Оттенки русского. Антон Долин о нелюбви, тесноте и аритмии в жизни и кино

8 ноября в столичном кинотеатре "Киев" показывали новый фильм Сергея Лозницы — "Кроткая". Изюминкой вечера стала дискуссия кинокритиков — киевлянина Андрея Алферова и московского гостя Антона Долина.

В дискуссии было три момента, которые смутили и на которых хотелось бы остановиться подробнее.

Во-первых, и Долин, и Алферов говорили о том, что в фильме изображены условные Россия и Украина, а вообще страны могут быть какие угодно. Насчет каких угодно не знаю, но Украину можно из этого списка смело исключить. Героиня фильма (от повести Достоевского "кроткая" только название — сюжет не имеет с ней ничего общего) покорно идет на поводу у каждого встреченного ей человека, идет до самого конца, зная обо всех последствиях. Украинцы всю свою историю отчаянно пытаются освободиться от гнета, противостоять ему. Можно назвать Украину обессиленной, измученной, но кроткой — никак нельзя.

Во-вторых, Антон Долин, рассказывая о России как о пространстве фильма, сказал, что Россия бывает разная — от "Ревизора" до "Тараса Бульбы". Может быть, тезис и верен, только действие "Тараса Бульбы" происходит в Украине, еще до московского владычества, и к России имеет такое же примерно отношение, как и "Пан Тадеуш" Мицкевича. Достаточно посмотреть, как Гоголь описывает опасность в своих украинских и русских повестях (в первых — опасность всегда внешняя, часто мистическая; во вторых — внутренняя, исходящая от самих героев), чтобы понять, насколько это для Гоголя разные миры. Взгляд Гоголя — это взгляд иноземца, человека, глубоко чуждого русской среде, и то, что линия прозы, заложенная им, получила такое развитие в русской литературе говорит многое скорее о самых русских, чем о нем. Никому же не приходит в голову причислять Джеймса Джойса к английской литературе. Или Роберта Вальзера к немецкой. Или Рэя Брэдбери объявить ирландским писателем на основании того, что он создал цикл "ирландских" рассказов.

Та же ситуация и с Сергеем Лозницей — да, он работает на русском материале, но если присмотреться — он деконструирует русскую жизнь, идеологию. Его фильмы — удары по самым болезненным мифологемам русского сознания: мессианству, эсхатологизму, "великому подвигу победы" во Второй мировой войне.

И, наконец, последнее. Антон предполагает, что у главной героини картины, кроткой, нет мужа (она на протяжении фильма пытается попасть к нему на свидание, в тюрьму), но что у нее есть "коллективный муж" — мужчины, которые встречаются ей на пути. Мне кажется, муж все-таки есть, ему предложили скостить срок за службу в армии "ДНР", и он согласился. В фильме достаточно много намеков на такое положение дел, и я думаю, очень важно проговорить этот вариант сюжета.

Все эти нестыковки и разночтения можно списать на разность опыта и при желании преодолеть их. Главное — не терять нить диалога до тех пор, пока это возможно.

После показа и дискуссии мы говорим с Антоном Долиным о кино и литературе.

2017 год. В России выходит три знаковых фильма — "Нелюбовь", "Теснота", "Аритмия". Насколько этот треугольник характеризует современное состояние в России — интеллектуальное, моральное?

— Полностью характеризует. И совсем не интеллектуальное, а любое — этическое, политическое, экономическое.

Насколько я знаю, Дмитрий Быков написал стебное стихотворение на триумф "Нелюбви" и "Тесноты" в Каннах…

— Никакого триумфа там не было. "Теснота" от жюри "Особого взгляда" не получила ни одного приза. "Нелюбовь" получила самый скромный из всех призов основного жюри. Поэтому называть это триумфом — чрезмерно громко. Фильмы были показаны, представлены, хорошо приняты большей частью прессы. Вот и все.

Конечно, эти ленты больше говорят не о состоянии российского кино, а о состоянии российского общества. Это общество разобщенное, потерявшее надежду, в котором очень мало любви, терпимости, в котором всем очень тесно друг с другом и все начинают друг друга из-за этой тесноты ненавидеть. Все так и есть, это реальность наша сегодняшняя, и она крайне удручающе выглядит. Но, несмотря на это, я думаю, во всех трех фильмах есть надежда на изменения, и даже в абсолютно беспросветной "Нелюбви" есть луч надежды. Даже некий путь, который заключается в эмпатии, в стремлении помочь не только тому, кто рядом с тобой, но и тому, кто от тебя далек — как помогает врач скорой помощи в "Аритмии", как помогает волонтер в "Нелюбви".

Сейчас все более популярными становятся экранизации. Что это — "сползание" прозы в кино? Сразу вспоминается высказывание филолога Марка Липовецкого о том, что потребность в новом эпосе может быть удовлетворена за счет нелитературных, неочевидных источников. А с другой стороны — фраза Владимира Сорокина, что в прозе последних лет его ничего так не потрясало, как потряс фильм "Властелин колец".

— "Властелин колец" основан, как вы понимаете, на великой прозе… Мне кажется, это нормально. Романная форма вернулась в кино благодаря сериалам.

Да, "Аббатство Даунтон", например, не будучи экранизацией, выходило в серии "Лучшая экранизация классики" — то есть это уже такое мимикрирование под классический роман.

— Именно так. Например, "Большая маленькая ложь" — это телероман. Дело не в экранизации — просто есть жанр такой — телероман. В новом выпуске "Искусства кино" вышел сценарий Леонида Юзефовича для неснятого еще фильма, сценарий посвящен барону Унгерну — вот это тоже кинороман.

По поводу кинороманов вопрос: когда кино только начиналось, всегда была опора на какое-то еще искусство, живопись, литературу, а сейчас уже на само кино опираются — например, знаменитые романы Рошака — "Киномания" или Коу — "Какое надувательство!". Как можете это прокомментировать?

— Слушайте, очень просто нужно к этому относиться. Кино становится взрослее. Кино дотягивает себя до литературы. Когда-то, когда оно только заговорило, все боялись, что оно останется только иллюстрацией к литературе, и долго так и было. Для того чтобы подняться на уровень литературного текста, кино понадобилось сто лет, и сейчас лучшие фильмы соответствуют литературе по качеству. И литература, в свою очередь, начинает многое заимствовать из кино. Вот, например, кинематографичность последних текстов Сорокина прямо бросается в глаза.

В новом фильме Лозницы тоже чувствуется влияние Сорокина.

— Особенно в последнем получасе, когда происходит слом поэтики.

Когда начал смотреть "Кроткую", я подумал, что Лозница решает ту же проблему, что и Сорокин, но реалистическими средствами. А потом — слом поэтики — и все встало на свои места.

— Сорокин — тоже выдающийся реалист. Вот, "Норма", например, как там все прописано… Вообще, для того, чтобы быть классным сюрреалистом, нужно быть реалистом замечательным. По крайней мере, в современном постмодернистском контексте. Я не говорю про 20–30-е, не говорю про Андре Бретона, конечно. Там другие времена, другие реалии.

У вас скоро выходит новая книга — "Оттенки русского. Очерки отечественного кино". О ком эта книга? Расскажите, какие имена в ней представлены?

— Книга довольно увесистая получилась, и она является доказательством, что говорить есть о чем. Однако в ней много негативных рецензий, даже резко негативных, в том числе статья, которой, не скрою, я горжусь. Она посвящена творчеству Сарика Андреасяна, наверное, худшего режиссера, работающего сегодня в России. Состоит она преимущественно из статей и некоторого количества интервью. Материал собирался последние 10 лет и делится на две части – крупный план и общий план. В крупном плане я рассказываю о самых значимых именах современного русского кино, куда входит и Кира Муратова, для меня она представитель русского кино, потому что ее фильмы сделаны по-русски. Для меня кино – это прежде всего язык. Там еще тексты о Сокурове, о Германе-старшем, о Балабанове и Звягинцеве – пяти авторах, которых я считаю самым крупным явлением в кино за последние годы. Я долго думал, не включить ли туда горячо мною любимого Сергея Лозницу. Все-таки решил не включать: во-первых, буду делать о нем отдельную книгу, а во-вторых, он все-таки режиссер уникальный, режиссер-космополит, который не принадлежит к русскому контексту, и не имеет смысла его в этот контекст интегрировать. Во второй части у меня статьи про всех на свете — от Бондарчука до Алексея Учителя, от Никиты Михалкова до Кантемира Балагова и Кирилла Серебренникова. Такая сборная солянка. И эпилог моей книги — это несколько статей о якутском кино, которое представляется мне попыткой выхода из тупикового лабиринта в сегодняшнем русском кино.

• Читайте также: Надо поднять голову и смотреть другие сны, — Сергей Лозница

Если я скажу: украинское кино, какие имена сразу придут вам в голову, кто его репрезентует для вас?

— У меня есть только одно имя — Мирослав Слабошпицкий. Потому что для меня Лозница и Кира Муратова, все равно, уж простите, связаны с русским кино. Но если вы говорите об истории — тогда Довженко, конечно.