Почему Арье поехал в Москву по приглашению Виктюка

В Стамбуле было так жарко, что даже местные чайки прятались от зноя в тень. У Павла Арье, который тогда вел в Турции курсы по драматургии, зазвонил телефон. Звонили с незнакомого номера.

Одна из чаек вышла из-под навеса и, издав победный клич, взлетела в небо. Арье ответил. Интонации собеседника показались ему знакомыми.

Человек в трубке бодро представился на украинском языке и сказал, что собирается ставить пьесу "В начале и в конце времен". Павел удивился и решил, что его разыгрывают. Когда современному украинскому драматургу кто-то говорит, что хотел бы поставить его пьесу, он, как Станиславский, упрямо не верит. Думает, стебутся собратья по перу.

Тем не менее это был не розыгрыш, а звонивший оказался Романом Виктюком. Спустя пару месяцев премьера спектакля по пьесе Арье о странной бабе Присе из Чернобыльской зоны с блеском прошла сначала в Москве, затем в Питере.

Такой Виктюк

Встречаюсь с Пашей во Львове возле кафе "Дзыга". На драматурге богемно повязанный шарфик, серое пальто, рюкзак. Издалека он похож на подростка.

Накрапывает мелкий дождь. Брусчатка нарядно блестит. Взгляд серо-зеленых глаз у Арье под стать погоде.

Решаем укрыться в кафе. Устраиваемся в зале для тех, кто курит. Паша — в кофте-кенгуру с геометрическим рисунком салатного цвета. Мы знакомы три года, и, когда холодно, эта кофта всегда на нем, как вторая кожа. Для фотосессии он ее снимает, и мне жаль.

Начинаю разговор торжественно:

— Расскажи, изменилась ли твоя жизнь, после того как Виктюк поставил пьесу?

Арье смотрит на меня, как на интернет-тролля, и удивленно пожимает плечами.

— Ну ты счастлив хотя бы? — жизнерадостно давлю я.

— Да нет. Скорее испуган. Для меня это испытание.

— В смысле?

— Не возомнить о себе черт-те что, — Арье вжимается в стул и говорит тихо. — Я критически отношусь к своему творчеству. И потом, что изменилось? Я вырос на двадцать сантиметров? Мое финансовое положение осталось прежним. Что поставили — рад. Потому что, когда ты не востребован, это задевает — начинаешь рефлексировать, действительно хорошо ли то, что ты пишешь.

Этой пьесой еще до постановки в Москве заинтересовался киевский режиссер Стас Жирков, который недавно стал руководителем театра "Золотые ворота". Стас ходил по киевским театрам и предлагал "Бабу Присю" (другое название пьесы).

"Никто не ответил ни "да", ни "нет", будто тебя не существует", — говорит Арье. После успешной премьеры в России внезапно зашевелились в Украине. Постановки намечаются сразу в нескольких театрах.

— Почему текст об Украине оказался нужнее в Москве? — удивляется Павел. — К себе у меня тоже вопросы возникали: блин, правильно ли, что мою пьесу там играют сейчас? Если бы пьеса была на отвлеченную тему, например, о маркизе де Саде, я бы не разрешил ее играть в России. Это я точно знаю.

По словам Арье, в Белокаменную он ехать не хотел. Уговорил Виктюк. Сначала рейс из Киева в Москву задержался, потом на паспортном контроле Арье тормознули и долго расспрашивали, зачем он приехал.

В зал ожидания он вышел последним. Виктюк прождал его там полтора часа. Когда Арье наконец появился, режиссер медленно снял очки (а делает он это крайне редко) и сказал: "Я вже думав тебе назад відправили… Ну чого ти мовчиш?".

Растрелянные звезды в Чернобыльской зоне

Действие в пьесе "В начале и в конце времен" происходит в зоне отчуждения после Чернобыльской катастрофы. Тему "задала" мама драматурга.

— У меня мама врач, ликвидатор аварии на Чернобыле. В 1986-м она была совсем молодой женщиной, отправилась туда сразу после взрыва. Я остался во Львове. Единственное, что помню, — надо было пить воду с йодом. Во Львове тогда все повально пили воду с йодом.

Мы подробно обсуждаем этот мерзостный вкус чернобыльского лета — йодированную воду, которой тогда своих детей регулярно накачивали перепуганные родители и в Киеве, и во Львове.

— Я очень обиделся тогда на маму, — продолжает Паша. — Потому что она исчезла без предупреждения, а когда вернулась, не привезла мне подарок. Хотя обычно привозила из командировок.

Паша некоторое время молча рассматривает газету, оставленную кем-то на нашем столике — там жизнеутверждающая реклама отдыха на Бали.

— Потом мама начала болеть, — Арье произносит эту фразу спокойно. — Сейчас она инвалид.

Он решил писать о ликвидаторах. Начал искать информацию. Вышел в Сети на материалы о переселенцах, которые вернулись в зону — на родину.

— Я понял, что хочу написать об этих людях, которые живут в другой реальности, без света, газа и продуктовых лавок. Абсолютно беззащитные.

Арье начал работать. Выходило плохо. Язык был неживым, слишком литературным. "Для меня в первую очередь важно слышать язык", — объясняет он. У него есть привычка закрывать глаза во время сценических читок. Первое время я думала, что Паша дрыхнет, — оказалось, так ему удобнее воспринимать музыку текстов.

Он стал искать полесский диалект в интернете и понял, что должен съездить в зону. Через знакомых вышел на сталкера — странного рискового парня.

То, что увидел в зоне, потрясло. В сражении природы и цивилизации последняя потерпела фиаско. Пустые деревни, просевшие хаты и могучее дерево, проросшее в некогда крепком деревенском доме, — как последний гвоздь, вбитый в гроб исчезнувшего мира.

Арье находил местных жителей, наблюдал за ними, записывал их манеру говорить. С юмором висельника он рассказывает о том, как на одном из хуторов его угощали медом. Было страшно, но драматург мужественно ел. С проявлением человеческой жесткости тоже пришлось столкнуться.

— Какие-то придурки ездят туда развлекаться, — в тоне Паши появляются несвойственные ему резкие интонации. — Они расстреливают памятники на кладбищах. Там кладбища остались еще с советских времен, вместо крестов — столбики со звездами, а в них дыры от пуль.

— Так ты это не придумал? — торопею я.

— Нет. Туда приезжают очень крутые, богатые люди, которым можно все.

— Местные, наверное, этих упырей проклинают?

— Нет. Местные — святые. Вообще ни на кого не обижаются.

Арье с нежностью рассказывает о стариках, живущих в зоне, и о русалках, в которых они верят. Русалка — это незамужняя девушка, умершая молодой. Когда ее хоронили, клали в гроб кусок хлеба как приданое. Потом этот хлеб превращался в камень. В пьесе есть этот момент. В спектакле Виктюка главная героиня — баба Прися — убивает обидчика булыжником.

Я думаю о том, что Пашина пьеса — это камень русалки, который сейчас действеннее, чем снаряды. И то, что пьесу нашел и поставил Виктюк, — не случайно. И то, что в Москве, — тоже.

Под угрозой луганского подвала

Драматург — существо без кожи, он как человек, объевшийся ЛСД, воспринимает обыденность и реагирует на нее в тысячу раз острее. Иногда Арье пускается в откровенность, иногда замыкается — будто захлопывает дверь. Дело в максимальной чувствительности. Отсюда и кажущаяся спонтанность поступков.

Зимой 2014-го Паша работал по контракту в Германии — преподавал украинский и русский для иностранцев. Начался Майдан. Он не мог разорвать договор с работодателем. Помог стрим.

"Была ночь, я смотрел репортаж о попытке разгона Майдана. Сидел с компьютером на кровати и видел, как журналистка, которая снимала стрим, шла и руками всех раздвигала: "Дайте пройти прессе, дайте пройти прессе". Я поймал себя на том, что повторяю ее движения".

На следующий день Арье взял билет на автобус и уехал в Украину.

Писать пьесы его спровоцировала другая революция. Оранжевая, 2004 года. Первая вещь называлась "Революция, любовь, смерть и сновидения". Ее издали во Львове небольшим тиражом, частью из которого с драматургом расплатились, — типичный гонорар для нашей страны.

Прошло пару лет. Пашу пригласили поработать на Берлинале — Берлинском кинофестивале. В программе был украинский вечер — проводили с шиком, в одном из самых дорогих отелей Европы.

Открывала его супруга бывшего президента Катерина Ющенко. Арье тихо подошел к ней и протянул брошюрку с пьесой. Жена Ющенко поинтересовалась, о чем пьеса. Паша интеллигентно сообщил, что о разочаровании и о том, что многие себя чувствуют обманутыми.

— Ей ужасно не понравилось, — Павел улыбается. — Она, конечно, не вернула обратно эту книжку, но сразу ее кому-то передала и сказала, что "треба вірити", — расслабься, типа, мы все сделаем.

Плата за это обещание — "крымнаш" и полный "гондурас" в Донбассе. События в Украине заставляют Арье приезжать сюда все чаще и чаще.

По словам драматурга, он живет в шпагате, разрываясь между двумя странами. Заработать на сносную жизнь может только там. Но ставить его начали здесь.

В ноябре во время очередного приезда Арье во Львов ему позвонил режиссер Алексей Кравчук из Луганска и поздравил с еще одной премьерой. Пьесу "Цвета" (в оригинале "Кольори") он поставил в местном театре, репетиции проходили летом под непрерывный саундтрек — арт-обстрелы.

Перед премьерой 15 ноября одна из актрис обронила фразу: "Нас сразу в подвал потащат или дадут сыграть?" Трагическая жизнь героини пьесы Марии, по судьбе которой катком прошлась история страны, стала зеркальным отражением судеб пяти актрис, играющих ее в разные периоды жизни.

Финальная фраза этой пьесы: "Я — Мария, моя кровь красная, моя земля — Украина". У драматурга кровь тоже красного цвета, как и у каждого из нас. И пятна от нее на всяком стоящем тексте.

Фото: Роман Балюк