Краснознаменный палач. Что стало известно из архивов о главном ликвидаторе заключенных Киева Иване Нагорном

Орденоносный чекист. Красный командир. Участник Второй мировой войны. Погиб во время обороны Киева. Наверное, он мог бы остаться в памяти потомков если не героем, то по крайней мере достойным человеком, самоотверженно защищавшим родную землю от врага. Но после Революции достоинства в Украине рассекретили архивы советских спецслужб. Документы, десятилетиями пылящиеся на полках, сегодня раскрывают страшную правду.

Личное дело №3852 из отраслевого архива СБУ. Старший лейтенант госбезопасности Иван Нагорный. "На основной работе показал себя как хороший чекист и организатор. Руководить и воспитывать коллектив умеет. По внутренней тюрьме УГБ НКВД УССР выполняет специальную работу" — повествуют строки на пожелтевших от времени листах.

"Специальная работа" — расстрел заключенных. На этой трудовой стезе Нагорный действительно отличился, став палачом-рекордсменом сталинских времен не только в Киеве, но и в Украине.

"Черт, это латунь, а не золото!"

— Ну что стоишь как вкопанный? Заткни ему пасть тряпкой. Только проверь сначала, нет ли золотых зубов, — прикрикнул Нагорный на лейтенанта Александра Шашкова.— И да, сними с него часы. И сапоги.

Шашков сразу засуетился, выполняя приказ начальника:

— Дрожишь, буржуазная падаль? Страшно? А родину продать за иностранные бумажки ты не боялся. Шире рот! Открой, я сказал!

— Зачем ты с ним разговариваешь, он и не понимает тебя толком. Что он там лепечет на своем польском?

— Молится.

Нагорный устало вытер со лба пот, оттолкнул Шашкова и подошел к жертве:

— Дай-ка я сам.

Быстрый удар рукояткой в висок оглушил несчастного заключенного. Шашков уверенным движением подхватил падающую жертву, в то время как Нагорный, раскрыв поляку рот, заученно ударил его в челюсть и извлек изо рта несколько зубов.

— Учись! — хмыкнул он в сторону Шашкова.

В ту же секунду, приставив пистолет к затылку так и не пришедшей в сознание жертвы, выстрелил.

— Следующий!

Шашков немедленно опустил тело поляка и угодливо метнулся к двери, за которой в цепких руках двух охранников ожидал своей участи еще один заключенный.

— Это последний на сегодня, 150-й! — объявил Шашков.

Тщедушный седой мужчина, подталкиваемый охраной, еле стоял на ногах. Из одежды на нем была только домотканая рубаха, бурая от пятен крови.

— Ну, этого хоть подготовили, — удовлетворенно произнес Нагорный. — Встать лицом к стене! Что ты там лепечешь? Тоже поляк?

— Так это ж брат того, первого поляка, — поспешил доложить Шашков. — По одному делу идут, шпионы волынские: Александр и Станислав Запольские.

— Ну вот и славно, отправим брата к брату, чтоб не скучали друг без друга, — широко улыбнулся палач и нажал на курок.

— Пусть теперь ведут свои шпионские игры на том свете, — поспешил поддержать шутку начальника подчиненный.

— Да брось ты, Сашка, нет никакого другого света, что за чушь ты несешь, — проговорил Нагорный и, подойдя ближе к тусклой лампочке на окровавленном потолке подвала, поднес к лицу руку и разжал кулак.

Шашков увидел что-то блестящее на ладони Нагорного и заметил разочарование на лице командира.

— Черт, это латунь, а не золото! — выругался тот и в сердцах швырнул выбитые зубы прямо на тела. — Все, на сегодня хватит. Славно поработали. Распорядись, чтобы этих двоих поскорее подняли к остальным. Светает скоро. Нужно успеть.

Он вытер окровавленную руку о полотенце, висевшее на гвозде возле двери, и, уходя, добавил:

— Сапоги и часы Бабичеву отдашь. Он знает что делать.

Кровавая свадьба

Иван вышел в тюремный двор. Вдохнул прохладный осенний воздух, достал папиросу и жадно закурил. Он удовлетворенно отметил, что три ЗИСа уже заполнены и покрыты плотным брезентом, который тщательно скрывал, что за груз прячется под ним. Четверо чекистов заканчивали погрузку последней машины, привычно укладывая тела расстрелянных с помощью длинных щипцов, напоминающих крестьянские вилы.

Ивану вдруг вспомнилось его детство в маленькой деревушке Дергачи на Харьковщине. Как вот так же ловко отец набрасывал сено на телегу, а он, десятилетний пацан, пытался подхватывать его сверху. Мальчик не поспевал за отцом, и тот неодобрительно бросал на него косые взгляды, время от времени поругивая за неловкость. "Плохой из тебя работник, — ворчал отец. — Только даром хлеб мой ешь. Отдам тебя к весне в наем к Алешкам либо к Свашенкам. Пастухом пойдешь. Мне еще кроме твоего четыре рта кормить надо".

И слово свое сдержал. В 11 лет Ваня стал батрачить на местного богатого крестьянина, но к сельскому труду был ленив. Отец решил отправить его в Харьков подмастерьем к слесарю. Здесь он работал до 15 лет, а в октябре 1917-го вступил в рабочую заводскую дружину, которая была преобразована в отряд и отправлена на фронт воевать с Корниловым.

Иван вспомнил, как впервые читал с товарищами газету "Искра", как глубоко запали в сердце слова "Интернационала": "Кто был никем — стал всем". К трудовому ремеслу Ваня оказался так же равнодушен, как и к крестьянскому. А вот на фронте ему нравилось, хотя он и был ранен за свою службу пять раз.

В Украине ни при Центральной Раде, ни при Павле Скоропадском он не остался. Вся эта возня вокруг независимости государства была ему чужда. Иван поехал в Воронеж. В 1920 году он участвовал в военных действиях, "освобождая" Галицию и Польшу. А по окончании военной службы стал милиционером в Харькове. Нагорный оказался в своей стихии. Его карьера резко пошла вверх. Поэтому в 1924 году на общих основаниях он стал кандидатом в члены ВКП(б), а уже в 1926-м его приняли в партию при ГПУ УССР и назначили начальником спецкорпуса ГПУ УССР.

Домой к отцу и матери Иван наведывался часто. Что греха таить — нравилось ему прихвастнуть перед односельчанами, каким человеком стал! Но так получилось, что одна из поездок в родную деревню чуть не сломала ему жизнь. Затягиваясь горьким дымом папиросы, Нагорный вспомнил, как в 1929 году при­ехал со своей женой на свадьбу к родственнице. И как во время веселья пытался приструнить местного паренька, хватившего лишку за здоровье молодых. Завязалась драка, к которой присоединились едва ли не все присутствующие мужчины. Нагорный, никогда не расстававшийся с оружием по долгу службы, сначала предупредительно выстрелил вверх, а вторым выстрелом уложил наповал местного хулигана. Одному Ивану известно, какой ужас он пережил во время следствия и вынесения приговора. Нагорный оправдывался, что это было убийство по неосторожности, но его признали виновным в превышении полномочий, так что он готов был распрощаться с любимой работой и карьерой. Но, на удивление, суд приговорил его к шести месяцам заключения условно. В качестве наказания Ивана Нагорного лишь временно отстранили от должности и отправили на полгода руководить управдомами общежитий ГПУ. После этого все благополучно вернулось на круги своя.

Не огорчать Лизу

"Все готово, товарищ лейтенант, — вывел Нагорного из раздумий голос Шашкова. — В Быковню — и по домам!"

Два товарища уселись в "черной Марусе" на заднее сиденье. Позади шли четыре грузовика. Замыкал колонну такой же черный легковой автомобиль. По долгу службы Нагорный не обязан был сопровождать машины к местам захоронения расстрелянных, но такой уж характер — он все любил держать под контролем, а потому один-два раза в месяц посещал Быковню. Следил, вовремя ли выкопаны ямы и правильной ли глубины, в достаточном ли количестве имеется известь, которой посыпают тела для скорейшего разложения и обеззараживания почвы. Начальник тюрьмы во всем любил порядок.

— Я все хотел у вас спросить, Иван Григорьевич, а орден Красной Звезды у вас за какие заслуги? — нарушил молчание Шашков, тыча пальцем в награду на кителе Нагорного.

— За ликвидацию троцкистской группировки, — коротко отрезал Иван и отвернулся к окну, не желая продолжать разговор.

БЫКОВНЯНСКИЕ МОГИЛЫ. Сюда свозили трупы жертв Нагорного

Сегодня он чувствовал себя очень уставшим. Обычно за ночь он убивал 100 заключенных и на этом останавливался. Но октябрь 1937-го года выдался на редкость утомительным. "Тройки" работали как никогда раньше, приговоренных к казни становилось с каждым днем больше и больше. Приходилось убивать до 130 человек, а сегодня их было 150. Палач устал.

Он мог бы рассказать Шашкову, как ровно год назад, 21 октября 1936-го, выездная сессия Военной коллегии Верховного суда СССР под председательством Ульриха и в присутствии прокурора СССР Вышинского доверила привести в исполнение приговор в отношении 37 врагов народа. И он четко справился с поставленной задачей. А уже через месяц, в конце ноября, в газете "Правда" прочитал сообщение о награждении 18 человек орденом Красной Звезды "за особые заслуги за упрочение социалистического строя". Под №7 он прочитал и свое имя, наряду с московскими исполнителями приговоров Блохиным, Магго, Шигалевым. Эти люди, как понял Нагорный, также исполняли спецработу.

Иван не помнил ни имен, ни фамилий никого из тех 37-ми, кого он расстрелял в ту ночь. Знал лишь, что все они преподаватели киевских институтов и университетов, профессора и ученые. И ему, человеку с образованием в четыре класса сельской школы, было даже лестно вершить правосудие над теми, кто всю свою жизнь корпел над книгами, но так и не понял простой мудрости жизни.

Это от его руки погиб известный физик Лев Штрум — любимый преподаватель Сергея Королева, и Соломон Посвольский — один из теоретиков политической экономики, и Григорий Лозовик — выдающийся историк-востоковед и византинист, и еще 34 выдающихся ученых.

— Нужно отметить сегодняшнюю работу, — предложил Шашков. — Ну, как обычно. У меня в кабинете "рыковка" припасена. Заедем после кладбища?

— Нет, я домой поеду, — отказался Нагорный. — Скоро утро, спать осталось совсем мало.

— Так воскресенье ж завтра, отоспитесь, товарищ старший лейтенант!

— Нет, не могу. Обещал жене, что поедем всей семьей в парк, а потом в кино. Она сердится, говорит, Сашка и Клавка совсем отца не видят, все на работе пропадаешь. Не хочу огорчать Лизу, понимаешь? Так что в другой раз.

Без срока давности

Вот такая "спецработа" была у главного ликвидатора заключенных Киева Ивана Нагорного. Архивные документы свидетельствуют, что в годы его руководства тюрьмой, в здании которой ныне располагается Международный центр культуры и искусств, за один только 1937 год расстреляли более 60 тыс. человек. И что сам он является исполнителем не менее 10 тыс. приговоров.

Имея влиятельного московского покровителя в лице Вышинского, Нагорный удержался в своем кресле даже после громкого скандала со сбытом вещей расстрелянных людей в комиссионных магазинах Киева. Водителя тюрьмы, некоего Бабичева, поймали с поличным, когда тот сдавал одежду, обувь и драгоценности в один из магазинов. Он не стал молчать и указал, что делал это с согласия и по указанию Нагорного, что начальник тюрьмы даже несколько раз заказывал пропуска для представителей магазина, чтобы они приходили в складские помещения тюрьмы и выбирали, что им нравится. Но Нагорный сумел выйти сухим из воды: "В 1937 году у нас были большие работы, после этих работ у нас много осталось вещей, и девать их некуда было, тогда я обратился к Шашкову с вопросом, что делать с вещами. Шашков написал рапорт на имя бывшего наркома Леплевского, и в этом рапорте просил разрешения на выдачу части вещей работникам комендатуры. Леплевский на рапорте написал резолюцию "разрешаю".

С 1938 года Иван Нагорный был депутатом Ленинского района Киева. В 1939–1940 годах ему удалось избежать массовых чисток в НКВД. И даже после смены Ежова и прихода Берии он усидел в своем кресле.

Никто не знает, как умер главный палач Киева. По одной из версий, он покончил с собой летом 1941 года, по другой — пропал без вести на фронте во время обороны столицы Украины. Но, учитывая изворотливость и живучесть этого персонажа, "пропал без вести" — не обязательно погиб. Кто знает, не удалось ли Нагорному в суете первых месяцев войны сменить фамилию и по фальшивым документам начать новую жизнь?

С открытием в Украине архивов ВЧК-ОГПУ-НКВД исследователи получили доступ к огромному массиву информации. Теперь мы точно знаем, что репрессии в Украине были очень жестокими: всего за полтора года расстреляли более 130 тыс. человек!

Такие тягчайшие преступления не имеют сроков давности. Возможно, Институт национальной памяти соберет доказательства для показательного процесса над преступниками НКВД — непосредственными исполнителями приговоров. Да, они уже мертвы, но их зверства должны быть наказаны.

Эпитеты Андрея Вышинского "зловонная куча человеческих отбросов" и "звери в человеческом облике" по отношению к жертвам Большого террора скорее применительны к самим организаторам и исполнителям сталинских чисток. Того же Вышинского посмертно репрессировали в 1956 году. А как насчет его подопечных?