Чем отличается украинский Донбасс от пророссийского

Террорист Игорь Безлер показывает журналистам пленных / AFP
Террорист Игорь Безлер показывает журналистам пленных / AFP

Журналист Фокуса пересекла линию фронта и выяснила, за какими баррикадами градус страха действительно зашкаливает 

Related video

С группой российских журналистов перемещаться по зоне АТО не так страшно. Таксист без охоты и задорого взялся довезти нас из Донецка до Горловки: проезжать через военные кордоны рискованно, могут без объяснений отнять машину. Но пока все слава богу. Перед последним блокпостом "Донецкой народной республики" на въезде в Горловку водитель притормаживает задолго до знака "Стоп". На всякий случай: по тем, кто не снижает скорость, могут открыть огонь.

К нам подходит крепкий бородатый мужик с автоматом, досматривает такси, изучает документы. Добродушно кивает, увидев двуглавого орла на паспортах. Бородач, кажется, сразу проникается к нам доверием. За мешками с песком замечаю щуплого парня в белой майке. На лице испуг, под глазами серые круги, какие бывают после многодневной бессонницы. Белую майку трясет, как осиновый лист.

— Вот, полюбуйтесь, настоящий патриот, — хмыкает бородач, тыча в белую майку. — Бежит в Одессу! Поймали его. А ну иди сюда… Поймали без документов, наврал, что едет к девушке в Горловку, а где она живет, не знает.

— Но я… — пытается оправдаться майка.

— Может, ты не к девушке ехал, а? — надвигается на него бородач. — Ладно, разберемся с тобой сейчас.

— А что вы с ним делать будете? — выкрикиваю я с заднего сиденья.

Мне уже известно, что у таких беглецов и людей без документов, попавшихся бойцам "ДНР", всего три пути: в подвал СБУ для обмена на пленных, в трудовые исправительные бригады и в армию "ополчения".

— Ничего такого, — вальяжно тянет боец. — Проверим его и решим, что дальше. Он у нас, кстати, не один такой. Недавно тут проезжала баба, везла наклейки "Спiльна справа".

— И как вы с ней поступили? — не унимаюсь я.

— Мы с ней поговорили, — ухмыляется бородач, несколько секунд как будто размышляет: говорить или не говорить.

Решает "не говорить", сплевывает и позволяет нам ехать дальше.

Гляжу в заднее стекло автомобиля, как парень в белой майке, опустив голову, выслушивает тираду мужика с автоматом. Понимаю, что ничем помочь пленнику не могу. Самой бы остаться в живых.

Дорога от блокпоста в центр города пустынна. За окном мелькают в основном машины без номеров — это автомобили, отобранные "ополченцами" у мирных жителей. На многих отметины от пуль. К атмосфере беды быстро адаптируешься, тем более что жизнь в самой Горловке, кажется, идет своим чередом: магазины и кафе открыты, прохожие торопятся по своим делам, словно ничего не происходит. Позднее узнаю, что даже в местных банкоматах можно снять деньги — такой роскоши уже нет даже в Донецке.

Аудиенция

У нас сложный маршрут: Донецк — Горловка — Славянск — Донецк. Первый пункт — штаб полевого командира "ДНР" Игоря Безлера. Цель путешествия — увидеть, как устроены армии по обе стороны линии фронта. Часть пути позади, перед нами штаб местных сепаратистов.

На фасаде горловского управления МВД установлена табличка: "Горловский Бес". Слово "Бес" собрано из букв, содранных с других табличек. Такой вот трогательный подарок "ополченцы" преподнесли авторитетному гражданину Безлеру. Этот человек еще в апреле установил в городе полное единоначалие: подчинил себе правоохранительные структуры и горсовет, сколотил армию из местных шахтеров и безработных. Горожане говорят, что по его приказу были расстреляны все наркоторговцы и теперь наркотиков в Горловке нет. А за злоупотребление алкоголем наказывают.

Горловка Fullscreen

Горловка /AFP

О Безлере ходит много слухов. Собирательный образ: самый жестокий в "ДНР" воевода, бывший гробовщик, который пытает пленных. Утверждают, что он расстреливал наркоторговцев, хотя сам не слезает с тяжелых наркотиков. Что из этого правда, что — ложь, судить сложно, но местное население Безлера боится, это факт. Градус страха вырос после того, как в мае он устроил показательный расстрел украинских офицеров. Видео было выложено в интернет. Позднее Безлер заявил, что это была инсценировка, сделанная, чтобы припугнуть украинские власти.

Нас ждут. В первые минуты кажется, что Бес обычный чиновник местечкового ранга. На столе разложена карта Донецкой области, синей ручкой отмечены блокпосты и огневые точки. "Градоначальник", полоснув по нам тяжелым взглядом, просит помощника приготовить всем кофе, вытряхивает из пачки "Богатырь" папиросу, разминает ее, о чем-то задумавшись. Как выглядит материализовавшийся Бес? Голубые глаза с прищуром, короткая стрижка, ухмылка правым уголком губ. Демонизированный полевой командир не похож на взбесившегося вояку. Офицерская выправка и легкая начальственная вальяжность. Подчиненных держит на дистанции: никаких лишних реплик, только четкие указания. Речь ровная, уверенная. Во время разговора Бес вынимает откуда-то железную трубку, протягивает ее мне и с гордостью говорит:

— Смотрите, это модератор. Сами сделали на заводе. Эта насадка на автомат глушит звуки и огонь, а также позволяет работать очередями. Может, запатентовать?

Я зачем-то держу эту странную штуку, представляя, как из такого автомата безлеровские бойцы стреляют по украинским военным. Бес что-то говорит, но из общего потока слов мое сознание выхватывает фразу о том, что в его планах — дойти до Львова.

— В каких границах вы видите себе это государство? — оживаю я, и в какой-то момент мне кажется, что слышу себя со стороны.

Этот вопрос — больше для поддержания разговора, потому что ответ должен быть стандартный: что-то о границах Советского Союза. Ан нет. Рука Беса ныряет за пазуху, шарит по груди и достает старинный медальон с двуглавым орлом:

— Вот, любуйтесь. Хочу установить границы России 1815 года.

В тот год большая часть Варшавского герцогства была присоединена к Российской империи. Меня передергивает. Безлер это замечает и, видимо, пытается разрядить обстановку:

— А хотите анекдот? — все та же ухмылка правым уголком губ. — Вот в XIX веке все учили французский — русские взяли Париж. В XX учили немецкий — взяли Берлин. Сейчас все учат английский. Значит, пора брать Вашингтон.

Надо смеяться, но мне не смешно. И не только потому, что перспектива третьей мировой меня не радует. Я больше боюсь за собственную судьбу: никаких гарантий, что после разговора всю нашу группу не возьмут в плен. Пытаюсь контролировать страх, но Безлер, похоже, его учуял:

— Могу показать своих пленных, — ни с того ни с сего спокойно предложил он. — Только я их называю "гостями".

Выходим из кабинета, идем по коридору. Безлер открывает по очереди двери на первом этаже. За нами пристально следят мрачные бородатые мужики с автоматами. Я заглядываю в комнаты. Разбросаны какие-то вещи, сидят какие-то люди. Оказывается — военнослужащие украинской армии. Большинство из них попали в плен больше месяца назад, в момент, когда их батальоны передислоцировались ближе к границе с Россией. Выглядят сносно — кровоподтеков и переломов нет. Значит, не пытают, предполагаю я.

Пытаюсь обменяться с ними взглядом, репликой. На вопрос, хорошо ли с ними обходятся, парни в унисон кивают головой. Имя одного из них мне известно. И именно этот человек выглядит хуже всех. У замкомандира третьего батальона 72-й бригады Романа Засухи подбит глаз и прострелена нога. Он стал заложником недавно, после того, как его поймали бойцы "Русской православной армии". История вкратце такова: одного из соратников Засухи убили у него на глазах, а самого Романа пытали. Бес взял его себе, чтобы потом обменять на своих бойцов. Обычная практика. И вновь знакомое чувство — хочется чем-то помочь, но не можешь.

Славянск Fullscreen

Славянск после террористов / AP

Вместе с военнопленными у Беса живут их родственники: к нескольким рядовым приехали матери, к Засухе — жена Оксана. Они чистят картошку, нарезают колбасу на кухне. С Оксаной удалось перекинуться несколькими словами. Сказала, что с ней обращаются нормально. Во взгляде — мольба о помощи.

— Хотите передать что-то своим близким на свободе? — спрашиваю.

— Да что передавать? Надеюсь, все это скоро закончится, — тихо и без особой надежды в голосе отвечает Оксана, поднимает глаза.

Глаза говорят больше, чем слова.

Пленных я насчитала четырнадцать человек. Полноценно пообщаться с ними тяжело — рядом Бес. Интересуюсь, есть ли гражданские.

— Гражданских я не беру, только военных, — резко отвечает он. — А если вы о Нацгвардии, то такие мне не нужны. Их мы стреляем на месте.

— Почему?

— Потому что они наемники, а не регулярные войска, — объясняет Бес.

Его слова я интерпретирую так: он как кадровый офицер готов вести диалог только с равными.

Я знаю, в царстве Беса не все так гуманно, как он пытается представить. К "исправительным работам" здесь привлекают провинившихся горожан — например, тех, кто гулял по городу пьяным или без документов. Установил в подконтрольных ему районах систему оброка — заставил предпринимателей отдавать часть прибыли. Это так, детали. Еще одна деталь: по признанию одной из волонтерок, занимавшейся эвакуацией переселенцев, ее несколько часов пытали в штабе, чтобы она выдала контакты своих соратников.

Наконец, Бес оставляет нас, чтобы переговорить со своими подчиненными, вернувшимися с разведки. К нам подходит его помощник — комендант штаба с позывным Пограничник. Здоровенный мужик средних лет. Невнятная блуждающая улыбка, бегающий, опасливый взгляд. Пограничник признается мне в искренней ненависти к Украине. Как и многие здесь, он не считает эту страну заслуживающей права на существование.

— Очень жаль, что у нас не было опыта войны, — рассуждает он. — Приходится учиться в процессе.

Пограничник — типичный боец ДНРовского "ополчения". Жил в Донецке, служил в армии, работал на заводе, читал много книг по истории. Вероятно, слишком много и не тех. Нынешняя война для него — это развиртуализация прочтенных книг и компьютерных игр. Теперь он играет по-взрослому. В его взгляде — уверенность в том, что назад дороги нет, потому что его и так уже считают террористом. Пограничник воюет не за замыленное уже слово "федерализация" и не за отделение Донбасса от Украины. Он воюет за полное подчинение страны Российской империи и за передел влияния в мире.

Безлер возвращается с переговоров напряженным. За ним торопятся, почти бегут несколько человек в камуфляже. Ловят каждое слово. Чувствуется, что командиру сейчас не до журналистов. Раздав бойцам команды, Бес ведет нас к выходу.

Его сопровождает юноша с маленькими черными глазками. В горячем взгляде — беспощадность. Мальчик приближается ко мне, показывает на кучку песка, оставшуюся после строительства укреплений. В песок втоптан украинский флаг. Забрали с поля боя, предполагаю я. А может, именно этот флаг когда-то висел над зданием МВД.

— Вот это сфотографируй, — тычет мне мальчик, но как-то не нагло, голос вкрадчивый, интонация доверительная.

И бросает на флаг непотушенный окурок.

Светлая сторона

Машина тронулась, едем по направлению к Славянску. По дороге нас несколько раз останавливают на блокпостах "ДНР". Все как обычно: осматривают багажник, проверяют паспорт и аккредитацию. За окнами пронесся Краматорск. Успела заметить: жизни на улицах мало — ни прохожих, ни машин, тихая и немного зловещая пустота. Мелькают раскуроченные автобусные остановки, сожженные автобусы, в бывших кафе выбиты стекла.

Минуя несколько суровых блокпостов на выезде из Краматорска, попадаем на развилку между Славянском, Изюмом и Святогорском. Трудно поверить, но факт: мы на украинской стороне. Пропускные пункты теперь должны быть украинские. Так и есть. На следующем же блокпосту нас встречают бойцы Нацгвардии. Досмотрев машину и узнав, что мы журналисты, начинают расспрашивать российских коллег, "когда уже Путин от нас отстанет". Все улыбаются.

украинская армия, АТО Fullscreen

АТО в Донбассе /AP

Самый общительный — Володя — рассказывает на камеру все, что думает об этой войне. Он бежит к украинскому флагу, примотанному к какой-то коряге, нежно берет его в руки и произносит:

— Я здесь стою не за Америку или Европу, и я не против России. Мне очень стыдно за то, что я не могу закрепить флаг моей страны на нормальном флагштоке и растянуть его на все небо, чтобы те, кто нас бомбит, видели, что моя страна будет независимой, — юный Володя замолкает, глядя куда-то в сторону.

Из-за моей спины выбегает командир. Орет, чтобы замолчал. Спустя несколько секунд понимаю: командир недоволен тем, что кто-то устроил съемку на блокпосту.

— Мы когда увидели, что камера на нас направлена, собирались стрелять. Но вам повезло, — грозно говорит командир.

Камеру выключили, офицер смягчился. Повздыхал, махнул рукой и даже спросил, чем нам можно помочь.

Едем по украинской территории. После общения с Володей и его командиром в душе что-то происходит. Что? Володе, должно быть, влетит. Нет, не то… Ловлю себя на том, что здесь не страшно. Вдруг понимаю, в каком напряжении находилась все то время, проведенное в армии боевиков "ДНР". В Святогорске, Изюме и даже в только что освобожденном Славянске легче дышать. Исчезло чувство, будто в любой момент могут арестовать, отправить в подвал, убить. Часы, проведенные на украинской стороне, я ощущала себя в безопасности. И мир стал немного иным: другое солнце, другие ласточки над вечерним городом.

Но предстоит путь назад — в Донецк. В тот город, куда на днях вошла армия "министра обороны" "ДНР" Игоря Стрелкова.

Темная сторона

ДНР, сепаратисты Fullscreen

Донецк / УНИАН

Дорога в Донецк. Такое ощущение, что асфальт расчерчен красками флагов: сперва желто-голубыми, затем черно-сине-красными полосками. Иногда полосы белые. От Изюма до Краматорска тянется украинская лента, а от Краматорска до Дружковки — нейтральная полоса. Населенные пункты в этой зоне покинуты армией "ДНР", но украинских военных там практически нет. Хотя случаются перестрелки. И вот очередной кордон — горловский блокпост.

Граница "ДНР". В висках вновь стучит тревога. Вжимаюсь в кресло. К нам подходит пацанчик в спортивных штанах. На шее автомат. Говорит, что тоже журналист — "стрингер телеканала Вести 24" и по совместительству ополченец. Громко сообщает, что наша группа — нелояльные к Новороссии журналисты. К машине тут же подходит мужик в камуфляже и, снимая с плеча автомат, с совершенно серьезным лицом спрашивает:

— Расстрелять?

Парень трясется от смеха и объясняет автоматчику, что это была шутка.

Мне опять не смешно, я вижу, как такие же автоматчики вытряхивают из соседней машины какого-то парня. Им показалось, что он что-то не так сказал. Поэтому стараюсь не подавать признаков жизни, вжимаюсь в кресло, молчу. В горле ком. К счастью, шутники нас пропускают.

Приехали. В Донецке мгла, в Донецке Гиркин (он же — Стрелков). Идет дождь, город как будто обернули серой клеенкой, через которую не могут пробиться лучи света. В этом неприютном царстве предстоит найти ночлег. Гостиница, в которой я останавливалась еще несколько дней назад, закрыта. Она находится слишком близко к зданию СБУ, где нынче расположился Игорь Стрелков, и теперь там дислоцируются боевики армии "ДНР", прибывшие из Славянска. Оказывается, этот отель вчера шерстили вооруженные люди — проверяли постояльцев с украинскими паспортами. Соседнюю гостиницу уже тоже заселили "ополченцы".

Шепот города

Иду по центру под дождем. Возле СБУ собрались женщины. Одна из них держит в руках увесистую сумку, из которой торчит пара сапог и свитер. Ее сына задержали бойцы "ДНР" за то, что он шел по улице без документов, и отправили на "исправительные работы" — рыть окопы на окраине Донецка.

— Я-то не против, чтобы он это делал, но он же в одной майке был, а сейчас холодно, — жалуется женщина, узнав, что перед ней журналист. — Это же бессовестно, просто с улицы людей забирать. Сделали бы хоть какое-то объявление, что ли…

Славянск Fullscreen

Славянск после террористов / AP

Чем я могу помочь? Пытаюсь отыскать знакомое кафе. Закрыто. Следующее тоже закрыто. Наконец удается найти работающее заведение. Складываю зонт, заказываю капучино и бутылку облепихового сока. Сок прячу в сумочку, а кофе пью маленькими глотками — греюсь и слушаю шепот города. За соседним столиком всхлипывает девушка. Тихо говорит кому-то по телефону:

— Представляешь, его забрали "ополченцы". Просто пришли и все. Почему это с нами происходит?

— Когда только приехали ребята из Славянска, они прямо так — с оружием, в форме — пошли в главный торговый центр, — бубнит мужик слева. — На следующий день торговый центр закрылся. Город вымирает.

Еще две недели назад донецкая толпа гудела иначе. Об "ополченцах" часто рассказывали с восторженным придыханием. А теперь само это слово произносят как будто с брезгливостью. И еще — со страхом. Куда ж без него. Дончане понимают, что с приходом Стрелкова в их городе в любой момент может начаться то же, что в Славянске. Никто толком не понимает, за что воюет армия "ДНР".

Капучино согревает. Я вспоминаю Пограничника, гвардейца Володю. И вдруг осознаю совершенно отчетливо, почему "ополченцы" неминуемо потерпят поражение. Потому что мечты Пограничника — это мечты о войне и нескончаемой исторической реконструкции. А мечты голубоглазого Володи с блокпоста под Славянском — о мире и новой жизни.

— Будет, как в Славянске, — шепчет голос слева.

— Повторить? — спрашивает официант, забирая пустую чашку.

Вздрагиваю. Слишком уж символичен вопрос.

— Ни в коем случае, — отвечаю.

Не надо повторять. Если можно. Я не хочу, чтобы этот официант, мужик слева или крашеная блондинка за дальним столиком пережили то, что пережили жители Славянска. И в который раз понимаю, что ничем этим людям помочь не могу.

Екатерина Сергацкова