Украина

Мантра волонтера. Как килограмм яблок из Луганска перевесил отчаяние

Как киевский режиссер телевидения Леся Литвинова стала волонтером и почему надо ориентироваться прежде всего на человечность

Варя

— Вареник проснулся! — где-то в недрах киевского центра помощи вынужденным переселенцам "Фроловская 9/11" раздается мужской голос и в ту же секунду слышится детское хныканье. Леся идет на зов ребенка, и через минуту в дверях кухни появляется заспанное личико полуторагодовалой Вари. Она крепко обнимает маму за шею. Мама Вари — Леся Литвинова, одна из основательниц центра.

Малышка с соломенными волосами, голубыми глазами и румяными после сна щечками высвобождается из рук матери и, по-хозяйски осматривая кухню, громко заявляет: "Ам!" Здесь она чувствует себя как дома.

— Мы с мужем шутили, что первыми словами Варвары будут: "Зека геть", — улыбается Леся, поглядывая на дочку. — А она сказала "мама".

Вторую половину беременности Леся провела на Майдане. Имя девочке выбирали всей Мальтийской палаткой, которая сейчас стоит на территории "Фроловской" — прошлой зимой из нее кормили переселенцев.

— Самые популярные варианты, которые предлагали: Бимба и Баррикада, — смеется Леся. — Мы тогда с мужем навыясняли отношения на годы вперед: "Никуда ты не пойдешь", "Мне никто и никогда такого не говорил и говорить не будет!".

Несмотря ни на что, Леся садилась за руль и ехала в центр Киева.

— Там я получила прививки от страха. Майдан, по сути, и подготовил меня к войне.

Волонтерство на Майдане плавно перетекло в волонтерство после Майдана. Варя тем временем ждала своего часа. Она родилась 9 мая 2014-го. А уже через неделю малышка была в компактном поселении выехавшего из Славянска интерната, которому помогала ее мама. Потом появился волонтерский центр на улице Фроловской в Киеве. Девочка растет вместе с ним.

Перестройка

Варя вряд ли интересуется роботами-трансформерами, но "Фроловская 9/11" почему-то напоминает именно эту игрушку. Складываешь руки, сгибаешь ноги, поворачиваешь голову, и вот из робота получается гоночная машинка. Фроловская как раз на этапе такой трансформации.

В помещении с деревянными стеллажами по периметру две девушки сортируют одежду для переселенцев. Возле ящика одиноко лежит черный чулок.

— Пару ему так и не нашли, — смеется брюнетка, показывая предмет Лесе.

Из склада одежды попадаешь на кухню. Это сердце Фроловской. На стенах развешаны картины, детские рисунки и записки, предупреждающие о том, что мусорить плохо. Здесь Леся рассказывает об изменениях, происходящих в центре.

Центр помощи переселенцам создавался стихийно в 2014-м. Сначала был маленький склад в квартире, потом в отдельном помещении и, наконец, состоялся переезд на Фроловскую, где волонтеры работают уже больше года. Склад обрастал вагончиками, палатками, детской площадкой, как конструктор.

— Все это время мы бежали-бежали без оглядки. Люди уезжали от войны буквально в тапочках, и мы помогали им первое время, пока они обустроятся на новом месте. Надо было решать проблемы сию секунду, поэтому центр и рос, как живой организм. Не было времени обдумывать, как правильно организовать, надо было просто делать, — рассказывает Леся.

Иногда под серыми воротами на входе в бывшие цеха фабрики "Юность", где и расположилась "Фроловская 9/11", собиралось до тысячи человек. Всего "Фроловская" за почти полтора года своего существования зарегистрировала 50 тыс. заявок от вынужденных переселенцев, раздав сотни тонн гуманитарной помощи.

На выходных здесь все еще можно увидеть очереди беженцев из Луганской и Донецкой областей, которым волонтеры помогают продуктовыми наборами, одеждой, медикаментами, кухонной утварью. Но очереди уже гораздо меньше, чем были. Последние два месяца тут относительное затишье.

— Наконец-то у нас появилось время перевести дыхание, осмотреться и подумать над тем, что же дальше, — объясняет Леся.

Рано или поздно этим вопросом задаются все волонтеры.

— У каждого свой ответ и своя история. Кто-то отчаялся, потому что больше не видит перспективы, кто-то устал. Кто-то меняется. Вот, например, ребята собирали продукты в супермаркетах, а потом возили их на передовую. Эти схемы были хорошо отлажены и отлично работали. Но наступил момент, когда этот конкретный кусочек пазла встал на место. Да, бойцы не откажутся от мяса и домашней выпечки, но это уже будет дополнительное блюдо. Все же время, когда они стояли в поле и жрали в прямом смысле слова траву, слава богу, прошло.

Какие-то инициативы выросли в общественные организации и благотворительные фонды. Некоторые волонтеры пошли в политику или стали чиновниками, другие вернулись к привычной жизни. В этом смысле во "Фроловской" ничего не изменилось — это по-прежнему волонтерская организация.

— Волонтер — это тот, кто делает что-то полезное, не получая ничего взамен. Я остаюсь волонтером и готова к длинному забегу, — говорит Леся.

Дистанция непростая.

Путь

— На Майдане было в чем-то проще: мы видели края, понимали, чего хотим добиться, где свои, где чужие. Сейчас сложнее — границы размываются. Кому-то казалось, что все это вот-вот закончится. А кто-то понимал, что это на годы, — рассуждает Леся. — Мне кажется, я поняла, что это будет долгая история после крымского референдума.

"Фроловская" собирается помогать тем, кто нуждается в помощи, столько, сколько того потребует ситуация.

— Когда мы так говорим, то абсолютно искренни. Это, конечно, не значит, что через два года не сломаемся. Все может случиться.

Сейчас волонтеры "Фроловской" определяются в приоритетах. Например, уже точно решено, что детских проектов будет больше. Одевать и кормить важно, но нужно вкладывать и в мозги, и в расширение кругозора. В правильности решения их убедила поездка группы подростков в Западную Украину. Недавно дети из Рубежного, никогда не выезжавшие за пределы родного города, побывали в Верховине.

— Когда вернулись, взахлеб делились впечатлениями. Знаете, что их потрясло? Горы! "Они такие, как на картинке, только настоящие". А потом их понесло: "Вы не представляете, там бабушка, она молоком нас поила, а у нее козы, а мы ей концерт устроили, а она нам яблоки и груши принесла. Там люди добрые. Они не такие. Нам говорили, что там бандеровцы". Вот эти 15 человек теперь будут расти с новым восприятием, — делает вывод Леся.

Детские проекты — это еще и возможность для ребят влиться в новую для них среду, найти друзей.

— У нас создается такой хороший веселый движняк из детей переселенцев и детей бойцов АТО, киевлян.

"Фроловская" запустила курсы подготовки к ВНО по украинскому языку и истории Украины, занятия по спортивному ориентированию, детский шахматный клуб.

— Дети — это то, во что просто необходимо вкладывать, — убежденно повторяет Леся.

У нее четверо своих, и она точно знает, что говорит.

Под опекой волонтеров по-прежнему остаются пожилые люди, многодетные семьи, семьи с тяжелобольными детьми.

— Дома у них были хотя бы четыре стены, накатанные связи, знакомые врачи в больнице и аптекари, соседи, в конце концов, которые суп принести могли. Здесь им, вырванным из привычного окружения, гораздо тяжелее.

Например, Оксана. У нее трое детей — старшим мальчику и девочке 15 и 16 лет, а младшему еще нет и двух. У него лимфедема. Малыш страдает от отечности мягких тканей из-за нарушения оттока лимфы. Впрочем, точный диагноз можно будет поставить только в 6 лет. А пока мальчик проходит поддерживающую терапию и много времени проводит в больницах.

— У них классная семья, они настоящие борцы. Когда переезжали, даже собаку забрали — чудо беспородное на 25 кг. Как сказала Оксана, "своих мы не бросаем". Папа работает, старший сын после школы прибегает к нам помогать, дочка едет в больницу, сменить маму. А мама бегает к клиентам делать педикюр, маникюр. Они ни секунды не сидят. Но все равно сами не справятся.

Лекарства малышу — это 1–5 тыс. грн. в неделю в зависимости от ситуации.

— А еще у нас есть пара трогательных стариков из Горловки, — продолжает Леся.

Ему 82, а ей 74. Сейчас живут в Ржищеве, в общежитии. Она была директором музея миниатюрной книги. Когда они уезжали из Горловки, думали, что ненадолго — там оставалась дочка и беременная внучка. Внучка родила, но ее ребенок не выжил. Дочка пропала без вести. Ее до сих пор не могут найти.

— Во всем этом горе они остались одни. Их не бросишь. По большому счету за них должно нести ответственность государство. Но оно так и не научилось это делать. Будем честны: оно никогда и не несло такой ответственности. Со стариками никогда не было хорошо, с региональными больницами — никогда. Война обострила все эти проблемы.

В окошко кто-то стучит, и Леся идет в соседнее помещение.

— Вы не думайте, что мы вас не ждем, просто холодно, — вначале слышен ее голос, а потом звук шелестящего пакета.

Киевляне продолжают приносить на Подол одежду, продукты, хотя уже в меньшем количестве. Таков один из мелких побочных эффектов перемирия.

— Но люди все равно на низком старте. Если что-то случится, опять будет поток, — вернувшись в кухню, объясняет Леся. — Да и нам понадобится 15 минут, чтобы развернуться и работать в прежнем режиме — кормить, одевать, лечить.

Мальтийская палатка все еще стоит во дворе "Фроловской" — законсервированная, но не разобранная.

Кино

Истории Леся рассказывает так, что перед глазами легко возникает объемная картинка. Леся — режиссер телевидения, она много лет проработала на одном из центральных телеканалов и снимала документальное кино. Профессия очень помогает ей здесь, где пересекаются десятки сюжетных линий. Ведь "Фроловская" — это в первую очередь люди.

— Как режиссер я изначально ориентирована на человеческие истории. Для меня нормально пропускать их через себя.

Кажется, что у нее накопилось материала не на один фильм.

— Сниму ли кино? — смеется она. — Это традиционный вопрос, все его задают. Кино не будет. Все происходящее слишком объемное, эмоциональное. Это такая даже не 3D- картинка, ее невозможно вылить в какую-то форму. Как бы ни старался, получится мелко и лживо.

В прошлом году перед Новым годом к волонтерам на Фроловской обратилась девушка — ей нужны были памперсы для матери, которая лежала при смерти. А через несколько дней девушка уже просила помочь ей с похоронами. На Фроловской Новый год, дети, Дед Мороз. Леся вырвалась из этой праздничной кутерьмы, чтобы передать деньги.

— Она планировала похороны, а у нас был очередной утренник. И в этом всем галдеже я отчетливо представила себе, как она совершенно одна на кладбище, потому что никого у нее нет. Представила мерзлую землю, которую невозможно раскопать. Она хоронит свою маму. И это жуть. Такие истории, наверное, можно показать параллельным монтажом, но сможет ли их так же остро прочувствовать зритель? Не знаю.

От воображаемой картинки нас отвлекают очередные гости — на Фроловскую приехали волонтеры за одеждой, собранной для военнопленных. Леся показывает коробки с вещами.

— Нужно и теплое, и комфортное, и чтоб не отобрали, — объясняет она мне. — Если вещи хорошие, то мы их краской "портим". Зато есть надежда, что не отберут. Мы ведь никогда не знаем, к кому попадет одежда.

— И все же, о возвращении в профессию не думаете?

— Скорее всего, я в профессию не вернусь. Все-таки эмоциональное выгорание ощущается, а я понятия не имею, восполняемый это ресурс или нет. Эмоционально выгоревший режиссер — это какашка, а не режиссер. Да и технологии не стоят на месте. Режиссура — одна из тех профессий, из которой нельзя выпадать надолго, потому что потом придется начинать с нуля.

Был период, когда Леся тосковала по кино. А месяц назад недалеко от Фроловской снимали очередной эпизод какого-то сериала, и она поймала себя на мысли, что ностальгии больше нет.

— Любая профессия — это способ самореализации и способ зарабатывания денег. Я себя реализовала и в профессии, и вне нее. У меня четверо детей. С ними хватает и творчества, и борьбы. Что касается зарабатывания денег, то я спокойна. Если муж перестанет справляться, с меня шляпа не упадет пойти, куда угодно. Если возникнет необходимость заработать копейку, я ее заработаю. Для этого мне необязательно ждать места главного режиссера на центральном канале.

Делать в жизни то, о чем раньше не имел представления, вполне реально. Этому Лесю научила "Фроловская".

Яблоки

На коленях у Леси пакет. Она разворачивает его, и внутри я вижу серые вязаные носки.

— Это бабушка вяжет для военных и передает нам. У нее только одна рабочая рука, — говорит Леся.

Носки отправят танкистам, которым помогает муж Леси Сергей.

— Война ведь ничего нового в людях не открывает. Она просто выявляет нечто главное. Это не значит, что в человеке нет ничего другого. Может, человек добрый и милосердный, а победила жадность, потому что она стержень характера. А может, наоборот: человек всю жизнь был барыгой, а победил в нем патриотизм. Люди очень по-разному проявились.

И на Фроловскую тоже приходят разные люди — довольные и недовольные, и обиженные, и не обиженные, и колючие.

— Да и волонтеры живые люди, а не ангелы с крылышками — со своей мотивацией, амбициями, планами на жизнь, пониманием, что правильно, а что неправильно. Мы, например, поначалу до хрипоты спорили, пока выработали общие правила работы. Спотыкались то на одном вопросе, то на другом — принимать ли помощь от фонда Ахметова, помогать одиноким мужчинам или нет, что делать с теми, кто кричит: "Путина на вас не хватает", давать ли деньги на лечение человеку с четвертой стадией рака.

— И что помогает находить ответы? — спрашиваю я.

— Надо ориентироваться прежде всего на человечность. Но все равно иногда кажется, что сил больше нет. Многие волонтеры говорят об усталости. Чтобы не впасть в бесконечное уныние и отчаяние, надо среди всего этого выискивать что-то светлое. Главное его видеть и давать ему перевешивать, — объясняет Леся и рассказывает очередную историю о том, как в прошлом году пожилая женщина из Луганска ездила домой во время бомбежек забирать документы. Тогда она привезла Лесе килограмм яблок из своего сада.

— Эмоционально на этих яблоках я продержалась неделю. Как представлю, как под обстрелами, через блокпосты она тащит мне фрукты… Это же невероятно, — Леся улыбается. — А недавно одна бабушка захотела передать нам две чашки. Сама привезти не могла, ей тяжело. Она живет где-то на ДВРЗ. Я поехала за ними, хотя дешевле было бы эти две чашки в ближайшем супермаркете купить. Но нельзя гасить душевные порывы, понимаете?

На доброте тут все и держится.

— Что еще помогает не опускать руки?

— У меня есть мужчина, рядом с которым я могу себе позволить быть слабой. Могу плакаться ему в три часа ночи. Бесценная возможность.

Леся улыбается.

Ее уже несколько раз пытались наградить государственными наградами, но пока безуспешно. Она каждый раз отказывалась подавать документы.

— Государственные награды надо получать из рук государства, которое ты уважаешь и за которое ты не делаешь работу. Если я понимаю, что оно прилагает достаточно усилий для решения проблемы, а я только вспомогательное звено и мне искренне благодарны за помощь, это одно. А когда государство говорит: клево ты за меня отжимаешься, на тебе медальку, — это унизительно и для государства, и для меня, — объясняет она.

Читайте также: Фашисты теперь другие, и мы должны защищать от них наш Харьков, - волонтер Ярина Чаговец

Но все же кое-что Леся взамен получает. Волонтерство дает внутреннюю силу и воспитывает терпимость.

— В этом мои бонусы. Мне вообще сложно ответить, чего я хочу для себя в конечном итоге. Хочу дожить до того момента, когда смогу пощупать результаты. Но, наверное, самая большая задача, которую я могу себе поставить, это чтобы мои дети не хотели уезжать из этой страны.

А у Леси их, напомню, четверо, включая Варю, которая родилась 9 мая.

"…один из марафонцев сказал, что на дистанции он все время повторяет мантру, которой его научил старший брат (тоже марафонец). Pain is inevitable. Suffering is optional. Это и есть его мантра. При переводе трудно сохранить все нюансы, но навскидку я бы перевел это так: "Боль неизбежна. Страдание — личный выбор каждого". Поясню на примере. Вот, скажем, вы бежите и думаете: "Тяжело-то как. Все, больше не могу". То, что вам тяжело, — это факт, от него никуда не деться. А вот можете вы больше или не можете, решаете только вы сами. Это, понимаете ли, остается полностью на ваше усмотрение".

Харуки Мураками "О чем я говорю, когда говорю о беге"

Фото: Александр Чекменев