получается, что почти по всем позициям наша рота неплохо устроилась. Живем на базе с относительно приемлемым бытом, едой и нагрузками. Людям на блокпостах тяжелее — они и в наряды ходят, и укрепления возводят, и в блиндажах живут. На базе больше комфорта, но и с совковыми проявлениями нашей армии больше сталкиваешься, и ночные наряды по четыре-пять подряд.

• Читайте также: О массированном наступлении боевиков в Донбассе речь не идет, – Константин Машовец

Я рад, что не отступился после госпиталей и диагноза, и решил пройти армейский путь до конца. Ротный от тяжелых нагрузок старается меня освобождать, но я, тем не менее, чувствую себя на своем месте, и ребята мне тоже это говорят. Делаю всю документацию для роты, трачу на это в разы меньше времени, чем до этого тратили офицеры, и не допускаю ошибок (это армейский бич — во всех документах ошибки). Все знают, что у меня тумбочка забита полезностями (от чая до отверток), что я всегда в курсе, где кто из роты находится и как с ним связаться. Помогаю народу разобраться с гаджетами, отправить фото родным через интернет, и вообще редко отказываю в просьбах. Веду дневник, и люди перечисляют пожертвования, благодаря которым наша рота покупает необходимые вещи. Не пью, не курю, не спорю и весь из себя правильный — "не от мира сего". Окружающие это ценят.

А еще приношу всем нашим позитив одним только внешним видом, фразами ботаника и попаданием в дурацкие ситуации. Вот, например, завтра утром нужно ехать на рынок за скобами, гвоздями, пленкой, фонарями и прочим. Ротный прокомментировал это так: "Достаете из палаты кошелек (кивает на меня), проверяете, чтобы не было у него чувства голода, отбираете цветочек и стаканчик чая, одеваете в форму и берцы, берете автомат и едете на рынок". Происходит это так. Я сплю после ночного наряда, меня будят: "Димон, завтрак, построение!" Мозг еще в анабиозе, отвечает что-то типа: "У меня чувство голода еще не проснулось". Кругом хохот. А после еды я люблю насладиться созерцанием прекрасного, цветов, и армейской чайной церемонией.

• Читайте также: Вагонные споры. О чем говорят бойцы украинской армии

Канонада слышна почти каждый день, раздаются непонятные выстрелы в посадках. Разрушения в ближайших городах очевидны. Если начнутся прямые столкновения, толк от меня, думаю, тоже будет. Ребята шутят: "Ты большой, мы за тобой прятаться будем". А если серьезно, люди разные нужны, люди разные важны, и я надеюсь, что все эти важные и нужные люди вернутся с этой войны домой. Пока же у нас всего один трехсотый — мой кипятильник.

P. S. Сегодня отремонтировал кипятильник, теперь у него новые усики, бодрый вид и он снова в строю.