Поколение "Н". Чего хочет непуганное поколение 25-летних

Кто он

Поэт, автор множества литературных перформансов,
с 18 лет программный директор Львовского международного литературного фестиваля, в 2013–2015 годах — программный директор Форума издателей во Львове, с 2015 года — директор фестиваля "Месяц авторских чтений во Львове"

Почему он

Ровесник независимости, один из успешных украинцев, родившихся в 1991 году; знает особенности своего поколения

СССР я представляю в основном по рассказам родителей. Но мне кажется, что в моем детстве все еще был постсовок, в нем много было от той страны. Я помню бедность, полупустые магазины, очереди, помню, как отец потерял работу и не знал, где искать новую. Было тяжело. Конечно, я больше представляю себе СССР по стереотипам: нельзя было говорить вслух о многих вещах, все боялись. Все были одинаково одеты, одинаковая обувь, немного отличались лишь те, кто имел родственников за рубежом или сам ездил в западные страны.
Сейчас мне кажется, что во многом мое поколение — еще продукт Союза, но мы уже не принимаем Россию как что-то важное. Нам важнее то, что здесь. Для многих основным источником информации о той стране были старые советские фильмы. Но меня, к примеру, воспитывала бабушка из семьи, которую раскулачили. Она родилась на поселении в Архангельской области и искренне ненавидела СССР. И вот когда я еще в детстве смотрел советские фильмы, они были всегда с комментариями бабушки. Позже я сам начал воспринимать их критически, скорее как сказки.

В детстве нас пытались привлечь в организации патриотического толка, но все это было настолько слабо, что я даже ничего не помню о том опыте. Я стал патриотом благодаря моей учительнице украинского языка. Она одевалась если не в вышиванку, то во что-то с этническими элементами. Когда она заходила в класс, мы поднимались и читали стих "Ой, яка чудова українська мова", и не потому, что кто-то нас заставлял — нам нравилось.
Со мной учились дети из русско­язычных и украиноязычных семей, но в школе мы все говорили на украинском, никто не обижался.

Мне кажется, основной показатель успеха для моего поколения — жить так, как ты хочешь. Традиционные социальные маркеры, такие как карьера, семья, деньги и т. д., для большинства моих ровесников не играют большой роли. Мое поколение уже не думает о том, как купить очередной диван или телевизор. Для них гораздо важнее посетить какую-то экзотическую страну или побывать на концерте любимого исполнителя. Хотя что касается карьеры — важно заниматься делом, которое тебе нравится. Вот, например, одну из моих одноклассниц родители долго подталкивали к изучению иностранных языков — водили на разные курсы, отправляли за границу. А она всегда хотела быть визажисткой. Сейчас она одна из самых успешных визажисток Хмельницкого.

Мы были поколением "Территории А" (культовая музыкальная телепередача конца 90-х, популяризирующая отечественных исполнителей. — Фокус) — очень много слушали украинскую музыку тех времен. Даже фанаты другой музыки, например, русскоязычные друзья, с удовольствием слушали украиноязычных исполнителей. Когда мне купили первый плеер и спросили, какую кассету взять к нему на раскладке, я попросил "Танок на Майдані Конго". У меня было три друга, которые открыли мне мир русского рока, они жили в нем. Один из них выучился на биотехнолога и теперь работает в Петербурге на птицефабрике. Возможно, сыграл свою роль рок? Со временем все стало меняться — появилось много западной музыки, очень разной. Кстати, еще один пример. Одноклассник, который фанател от тяжелого англоязычного рока, сейчас живет в Нидерландах. Еще одно совпадение?

Песню "Мы умрем не в Париже" группы "Мертвий півень" я бы назвал музыкальным символом моего поколения. Наверное, в ней как раз описано наше стремление к другой жизни, стремление быть другими. Хотя не уверен, что мое поколение хорошо знает эту песню.

Где-то в десятом классе я поменял круг общения. Дворовые друзья и одноклассники разъехались учиться: кто в Киев, кто куда, и я подружился с новыми людьми. Нам захотелось сделать в своем городе что-то необычное, большое. Тогда в Украине был очень популярным "поэтический слэм", о нем все говорили. И мы решили провести у себя чемпионат слэма.

В Хмельницком легко было организовывать культурные акции, потому что до нас их там вообще не было. Кроме "официальной культуры", раз в полгода приезжал с концертом малоизвестный музыкант или какой-то самодеятельный театр ставил новый спектакль. А наш слэм был событием, показывал новую, живую украинскую поэзию. Вокруг нас образовался клуб, люди начали устраивать концерты, читать лекции, увидели, что это интересно и востребовано. Процесс пошел сам собой, без нас.

В конце нулевых начали рассуждать о том, что новое поколение "непуганное". Мне было абсолютно не страшно делать что-то новое. Я вообще ничего не боюсь. В отличие от моей бабушки, которая искренне ненавидела Советский Союз, но всю жизнь его боялась. Внутри многих людей старшего поколения был страх, но я, наоборот, всегда делал то, что другим казалось странным, необычным. Например, в детстве подался в Малую академию наук на "литературное творчество". Я думал, как бы презентовать свою работу, чтобы она отличалась. И мы с моим другом устроили эпатажное выступление: играли на гитаре, читали стихи, что-то разбрасывали. Думали, ну все, сейчас нас выгонят, но нам дали первое место. Мне кажется, как раз в то время люди освобождались от своего страха, а мы — поколение, которое и не боялось никогда. В этом наше преимущество.

Помню, в пятом классе я выиграл конкурс и меня привели в Союз писателей. Во второй раз я туда так и не пришел. Конечно, со многими людьми оттуда я очень хотел познакомиться и поговорить, никто из моего поколения не заявлял, что он в оппозиции к Союзу писателей. Но там все было мертво, было абсолютно чужим, непонятным, неинтересным. Первым человеком, который стал для меня авторитетом, был Гриць Чубай. Потом, конечно, Андрухович, песни "Мертвого півня" на его стихи и Жадан, причем еще до того, как он стал мегапопулярен. Ну и, конечно, Юрий Покальчук. Я брал их книги в библио­теке и читал…

Да, мое поколение ходило в библиотеки, и довольно часто. В книжном магазине продавали только классику в русских переводах, книги о "магии", кулинарии или "сто рецептов красоты". В интернете что-то было, но украинского очень мало, поэтому мы ходили в библиотеки читать новых украинских авторов: Андруховича, Шкляра, Чубая, Неборака, Жадана, Кокотюху... Это потом в Хмельницком открылся магазин сети "Буква" с целой полкой новой украинской литературы. А до того — только библиотека.

На Майдан меня привело возмущение. Был там практически с самого начала. Приехал в Киев через несколько дней после обнародования решения правительства об остановке евроинтеграции. Я, как и большинство моих ровесников, очень мобилен, много путешествую. И просто так, и по работе. Как для культменеджера мне было важно, как нашу страну воспринимают в мире. И вот оказывается, что мы уже не сможем быть на равных ни с Европой, но вообще со всем миром. Я вышел на Майдан.

• Читайте также: Биография независимости. Как все начиналось в Украине

После того как избили студентов, многое поменялось. Людей объединило насилие, которое они увидели. Если ты стоишь и знаешь, что тебя или твоего друга могут в любой момент убить, и все равно не уходишь — ты становишься сильнее. Мы уже стояли не за Евросоюз, а за то, чтобы оторваться от России наконец навсегда. Я думаю, нам это удалось.

Когда началась война, мы с друзьями ходили записываться в военкомат, стояли в огромных очередях. Если придет мой черед или просто изменится ситуация — я пойду на войну. А пока мне кажется, то, что я делаю для украинской культуры, это тоже война, моя помощь нашему государству.

• Читайте также: Узнай наше. Как распознать украинское

Если бы я стал президентом, наверное, в первую очередь занялся бы просвещением. Конечно, можно сказать: начну бороться с коррупцией, но мне кажется, что важнее культура. Важно научить людей слышать других. Научить строить общее пространство. Украина — очень разная страна. Люди в Закарпатье сильно отличаются от тех, кто живет в Кировограде. Это прекрасно, но нам нужно принимать и понимать, что мы неодинаковы. Культурные проекты общенационального масштаба — это то, что я хочу делать.