Люди-сестры. Как выглядит больница глазами медсестры

Наталья Купко стала медсестрой районной больницы в Вышгороде, когда ей было 19 лет. Спустя 25 лет она — старшая медсестра первого гематологического отделения городской клинической больницы №9 в Киеве. Наталья рассказала Фокусу о том, почему представителям ее профессии часто не хватает человечности, о миссии медсестры, о лени и выгорании и их причинах.

Две случайности

Я поступила в медицинское училище сама. Дома сначала не поверили. Считалось, что самостоятельно туда не попасть, разве что голова у тебя очень светлая. Моя старшая сестра, например, в свое время поступила по знакомству. Мама даже поехала узнавать, действительно ли я прошла. Она очень гордилась, а я, наоборот, расстроилась. Думала, что медицина — это не мое. По сестре ведь было видно, что ей нравится специальность. Она с детства куклам делала уколы гвоздиками, а я больше машинками и конструкторами интересовалась.

Все сложилось случайно, но я не жалею. Если бы я не провалилась на экзамене в институте пищевых технологий и мама с сестрой не настояли "иди в медицину, не болтаться же целый год на улице", сейчас занималась бы, наверное, чем-то другим.

Учеба меня затянула. Если честно, большинство преподавателей просто зачитывало нам учебники, не привнося ничего нового. А вот с акушерством было все иначе — преподаватель рассказывала, давала подержать в руках инструменты, умела преподнести материал. Никем другим кроме акушера я себя уже даже не представляла. Мне хотелось помогать беременным девочкам, новорожденным.

После выпуска я сразу поехала искать работу в Институт педиатрии, акушерства и гинекологии. Но была пора отпусков, и мне посоветовали прийти в сентябре. И снова вмешалась сестра: "Что сидеть дома, иди работать". Мама ее поддержала. Я из Вышгорода, пришлось устроиться в местную больницу. Сначала была боязнь сделать что-то не так и страх, что мои знания не помогут человеку. Не получилось поставить капельницу: "Боже мой, какая же я дурочка, я плохая медсестра". Очень переживала, подходила к старшим, просила помощи, постепенно училась. За два года научилась и зонды ставить, и уколы делать — все, что только можно.

Помню, как получила от пациента первые пять гривен. Пришла домой, поделилась радостью (на тот момент моя зарплата была 90 грн). Ох, и взъелся на меня брат, когда услышал: "Ты, когда шла в медицину, знала, какая зарплата будет! Ты не имеешь права брать деньги!" Я потом неделю отходила, но запомнила хорошо.

В гематологическое отделение тоже попала случайно. Поступила учиться на менеджера в Славянский университет, и мне нужно было найти работу с подходящим графиком. И тут я вспомнила, что когда-то проходила практику в девятой больнице. Там были удобные смены с пяти вечера и до девяти утра, сутки в выходные. Я могла совмещать работу с учебой, так и оказалась в первом отделении гематологии.

Особенные пациенты

Медсестер больше обучают каким-то механическим и техническим вещам — болезни, методика, исследования. О том, что важная часть нашей работы заключается в коммуникации с пациентом, в училище обычно не рассказывают или говорят очень мало. Поэтому и человечности в профессии часто не хватает. Нам не рассказывали, что миссия медсестры — это еще и помочь пациенту, объяснить что-то непонятное, в конце концов, просто поговорить.

В отделении гематологии особые пациенты, и они особенно сильно нуждаются в такой помощи. Они меня этому и научили. Одно дело, когда я работала в городской больнице: у человека давление бьет, поставишь капельницу, и все. В нашем отделении люди годами находятся, и ты уже знаешь и дочку, и внучку, и папу, и на кого квартира записана. Вечером, когда заполняешь журналы, к тебе подходят, просят градусник, чтобы померить температуру, ты спрашиваешь, что случилось, и начинается поток слов. Этим людям часто не с кем поговорить.

Особенно тяжело видеть в палатах молодых. Смотришь на них, и сердце сжимается. Поначалу я была в шоке, все время повторяла себе: отучусь и уйду, отучусь и уйду. Вокруг негатив. Бледные лица, тяжелое дыхание. Но потом начала замечать удивительное. Вот лежит молодой человек или девушка, им реально хреново, у них температура, но они при этом умудряются веселиться. Эти люди сильны духом. С некоторыми я очень сдружилась: мы и смеялись, и чаи по ночам гоняли.

Помню, только пришла на работу в больницу, меня сразу старшие коллеги предупредили: "Не влюбляйся в пациентов. Когда они химию проходят, у них глаза большие, они становятся очень красивыми. Не влюбляйся, потому что все равно уйдут". Но это же молодые люди. Мы дружили, в кино ходили, в парке гуляли. И, слава богу, пацаны поженились, у них появились дети, и девочки тоже вышли замуж, родили. Хоть они и лечились, чувствовали себя людьми, отвлекались, не замыкались в себе и в болезни. Вот есть у меня Валерьян, он уже перестал лечиться, но до сих пор звонит. У него год назад дочка родилась. А пока был в отделении, и экскурсии устраивал, и в Карпаты ездил. Представьте, больной человек, а берет бензопилу и едет расчищать какой-то парк.

Если наступает рецидив, люди часто ломаются. Потому что не всегда болезнь поддается лечению. Хотя у нас лежал уникум — парень из Сум с тяжелой формой лейкоза. Лечится, вроде наступает ремиссия, но вскоре опять к нам попадает. "Ты почему снова здесь?" — спрашиваю. "Ну, жене с ребенком на море надо. Кто их повезет, если не я. Вот повез". Так он испытывал судьбу раза четыре.

Такие пациенты становятся частью твоей жизни. Некоторые уходят, и каждый раз частичка тебя уходит вместе с ними. Ты пытаешься отгородиться, но, поверьте, никому не удается все время держать дистанцию. Какой бы черствой медсестра ни была, но и у нее внутри что-то происходит. Говорят, к смерти привыкаешь, но я такая же слезливая, как и десять лет назад, когда только пришла в гематологию.

Иногда работа заключается и в том, чтобы убедить человека не бросать лечение. С одной стороны, его гложет болезнь, с другой — недопонимание с родственниками, он не хочет быть им обузой, потому от безысходности не знает, какое решение принять. Спрашивает: "Может, мне не надо лечиться?" И ты начинаешь его убеждать, как можешь, лишь бы не отказывался. Но бывают разные ситуации. Лежал у нас молодой парень, он нам говорил: "Я читал в советской энциклопедии, что от этого умирают, я лечиться не буду". Мы ему: "Толик, так нельзя". Храбрился, но за полгода ушел. Была девочка из Прикарпатья, ей поставили диагноз "лейкоз". Она отказалась от лечения, потому что у нее двое детей маленьких, денег нет. Уехала.

Шансы излечиться есть у многих. Лечиться нужно, особенно сейчас, когда химии, которая помогает, много.

Бывает, что пациент жалуется: "Бог дал мне болезнь, а вот ты здоровая". В такие моменты злишься на него, но и уговариваешь себя не сердиться, ведь человек болен, ему плохо. Или попадается вредный пациент: кричит, и то ему не так, и это. Первая реакция — обычная, человеческая: ты и сам начинаешь раздражаться. Но за десять минут остываешь, снова идешь к нему, пытаешься объясниться.

Сейчас с людьми работать сложнее. Они изначально агрессивно настроены, потому что перестали верить медикам. И ты сначала преодолеваешь агрессию, а потом уже подбираешься к болячке. Особенно сильно это недоверие я ощутила, когда работала в аптеке. Приходит человек, просит посоветовать какое-то лекарство. Начинаешь расспрашивать о симптомах, в итоге задаешь вопрос прямо: "А почему вы к доктору с этим не пошли?" — "А они все глупые, ничего не знают". Да, в аптеке им впихнут какой-то препарат, но красиво, выслушав, потому и идут в аптеку, а врач, бывает, и глаза на пациента не поднимет.

Мало рук

Если бы врач задался целью, он мог бы многое узнать о пациенте от медсестры. Но врачи не часто этим пользуются. В основном информацию мы передаем на пятиминутках, когда сдаем смену. Рассказываем о том, что произошло за ночь: там температура такая-то, там жалобы на то, там таблетки выпили, там не приняли, потому что их не было.

Конечно, есть медсестры, которые не стремятся вникать: отбыла смену и домой. И их я тоже понимаю. Рук не хватает. Вот у нас в отделении должно быть 60 человек, а лежит 96. Ты физически не можешь уделить каждому достаточно времени. Даже если просто пройтись по всем палатам перед обходом и спросить, как дела, то только на это уйдет полтора часа, а то и больше.

Говорят про новые стандарты, о том, что на одну медсестру должно быть 10–15 пациентов, а у тебя их 46. О чем может быть речь? Я, старшая сестра, прихожу в экономический отдел и объясняю: "Мне на смену нужны четыре человека". — "А зачем вам столько? И два же справлялись". — "Два было во время периода отпусков, а нужно четыре". — "Нет, четыре — это слишком много". Они не понимают, что в отделении на сто человек только две медсестры. Поставишь за день девяносто капельниц, и уже ничего не хочется, только лечь и закрыть глаза.

Найти хороших медсестер сейчас сложно. Многие выпускники училищ даже практику не проходили, получается, что ты все с нуля рассказываешь, показываешь, как все правильно делается.

У меня под руководством 17 человек. Две девочки в декрете. Трое — до 25 лет, четверо — от 25 до 40 лет, остальные — старше 55. В основном у нас остаются пенсионеры, остальные уходят. Кто-то не справляется, кто-то пытается найти что-то полегче, кто-то — что-то денежнее. Если девочка знает язык, то уезжает, например, в Польшу, уходит из медицины, батрачит по 16–18 часов, но зарабатывает. Молодежь разбегается.

Одни боятся: только скажи "химия", и им уже от одного слова страшно. Другие набивают руку и уходят в частные клиники. В итоге более опытные медсестры часто не хотят учить новичков, говорят: "Вот лист назначений, иди капай". Не так должно быть. Меня тоже, как котенка, бросали на манипуляции, но если нужна была помощь, не отказывали. Хотя логику опытных сестер тоже можно понять: "Зачем нам их учить, если они через год-два уходят?" Так и есть. Это проблема всех больниц, не зря ведь было введено такое понятие, как наставничество в медсестринстве. И на уровне главных сестер нам постоянно говорят о важности нормального климата в коллективе: "Считайте, это ваши дети".

Еще одна беда — нежелание развиваться, расти в профессии. Одна из причин — абсолютное выгорание. Некоторые наши медсестры буквально с ног валятся. Они берут много смен — ночь через ночь, чтобы выйти хоть на какую-то нормальную сумму. В итоге за 15 смен в месяц получают 6 тыс. грн. Вторая причина — лень: лень учиться, лень читать, лень думать. Многие делают, что сказано, по принципу от забора и до обеда. Все. За шесть лет только одного специалиста удалось вырастить. Интересно, что учиться, как правило, готовы те, кто старше. У них есть желание, но часто уже не позволяет возраст.

В итоге медсестра скатывается до уровня санитарки — делает какие-то механические вещи и сверх этого ее ничего не интересует. У нас в отделении проводили семинар про подкожные порт-системы для введения лекарств. Это альтернатива венозным катетерам, и, главное, они удобны пациенту. Семинар не вызвал особого энтузиазма, ведь есть катетеры, к ним все привыкли, зачем что-то еще придумывать? Чувствуется постоянное отторжение нового, а нужно же прыгать вверх, в сторону — куда угодно, лишь бы двигаться.

Обучение медсестер — слабое место. Есть курсы повышения квалификации, которые мы проходим раз в пять лет. Но тесты не меняются из года в год. Многие приходят на сдачу с заготовленными ответами. А на семинарах для медсестер часто обсуждают изменения в законах, такая информация в одно ухо влетает, а в другое тут же вылетает. В аптеках процесс обучения гораздо лучше организован, поставлен на поток. Выходит новый препарат, для сотрудников сразу проводят презентацию, где доступно и интересно рассказывают о его производстве, о действующих веществах.

• Читайте также: Болит Украина. Почему в стране до сих пор проблемы с обезболиванием

Медсестрой я работаю 25 лет, старшей — последние полгода. Я еще не определилась, что сложнее — быть ближе к пациентам или к начальству, шишки на тебя сыплются в обоих случаях.