Форпост №1. Кто двигает шестеренки прифронтовой инфраструктуры Днепропетровска

Волонтерская машина, груженная камуфляжем, проезжает мимо украинского блокпоста на границе Донецкой области. Едет она не в зону АТО, а в обратном направлении. Однако бойца Нацгвардии, дежурящего на КПП, такое движение не удивляет — он знает, что солдатские вещи везут в Днепропетровск на стирку; его собственную форму стирают и штопают там же.

Так уж вышло, что город на Днепре стал ключевым звеном прифронтовой инфраструктуры. Здесь заправляют и ремонтируют военную технику, проектируют и производят оборудование для технической разведки, в основном сюда привозят раненых. Служебные помещения местного аэропорта давно превратились в перевалочные склады медикаментов, продуктов, баллонов с питьевой водой, обмундирования и спецоборудования для АТО. Там же, в аэропорту, работает сортировочный госпиталь, в котором раненых диагностируют и решают, куда их направлять дальше.

"До зоны АТО — меньше двух часов езды, но в городе это почти не чувствуется", — говорит Анна Павловская из волонтерской группы "Сила Днепра". О том, что Днепропетровск фактически на прифронтовой территории, до недавнего времени напоминали две вещи: ситилайты с координатами информационного центра для беженцев и специфическая охрана на въезде в город и на вокзалах. Прибывавших в поездах "встречали" пять суровых мужчин с автоматами, которые дежурили у выходов из подземных переходов, ведущих в здание вокзала. Эти "посты" стояли круглосуточно почти год и исчезли после смены губернатора.

Их отсутствие оказалось первой и, пожалуй, единственной переменой, бросившейся в глаза во время последнего визита в Днепропетровск этой весной. Теперь у выхода стояли двое милиционеров, о чем-то увлеченно болтали, смеялись, потряхивая животами, и как будто не замечали протекавшего мимо них человеческого потока. В процессе общения с местными волонтерами выяснилось, что в городе за последний месяц произошли и другие изменения.

"Через несколько дней после ухода команды Коломойского к нам поступила первая просьба об оплате скорой помощи из АТО, — рассказывает Наталья Макуха, координатор общественного Центра помощи военным и раненым. — До этого почти год все проблемы, связанные с эвакуацией пострадавших, решались еще до обращения в наш центр".

О команде Коломойского Наталья высказывается уважительно, но осторожно. Недавно ей на собственном опыте пришлось убедиться в том, что нестандартность поведения этих людей отнюдь не всегда выражается в готовности помочь активистам народного тыла.

Центр помощи военным и раненым, которым руководит Наталья, — одна из структур Штаба нацзащиты — общественной организации, созданной командиром батальона "Днепр -1" Юрием Березой. Изначально штаб и все его "дочки" размещались в здании Днепропетровской облгосадминистрации. Они служили связующими звеньями между активистами волонтерского движения и двумя замами губернатора, принимавшими большую часть важных административных решений по области, — Геннадием Корбаном и Борисом Филатовым. В июне 2014-го их переместили в соседнее здание, которое, по неофициальным данным, принадлежит Корбану. В ноябре среди днепропетровских волонтеров прошел слух о том, что отношения между Корбаном и Березой испортились, так что Штабу нацзащиты и его дочерним структурам скоро придется освободить помещение. В марте 2015-го их действительно попросили съехать. Официальная причина — отсутствие удобной парковки для больших грузовых машин, транспортирующих гуманитарные грузы, из-за чего фуры загромождают проезжую часть и мешают работе обладминистрации. Впрочем, Наталья, как и многие другие активисты, пользующиеся поддержкой Штаба нацзащиты, уверена, что их выселение — следствие натянутых отношений Корбана и Березы, прежде работавших в тесном сотрудничестве.

После шумной отставки Игоря Коломойского с губернаторского поста Facebook наводнили прогнозы о том, что прифронтовая инфраструктура Днепропетровска вот-вот рухнет, как карточный домик, — крупные волонтерские проекты утонут в бюрократической волоките, а добровольческие батальоны лишаться финансирования, нечем будет заправлять вертолеты, перевозящие раненых, и некому будет защищать мирных жителей от сепаратистов, бесчинствующих всего в ста километрах от границ области. Краха не произошло. Да и далеко не все ключевые люди прежней команды покинули обладминистрацию. Знаковые фигуры ушли, но осталось несколько "нераскрученных" людей, готовых работать с любым губернатором, лишь бы тыловые системы продолжали функционировать. К примеру, Татьяна Губа, бывший советник Коломойского по медицинским вопросам, фактически отвечавшая за предоставление медпомощи раненым в АТО, до сих пор выполняет те же функции. Да и Коломойский — хоть и самый крупный, но далеко не единственный в городе спонсор, готовый поддерживать обороноспособность региона. За последний год в Днепропетровске на волонтерские средства отремонтировали и полностью переоснастили три госпиталя — в основном это были деньги мелких и средних предпринимателей. Общая стоимость гуманитарных грузов, отправленных на фронт только одной небольшой группой "Армия волонтеров "Днепр" с июля 2014-го по март 2015-го, составляет более 3 млн грн. В апреле в Днепропетровской области были сданы в эксплуатацию новые казармы батальона "Днепр-1". Давно пустовавшие и сильно запущенные казармы, в которых в 1980-х располагались части спецсвязи, отремонтировали и переоборудовали за счет анонимных доноров.

Словом, "народный тыл" Днепропетровска продолжает жизнедеятельность, несмотря на смену власти в регионе. Как выяснил Фокус, на самом деле шестеренки прифронтовой инфраструктуры города двигают люди, далекие от политики.

История первая. Народный БТР

На территории Южного машиностроительного завода есть особенный ангар. Держат там не тракторы, не продукцию литейного производства, не агрегаты шасси, даже не какие-нибудь космические аппараты, а отправленные "на лечение" бронетранспортеры. Сейчас их здесь два, и они полностью занимают ангар. Еще два недавно покинули ЮМЗ и воюют теперь в Донецкой области. Средства на ремонт собирает группа под названием "Армия волонтеров "Днепр" под руководством адвоката Юлии Сегеды. В мирное время Юля и ее муж, владельцы юридической фирмы, занимались благотворительностью совсем иного рода: проводили конкурсы детского творчества, поддерживали сиротские дома и неимущие семьи, финансировали молодежные спортивные состязания. Когда началась война, большинство этих проектов были заморожены, да и в юридическом бизнесе наступило затишье. "Мы просто не могли сидеть сложа руки!" — говорит Юля, и я ей верю. Худенькая и подвижная, похожая на иглу работающей швейной машинки, она не может сидеть сложа руки даже в удобном кресле уютного днепропетровского кафе. За время получасового разговора, предшествовавшего нашей поездке на завод, она раз двадцать поменяла позу и столько же раз посмотрела на часы.

В июле прошлого года супруги Юля и Александр услышали от знакомых о том, что одному из спецподразделений украинской армии, находящихся в Донецкой области, необходима разъездная машина, и решили отвезти бойцам свой внедорожник. Так и началась их волонтерская деятельность. Александр находил и покупал технические спецсредства, Юля комплектовала аптечки. Очень скоро к этому семейному подряду присоединился брат Юли, позже — друзья и клиенты их юридической компании. Со временем волонтерская группа стала разрастаться, хотя у основателей не было ни времени, ни сил ее рекламировать, собственно, нет до сих пор. "Иной раз и подумаю, что надо бы хоть фотографии в Сети выложить. Но их ведь надо выбрать, лица затереть. А когда это делать? — вздыхает Юля. За последние полгода группа Сегеды отправила на фронт 1700 аптечек стоимостью по 70 USD каждая. Кроме этого, волонтеры занимаются сбором и распределением гуманитарной помощи, обшивкой брони металлической сеткой и т. д.

Впрочем, самым масштабным проектом остается ремонт бронетранспортеров. "На передовой мы часто видели ребят, по уши измазанных солидолом, которые пытались поставить на колеса бэтээры, простоявшие без дела 20–25 лет с пробегом от силы 5 км и то по полигону. Мой муж вник в проблему. Он всегда хорошо разбирался в технике и все свои автомобили ремонтировал сам", — тут Юля, прежде говорившая скороговоркой, впервые сделала долгую паузу, чтобы придать словам значительности. Она явно гордится супругом и его идеей системно приводить в порядок технику старше 20 лет перед отправкой на фронт. "Изначально хотелось решать проблему комплексно. ЮМЗ может ремонтировать 30 бэтээров в месяц, мы пытались убедить чиновников из Минобороны в том, что это нужно делать за государственный счет. Нам не очень-то доверяли, потому что мы не знали ни ориентировочных сроков, ни стоимости такого ремонта, и техническое задание для министерского тендера написать не могли", — эти несколько фраз были произнесены очень быстро и бесстрастно, как будто речь идет не о месяцах обивания чиновничьих порогов, а о малозначительном действии, чувствуется адвокатская закалка в общении с госструктурами.

Амбициозный план Юлии Сегеды заключался в том, чтобы инициировать размещение министерских заказов на государственном предприятии, которое остро нуждается в деньгах. Одним проектом Юля хотела достичь двух целей — обеспечить армию бронетранспортерами и оживить оборонный завод, на котором уже начались отключения электро­энергии за неуплату. Людям из Минобороны этот замысел казался чистейшей авантюрой. Активисты "Армии волонтеров "Днепр" решили подать чиновникам хороший пример — отремонтировать один бронетранспортер на пожертвования. "Мы обошли сотню кабинетов, уговаривая военный штаб Южного округа и руководство ЮМЗ позволить нам взять на ремонт первый БТР, потом было еще несколько машин. Сейчас на ЮМЗ есть даже специальный стенд для ремонта двигателей такой техники, — в голосе Юли звучит усталость. — Нас вроде бы услышали, начались переговоры между министерством и руководством завода, но если дело не пойдет и система не выстроится, получится, что мы потратили деньги зря". Она всерьез рассчитывает на успех. Даже озадачилась модернизацией двигателей для БТР, чтобы перевести их с бензина на дизельное топливо и снизить расход горючего. Нашла несколько толковых специалистов, которые согласились бесплатно поработать в режиме научно-технической лаборатории. Надеется скоро получить от них ноу-хау и имплементировать его на ЮМЗ.

Вместо ответа на мой вопрос, изменилось ли что-нибудь в волонтерской работе после смены губернатора, Юля пожимает плечами: "Коломойский нам никогда особенно не помогал, да мы и не просили".

История вторая. Большой брат

Обычный офисный кабинет. Дешевенький типовой стол и стоящий на нем стандартный жидкокристаллический монитор не привлекли бы моего внимания, если бы не странная картинка на экране. 19 параллельных видеотрансляций из разных мест. Перед камерами люди в камуфляже, какие-то КПП и отрезки автомобильных дорог. На некоторых сегментах изображения можно рассмотреть лица. Рядом колонка быстро сменяющих друг друга цифр и букв — явно номера автомобилей. Хозяин кабинета — председатель правления Фонда обороны страны Павел Хазан замечает, как увлеченно я рассматриваю экран его компьютера, и победно улыбается.

— Серьезная инженерная разработка — система блокпоста, состоящая из мачты, нескольких видеокамер, блока управления и комплекса передачи информации, иногда по наземным каналам, иногда через радио, часто комбинированно. То, что вы видите, — элемент командного центра. Изображение передается с 16 блокпостов на границе Днепропетровской и Донецкой областей. Есть еще несколько оборудованных камерами блокпостов в зоне АТО. Мы контролируем дорожный трафик, знаем, кто сидит за рулем, и фиксируем номера автомобилей. Если какой-то автотранспорт движется нелогично, на экране тут же высвечивается предупреждение. Кстати, в самом Днепропетровске мы тоже установили несколько камер.

Эта же информация поступает в Центр оперативного командования "Восток". Пока существует только один командный центр — армейский, но у других структур, МВД, например, тоже есть оперативные дежурные, которые должны бы работать с таким материалом. Вообще, оперативных дежурных разных структур, отвечающих за безопасность, нужно объе­динять. Когда ведутся оперативные оборонительные действия, командир должен быть один, даже если задействованы разные силовые ведомства. Если, к примеру, в Израиле проводится спецоперация на границе, военнослужащий, отслеживающий этот отрезок границы в командном центре, становится командиром, и ему подчиняются все, вне зависимости от звания. Мой собеседник заговорил о том, что надо менять систему управления войсками и военную доктрину, провести реструктуризацию Генерального штаба и убрать оттуда большинство людей. Что в будущем у каждого командира роты будет планшет, на который станет поступать информация обо всем, что происходит на участке предписания. В какой-то момент почудилось, что передо мной Остап Бендер, рассказывающий о международном шахматном турнире в городе Васюки. Пытаюсь прервать тираду.

— А чиновники вас не останавливают?

На его лице появляется улыбка с хитрым прищуром:

— А почему нас нужно остановить?

До отставки Коломойского Павел Хазан был одним из его советников по оборонным вопросам. Так что никаких бюрократических проблем с установкой и обслуживанием систем слежения в области, очевидно, не возникало. Вопрос в том, как к этому относится новый губернатор. По словам Павла, не препятствует. Мой собеседник явно не скучает по должности советника главы облгосадминистрации, ему вообще тесно в масштабах области. В разговоре то и дело проскакивают фразы вроде "стране нужны системные изменения" или "госуправлением должны заниматься другие люди".

Его фонд приобрел известность далеко за пределами Днепропетровской области благодаря нескольким масштабным проектам. Взять хотя бы разработку и конструирование беспилотников или создание специального безопасного канала связи, который уже используют армия, Нацгвардия, пограничная служба и подразделения МВД, воюющие в зоне АТО.

— Изначально наша армия пользовалась коротковолновой аналоговой радиосвязью, которую кто угодно мог прослушивать с помощью обычного радиоприемника, — едва коснувшись этой темы, Павел меняется на глазах: пафос улетучивается, глаза блестят, в голосе звучит увлеченность.

Впервые за время разговора он как будто забывает, что перед ним журналист, и перестает выдавать заранее заготовленные месседжи. Передо мной уже не потенциальный политический деятель, а офицер-связист, засидевшийся в запасе, который много лет спустя нашел, наконец, применение навыкам, полученным во время военной службы. Он уже не вещает, а говорит почти скороговоркой и сыплет техническими терминами, рассказывая о системе цифровой криптованной связи, предложенной фондом и уже внедренной Минобороны. Быстро извлекает откуда-то странный мобильный телефон старомодного вида.

— Видите? Его невозможно прослушать. Во всяком случае у России нет нужного для этого оборудования. Мы раздали бойцам в зоне АТО больше 5 тыс. таких телефонов, и они спасают жизни. Пока это просто благотворительный проект фонда и компании Peoplenet. Пока не во всей зоне есть покрытие, но мы планируем поставить еще несколько ретрансляторов и расширить радиус. Базовая станция стоит 2–3 млн грн, все расходы мы покрываем сами.

За время существования Фонд обороны страны собрал 140 млн грн. Помимо беспилотников, систем спецсвязи и командного управления, эти деньги были потрачены на медикаменты, продукты, одежду и другие предметы первой необходимости для солдат, воюющих в зоне АТО, на защитную экипировку, нелетальное оборудование, организацию тренингов по тактической медицине.

История третья. Леня-портной

Хозяин интернет-магазина футболок с патриотической символикой Hunta in Ua Леонид Краснопольский назначил встречу у старой синагоги Реб Левика (Рава Леви-Ицхака Шнеерсона), отца последнего Любавического ребе — лидера крупнейшего на сегодня движения евреев-хасидов. Сейчас в этом здании находится ешива — закрытая религиозная школа для мальчиков. Несмотря на моросящий дождь, я в нерешительности топчусь у входа, не уверенная, что женщине позволительно сюда заходить.

— Да пойдемте же! — торопит продавец футболок. — Все в порядке, у меня там кабинет.

"Кабинет" этот скорее напоминает склад. Довольно большая комната сплошь заставлена ящиками с медикаментами, касками, берцами, разгрузками — словом, всем тем, что волонтеры обычно возят в зону АТО. Особенно много здесь камуфляжа. Все это Краснопольский закупает на деньги, вырученные от продаж Hunta in Ua, собственно, ради этого и задуман магазин. Торговля идет отлично, в марте, к примеру, оборот составил 200 тыс. грн, при том, что начало весны — далеко не пик сезона для трикотажа с шелкографией. Помещение предоставлено бесплатно, но это, собственно, единственная форма благотворительности, которую Леонид сейчас принимает извне. Вначале он, как и другие волонтеры, собирал пожертвования, но не слишком в этом преуспел, потому что всегда испытывал неловкость, прося у кого-то денег, даже на самые благие цели. Потом придумал поощрять доноров подарочными футболками, но вскоре оказалось, что подарков для спонсоров у него гораздо больше, чем самих спонсоров, и тогда начались обычные продажи. Он долго расхваливает качество своей продукции. Отвечаю, что не поверю, пока не увижу.

— Вы прямо как моя еврейская мама, та тоже никогда никому не верит на слово. Но я и сам всегда тщательно проверяю качество ткани и пошива. Это профессиональное.

— Вы портной?

— Я мужской мастер, — эту фразу Краснопольский произнес тихо, но с придыханием и улыбкой профессиональной гордости.

Позже я узнала, что в мире специалистов швейного дела между "мужским мастером" и обычным портным существует примерно такая же разница, как в армии США между "морским котиком" и пехотой.

Прошлым летом он сам шил форму для украинской армии, только это было не в Днепропетровске, а в Донецке. Краснопольский — дончанин, переехал меньше года назад. До этого тайком возил рации, прицелы, приборы ночного виденья и другое тактического оборудование на позиции наших войск и держал подпольный цех, изготавливавший обмундирование. Цех просуществовал пять месяцев, потом о нем узнали власти "ДНР", и Леонид был арестован.

— Сначала ко мне пришли из НКВД "ДНР". На вид они мало чем отличались от тех личностей, которые собирают по городу пустые бутылки. Послал их подальше. В следующий раз пришли с автоматчиками. Скрутили, отвезли в здание бывшего СБУ. Там сказали, что мне предъ­яв­­­­­
-лено обвинение по расстрельной статье.

— Страшно было?

— Видите мою седину? Она появилась именно там. Моя мастерская находилась в 500 метрах от штаба "ДНР". Однажды я вышел на крыльцо покурить и увидел, как из машины скорой помощи, припаркованной у соседнего здания, выкатывается пушка — зенитка, стреляет и подбивает самолет. Когда жена в первый раз попросила меня отвезти несколько раций на украинский блокпост в Марьинке, я приехал туда и увидел солдат в одежде ужасного качества. Решил шить для них форму. С тех пор как началась война, цивильных заказов почти не стало. Я приезжал на работу с утра, бездельничал. Выходил во двор и видел там еще 20–25 человек из соседних офисов. Бизнес остановился у всех. Активные прежде люди превратились в сторонних наблюдателей. Сидели на лавочках, смотрели по сторонам: вон кого-то убили и несут мимо. Когда идут бои, людям не нужны костюмы и сорочки. Нужно было переориентироваться.

— Почему вы просто не уехали из Донецка? Могли ведь организовать производство военной формы и на мирной земле.

Ответ Леонида ему самому кажется очевидным, а мне — невероятным.

— Там было гораздо дешевле шить. Цеха простаивали, швеи сидели бездела и без денег. Когда приходил заказ, все были счастливы и не задавали вопросов. Кстати, меня бы не раскрыли, если бы не дочь одной из сотрудниц, крутившая роман с дэнээровцем.

— Как вышло, что вас выпустили?

— Ну выпустили-то не сразу. Сначала отправили в камеру, где кроме меня было еще 15 человек. Причем не политических заключенных, как я, а дэнээровцев, сидевших за грабеж, изнасилование и мародерство. Вряд ли я вышел бы оттуда живым, не случись чуда. "Пахан" камеры оказался моим знакомым. В мирное время он работал в мастерской, где чинили швейные инструменты, я был его клиентом в течение пяти лет. Так что в камере меня не били. Потом ко мне наведался "посланец" — человек с воли, которому власти "ДНР" поручили узнать, действительно ли я Леонид Краснопольский. Его появление означало, что у меня появился шанс. Через пять дней меня отпустили с условием, что я останусь под домашним арестом и по первому требованию явлюсь к следователю. Это было уже после того, как театр военных действий переместился из Славянска в Донецк. Друг посадил меня, мою жену, сына и маленькую собачку в старую "Таврию" и вывез из области через блокпост, на котором стояли буряты.

— Бурятов подкупили?

— Не пришлось. Они не понимают по-русски и ничего толком не проверяют. Так мы и оказались в Днепропетровске. Думаю, в итоге меня просто на кого-то обменяли.

— Сейчас вы тоже шьете форму?

— Теперь шьем бронежилеты. Нашелся хороший специалист, который взялся усовершенствовать модель, используемую в украинской армии.

Наш разговор периодически прерывают покупатели Hunta in Ua, которые приходят, чтобы забрать свои заказы. "В нагрузку" к футболкам Леонид раздает им ламинированные карточки с переводом двадцатого псалма на русский язык. Этот псалом евреи читают, когда просят чуда. Краснопольский уверен, что если все жители страны станут молиться за Украину, победа придет быстрее.

История четвертая. Самооборона без оружия

У него "свежая" стильная стрижка, трендовые недешевые джинсы и ухоженные ногти. В зубах зажата отвертка, в руках — элементы еще не собранного фанерного столика. Разговаривая со мной, он собирает мебель для своего волонтерского офиса. Через несколько минут оказывается, что столик уже собран. Он ударяет по нему ладонью и обращается ко мне с совершенно счастливой улыбкой:

— Ну как? Волшебно? Вы спрашивали, чем я занялся после того, как отошел от управления бизнесом. Теперь видите чем — мебель собираю.

В последние несколько месяцев днепропетровский бизнесмен Руслан Мороз с головой ушел в волонтерскую деятельность. Ему все еще принадлежит одно небольшое предприятие — сервисный центр компьютерной техники, но управляет им теперь жена Руслана. Его не назовешь энтузиастом. Во время бесед о добровольческом движении, о Революции достоинства и новой власти в его голосе неизменно звучат скептические нотки. Он не считает, что благодаря Майдану Украина стала менее коррумпированной, и о волонтерстве говорит сухо, без эмоций. Он просто пытается предпринять хоть что-нибудь для обеспечения безопасности собственной семьи и города. Руслан был одним из первых добровольцев Территориальной обороны Днепропетровска. В самом начале войны эта организация выставила блокпосты на границе Днепропетровской и Донецкой областей.

— Мы не были реальной силой — несколько тысяч наскоро обученных людей в бронежилетах второго класса и касках, которые можно проткнуть ножом. Даже тогда мы понимали, что в случае наступления врага мало что можем сделать. А ведь тогда ждали дээнэровцев с автоматами, о российских танках речи еще не было. Единственная реальная защита Днепропетровска — военные части, стоящие сейчас неподалеку от города, остальное — пиар благотворительных фондов и политизированных околоволонтерских структур.

История пятая. Найди меня

Маленькая, худенькая, с кукольным личиком и удивленно распахнутыми серо-голубыми глазами, поблескивающим маникюром и смешными разноцветными украшениями, она похожа на девочку-подростка, но только когда молчит. Голос Ольги Константиновой детским никак не назовешь — странный напряженный полушепот, так обычно успокаивают людей, находящихся в состоянии истерики. Собственно, начиная с августа прошлого года и до настоящего времени ей почти каждый день приходится иметь дело с чужими истериками. Ольга — волонтер, взявший на себя обязанность сбора информации о пропавших без вести и находящихся в плену. Именно к ней приходят родственники, отчаявшиеся добиться чего-либо от СБУ, МВД и военного начальства. Приходят всегда с одним и тем же вопросом: "Что с моим ребенком, мужем, братом, отцом?"

У военных и правоохранителей, как правило, не бывает времени на диалоги с родственниками. На запросы родных они отвечают фразами вроде: "Мы над этим работаем". Задача Ольги заключается в том, чтобы добыть данные о пропавших, внести всю имеющуюся информацию в особую базу данных и сообщить родственникам то, что они должны услышать. Последнее зачастую оказывается самой трудной задачей. За последний год она выработала для себя несколько правил, позволяющих смягчить удар для семей жертв АТО и самой не сойти с ума. Во-первых, она запретила себе сообщать родным, о том, что солдат, о котором они спрашивают, "вроде бы жив". Даже если существуют непроверенные сведения о том, что он в плену, родственникам следует говорить, что данных нет. В противном случае надежда может оказаться ложной, а разочарование — губительным. Во-вторых, она налаживает связи с дээнэровцами, отвечающими за содержание пленных, но никогда до конца не принимает на веру то, что они сообщают. Эти люди слишком часто говорят полуправду, пытаясь манипулировать представителями украинской стороны. В-третьих, никогда окончательно не прекращает поиск пропавшего без вести, даже если несколько источников одновременно подтверждают, что он мертв.