У меня нет цели стать паразитом и присосаться к театру, — режиссер Стас Жирков

Стас Жирков принадлежит к новому поколению театральных режиссеров. С одной стороны, он не считает театр священной территорией и храмом искусства, с другой — живет по принципу "я — для театра". И доказывает это: пару лет назад он из небытия вытащил театр "Золотые ворота" и очень быстро сделал его популярным. Жирков ставит пьесы современных украинских драматургов и говорит иногда радикальные вещи, вызывающие оторопь у представителей старой школы. При этом он не уверен, что до конца жизни будет заниматься театром.

КТО ОН

Художественный руководитель Киевского театра "Золотые ворота". Поставил спектакли "Сталкеры", "Любовь людей", "Баба Прися" и "Слава героям"

ПОЧЕМУ ОН

21 октября в киевском Театре оперетты состоится премьера комедии "Иллюзии" драматурга Ивана Вырыпаева. Режиссер Стас Жирков

Стас, ты подал документы на конкурс художественного руководителя Театра на Липках (ТЮЗа). Зачем? И не боишься ли, что в случае успеха в ТЮЗе все твои благие начинания в "Золотых воротах" сойдут на нет и театр вернется в прежнее унылое состояние?

— Нет. Тех наработок, которые есть сейчас, хватит еще минимум на два года. Кроме того, я буду участвовать в отборе следующего худрука "Золотых ворот" и вряд ли выберу человека неталантливого. Что касается ТЮЗа, то, как бы романтично это ни звучало, мне хочется сотрудничать с будущим зрителем. Тем зрителем, который придет в театр завтра. И ТЮЗ должен помогать такому диалогу, чего сейчас не происходит. Он не готовит зрителя.

Почему-то никогда не возникало желания вести туда ребенка. И репертуар их я не знаю.

— Современный критически мыслящий зритель не поведет туда своего ребенка. А он должен хотеть водить своих детей в такой театр. Чтобы с ребенком там разговаривали не только о принцессах, а говорили про половое созревание, конфликты с родителями и т. д. "Схід — Захід" — на самом деле гениальный проект (речь о социальном проекте "Class Act: Схід — Захід", в рамках которого подростки из Восточной и Западной Украины написали пьесы, которые потом были поставлены профессиональными режиссерами и актерами в Киеве. — Фокус). Он должен стать в ТЮЗе системным, потому что при помощи таких проектов мы изу­чаем темы, которые будут звучать для завтрашнего зрителя.

С широко открытыми

Ты стал режиссером после актерского курса в Университете культуры, почему не пошел в институт Карпенко-Карого?

— А я не поступил. Потом, когда была возможность перевестись, понял, что в этом нет смысла. Корочка ничего не решает. В Университете культуры у меня был тот уровень свободы, который позволил почувствовать, что я что-то могу сделать сам. А это для меня важнее.

Что тебя подтолкнуло сразу же после выпуска запустить собственный театральный проект "Открытый взгляд"? Тебе тогда было около двадцати. Возраст, по сути, еще очень нежный и бестолковый.

— Идея была не моя, а моей будущей на тот момент жены Ксении Ромашенко, которая была худруком нашего театра и все это придумала. Она еще на втором курсе или даже на первом сказала, что хочет свой театр. Все поначалу смеялись, а потом, к третьему курсу, поняли, что это очень крутая идея. А почему поняли? Потому что на четвертом курсе очень многие наши ребята уже работали в театре. И я, поработав в двух государственных театрах, понял, что не хочу этого, что мне не нравится эта система. Потому что там мне надо не просто хорошо делать свое дело, а еще нравиться условным тете Лене и дяде Васе. Плюс репертуар не вдохновлял. Поэтому мы с женой и решили открыть свой театр. Все как-то подключились. У нас было две с половиной тысячи долларов, которые мы собирали как бешеные. Этих денег хватило на запуск проекта. Ксения — мой главный помощник, без нее не было бы никаких "Золотых ворот".

Я видела три твои постановки — "Баба Прися", "Слава героям" и "Любовь людей". Они строятся по одному принципу: первое отделение очень смешное, второе — грустное. Ты собираешься переходить к иной форме?

— Не знаю, я никогда ничего не планирую. Все получается само собой. В пьесах Павла Арье ("Баба Прися", "Слава героям") и комическое, и трагическое изначально заложено. В одной пьесе более четко, в другой — менее. Эти резкие переходы от смешного к трагическому очень современны. Потому что психика сегодня чрезвычайно подвижна, перемены в настроении происходят гораздо резче, чем раньше. Социальные сети, кстати, этому способствуют. Для современного человека сесть и посмотреть двухчасовой фильм уже тяжело. Все изменилось. Сериалы идут по двадцать минут. Ты за двадцать минут получаешь кайф, который раньше получал за два часа. Я применяю это в постановках, Арье — в пьесах. К тому же мне кажется, что зритель вначале должен полюбить актера. Юмор в этом плане — хороший инструмент. Но вполне вероятно, что такой подход к спектаклям поменяет следующая пьеса. Сейчас я работаю над "Иллюзиями" Ивана Вырыпаева. Там схема странная. Это будет антрепризный проект. Всех удивил такой выбор для антрепризы. Но я сказал, что соглашусь только при условии, что буду ставить эту пьесу. Там про две семейные американские пары, которые умирают.

Всегда было интересно узнать: чтение специальной литературы помогает в режиссуре?

— По факту любой режиссер после первого же спектакля должен заканчивать с карьерой. Потому что 80% театралов не нравится, что ты делаешь. Держипильский (директор Ивано-Франковского театра им. И. Франко. — Фокус) мне рассказывал, что, когда он сделал "Нацию", а это мой любимый спектакль у него, критики из Киева ее разбомбили. И он стоит после премьеры и думает: все, конец, наверное, быть мне просто директором театра, организовывать процесс и так далее. А сейчас этот человек занимается серьезным украинским театром и претендует на многое. Хотя вот тогда мог бы и закончиться. Поэтому слушать надо всегда себя, но и не быть самодуром. Пытаться себя сравнить. Окей, ты крутой. А на уровне Серебрянникова ты кто? Или Остермайера, или Някрошюса, Жолдака? Надо сравнивать себя не с тем, кто рядом, а с тем, кто далеко. Тогда в этом есть смысл. Помогает попуститься.

У тебя есть какие-то большие цели?

— Ну какие цели? Я случайно попал в театр.

Это как?

— Ну так, случайно. Впервые попал на спектакль, учась на первом курсе. До поступления в вуз был только в Оперном в Одессе. Играл в КВН, мне было весело. Решил, что я талантливый актер и пойду в театр. Пришел, мне понравилось. Но я случайно оказался в профессии, случайно стал режиссером, случайно возглавил театр и так же случайно уйду из него. Искренне думаю о том, что не буду до конца своих дней заниматься театром. Я не знаю, что будет дальше — кино, телевидение? Может, ресторан открою. Я люблю поесть. Люблю готовить. Я говорю это не из кокетства. Мне кажется, что такой подход и является европейским. Когда человек ощущает себя в мире человеком, а не функцией. У меня нет цели зацепиться, стать паразитом и присосаться к театру. Сделать квартиру, протянуть в нее провода, чтобы театр мне еще и платил за это деньги. Нет этого совкового подхода.

Частицы целого

Твой спектакль "Слава героям" (по пьесе Арье о двух ветеранах Второй мировой, один из которых служил в Советской армии, другой в УПА) играют разные составы и в Киеве, и в Ивано-Франковске. Есть отличия в восприятии публикой?

— Везде очень по-разному воспринимают. В Ивано-Франковске сильно болеют за УПА. Та боль, которую испытал народ этого региона во времена СССР, слишком довлеет над тем, что происходит сейчас. Там в каждой семье есть убитый или умерший за идею. В Киеве по-другому смотрят. В Одессе вообще очень настороженно шли на премьеру, мало понимали юмор пьесы, а потом плакали. Одесса — очень тяжелая в этом смысле. Несовременная. При том, что Одесса — столица клубной жизни, в отношении искусства она несколько провинциальна. "А шо нам ваш Киев? Нам и тут хорошо. К нам режиссер из Киева приехал? Видели мы этих режиссеров. Та шо они там в Киеве видят, они на море ни разу не были". Я же из Одессы, я все это знаю. Западная Украина более продвинутая. Там другая проблема — неприятие секс-меньшинств.

Мне показалось, или в финале спектакля "Слава героям" ты принимаешь сторону УПА?

— Не показалось. Но это вопрос к драматургу, а не ко мне. Финал я не трактовал. Убрал только сцену без слов со столом.

Я спрашивала у Павла Арье, автора пьесы "Слава героям", как ты с ним работал. Он говорил, что ты прислушиваешься к автору.

— Да. Я даже поменял один из кусков, который любил, только потому, что Паша меня очень сильно попросил. Мне не жаль это сделать.

Даже если это повредит спектаклю?

— Я часто делаю вещи, которые вредят.

Ты всегда выбираешь сторону не искусства, а человека?

— Всегда.

Ну а как же театр — священная территория?

— Мне кажется, театр — это не важно. Важно — медицина, учителя, шахтеры. Но если ты выбрал театр, то должен заниматься им честно и до конца. Я не занимаюсь поиском. У меня все понятно. Там рай. Там ад. Для каждого они свои. У любого человека своя парадигма, что есть ад, что есть рай. Но мне не нужно искать, зачем я в этом мире. Мне это неинтересно.

А как же замысел жизни?

— Замысел? А он в людях. В семье. Но лениться — грех. В этом вся сложность — найти эту грань. Почему в Европе все окей? Потому что там это закладывается с детства. Работать — круто. Лениться и списывать — плохо. А семья — самое главное. Я в Германии прожил три месяца, мне кажется, что это основа их жизни. Европа живет по более христианским законам, чем, например, Россия, потому что там работает принцип: не себе, а людям. Например, здание бундестага — это по сути цементные плиты и большие окна, заглядывая в которые каждый может видеть, что там происходит, и заодно напоминать политикам, ради кого они там находятся. И сравни бундестаг с нашей Верховной Радой, где все шикарно, в золоте. В этом вся разница.

Фреша не будет

Ты часто говоришь, что в театрах не хватает современных спектаклей молодых режиссеров. Как это изменить?

— Проблема решается просто — надо открыть все театры для других режиссеров. В тот момент, когда мы откроем театры и это станет рынком, все изменится. Худрукам надо приходить на конкурсной основе и со своими программами. И это должно стать системой. А у нас ее нет. В большинстве случаев — это случайности. Тот с этим дружит, поэтому его пьесы и ставит.

Как ты выбираешь пьесы?

— Меня должно цепануть. Жаль, конечно, что такая ситуация с Россией, потому что есть в российской драматургии, особенно в уральской школе, авторы, которые мне интересны, — это Коляда, Пуленович, Сигарев.

Почему ты их не ставишь?

— У нас война с Россией. И ставить российских авторов нехорошо.

А как же Вырыпаев, пьесу которого ты собираешься поставить?

— Он занимает четкую позицию в отношении политики России, и потом Вырыпаев давно в Польше живет. С другой стороны, ситуация с Россией может помочь подняться современной украинской драматургии, но в Украине пока нет того объема пьес, которые нужны нашему театру.

Сдвиги, все-таки происходящие в украинском театральном пространстве, связаны с Майданом?

— Да, Майдан повлиял. Наибольшая самоидентификация у меня произошла во время Майдана. Я всегда чувствовал что-то такое, но во время Революции достоинства все стало на свои места. Я родился в Уфе и жил там до пяти лет. Потом до пятнадцати — в Одессе. И уже гораздо позже узнал, что мамины родственники из Винницкой области, что это был зажиточный род. Их раскулачили. Тогда я понял, отчего у меня слезы наворачивались в некоторые моменты. Например, я сижу в Ивано-Франковске на "Нации" Держипильского и реву… Мы — это опыт наших предков, как бы мы от этого ни хотели уйти. До Майдана в украинской драматургии я не находил тем, которые меня волновали, а потом появился Павел Арье, его пьесы меня задели.

• Читайте также: План спасения Донецкой области: Роман Минин

После Майдана мне стало не стыдно говорить то, что я думаю по российско-украинскому вопросу. Когда я приезжаю в Беларусь, очень прямо высказываюсь. Помню, как унизительно было (еще до Майдана) — к нам приезжали не самые лучшие московские актеры и вели себя отвратно на съемочной площадке: "Лера, бл…, что за платье ты мне принесла? Какой на… грим? А что у нас нет ассистента по фрешу? Что фреша не будет?" А наши сидят и молча это слушают. Сейчас такого не будет… А вот перекос намечается. И мы должны будем его пережить.

Фото: Александр Чекменев