Почем тепло. Глава Укргаздобычи Олег Прохоренко о справедливой цене на газ

Назначение в июне прошлого года Олега Прохоренко главой государственной компании "Укргаздобыча" вызвало немало критики. Менеджера избрали на пост фактически без конкурса. Оппоненты быстро нашли этому объяснение: Прохоренко долгое время работал в консалтинговой компании McKinsey вместе с женой сына Петра Порошенко. То есть человек якобы не чуждый главе государства. Потом выяснилось, что и оклад Прохоренко в новой должности не малый — почти 400 тыс. грн. Впрочем, для менеджеров компаний такого ранга это приемлемый уровень зарплаты. Но при одном условии — если менеджер работает в пользу государства, а не в интересах узкого круга лиц.

КТО ОН

Глава Укргаздобычи

ПОЧЕМУ ОН

Руководит крупнейшей газодобывающей компанией Украины, от которой зависит энергетическая безопасность страны

В одном из эфиров Шустер Live у вас произошел конфликт с лидером Батькивщины Юлией Тимошенко, обвинившей вас в не­оправданно высокой зарплате. Вас пугают дебаты с политиками?

— Политики-популисты критикуют меня постоянно. Я перестал обращать на это внимание. К тому же за два дня до этого эфира, приехав на работу с заседания Кабмина, обнаружил, что офис компании заблокировали сотрудники СБУ с автоматами. Их было человек 50, в кабинете шел обыск. Так что у меня были заботы посерьезнее, чем дебаты с Тимошенко.

Помимо СБУ, еще и Генпрокуратура занимается Укргаздобычей.

— Есть много вопросов, по которым правоохранители обращаются к нам. Мы готовы сотрудничать. Если ко мне приходят и говорят: вам поставляют некачественное оборудование, а ваши люди подписываются под этим, я отвечаю: прекрасно, забирайте этих людей, это ваши клиенты. Если кто-то вошел в сговор, я не стану его защищать. Наоборот, я заинтересован в том, чтобы знать, где у нас есть коррупция.

Мы перекрыли много коррупционных схем, благодаря чему заработали для компании 2–3 млрд грн. Люди, которые на этом потеряли, хотят убрать меня. Их задача — поставить свой менеджмент.

Как повод для давления используют наш тендер по закупке колтюбингов (установки с гибкой трубой для работы на скважинах. — Фокус) в сентябре прошлого года якобы по завышенным ценам. Эти установки куплены на прозрачном конкурсе в полной комплектации напрямую у производителя за $3,5 млн. И по этой закупке ГПУ открыла уголовное дело. Когда ко мне пришли люди из СБУ, у них было постановление суда по делам 2014 года. Я спрашиваю: "А при чем здесь я?" А они отвечают, что в дело внесен и колтюбинг.

При этом есть тендер прошлого руководства на закупку колтюбингов, который проводился год назад. Это был тендер под конкретную установку, которая стоила $5,9 млн, и это в морском варианте. Ее еще надо было поставить на тягачи и так возить по полтавским полям. В тендере принимали участие всего два игрока, выиграл посредник — Moston Properties. И этот тендер никого не волновал. Мы потратили полгода, чтобы заинтересовать этим ГПУ и СБУ, рассылали письма, обсуждали этот вопрос на антикоррупционном комитете. Я неоднократно спрашивал у правоохранителей: почему вас не интересует Moston Properties? Мне отвечают: а они в Лондоне. На днях пришло письмо из Госфининспекции, где говорилось, что они не могут проверить законность этой закупки, так как отсутствуют необходимые документы.

Личное дело

Вы перешли в Укргаздобычу из престижной консалтинговой компании McKinsey из-за высокой зарплаты?

— Интерес к государственному управлению у меня возник не вчера. После бакалаврата по экономике и политике в одном из университетов США я сознательно пошел в магистратуру Гарвардской школы государственного управления им. Дж. Кеннеди. Меня еще в студенческие годы интересовал вопрос эффективного управления госструктурами. Где-то 40% проектов, которые я делал в McKinsey в качестве консультанта, касались госсектора.

В 2014 году в Украине начался спад деловой активности, здешний офис McKinsey & Company оказался незагруженным. Мне несколько раз предлагали перевестись в другое представительство. Можно было уехать в Канаду, Австралию, Южную Африку, Эмираты, Саудовскую Аравию, Казахстан.

Но патриотический подъем второго Майдана захватил меня. Плюс я близко познакомился с командой Нафтогаза, работая в проекте с этой компанией. Когда объявили конкурс на должность главы Укргаздобычи, Коболев предложил мне принять в нем участие. Возглавить Укргаздобычу было профессиональным вызовом. Тот масштаб работы, которую я делаю сейчас, — полная трансформация огромной компании. Таких предложений в жизни много не поступает.

Одно из возражений ваших оппонентов — отсутствие у вас технического образования в сфере нефте- и газодобычи. Как вы управляете добывающей компанией, не понимая в полной мере технологических процессов?

— Мне это не мешает. Я не инженер, но мой опыт работы в консалтинге, интенсивность и глубина погружения плюс предыдущий опыт работы в нефтегазовых проектах с международными компаниями дают достаточное понимание технологических процессов. Чтобы управлять Укргаздобычей, нужно быть хорошим менеджером, патриотом и человеком с принципами. Инженер ты или экономист — не имеет большого значения.

Вы довольны профессиональным уровнем своих инженеров?

— Мы повышаем его, привлекаем людей со стороны. Та реформа зарплат, которую мы уже провели и которая продолжается, позволила нам привлекать людей из частных компаний. Если вы поговорите с любым из наших частных конкурентов, то там везде знают о людях, которые к нам ушли или хотят уйти.

Ваш подход к кадровому вопросу — перекупка специалистов?

— В некоторых случаях — да. Мы усиливаем имеющихся специалистов, иногда меняем команду. Когда я пришел в компанию, у Укргаздобычи отсутствовали некоторые функции, которые должны быть у любой современной компании. Если взять технический блок, то у нас были специалисты по бурению, но не уделялось внимания интенсификации добычи. Это делалось по остаточному принципу. Поэтому мне пришлось выстраивать команду по интенсификации с нуля.

Управление персоналом, кстати, здесь просто отсутствовало. Были, конечно, кадровики в советском понимании этой профессии. Они занимались личными делами, табелированием. Но то, что касалось оценки персонала, структуры компенсации, мотивации, ничего этого не было.

У нас до сих пор нет централизованной автоматизированной системы учета. Один из больших проектов — это реанимирование системы SAP (один из крупнейших в мире поставщиков корпоративного программного обеспечения. — Фокус), которую когда-то пытались внедрить, но это так ничем и не закончилось. Это реальность низких цен на газ. В IT нужно инвестировать. При низких ценах все уходило на бурение, а то, что оставалось, разворовывалось. Из-за этого компания по технологиям застряла в 1990-х. У нас нет даже общей системы учета складских запасов. Если где-то на буровой понадобилась, скажем, бурильная труба, то филиалу приходится обзванивать все наши склады и узнавать, где эта труба есть. Посмотреть по компьютеру складские остатки нельзя.

Компанию просто убивали недофинансированием. У нас впереди очень много работы. С одной стороны, мы должны поддерживать рутинную деятельность, с другой — развивать направления, которым раньше не уделялось внимания. Одновременно нужно реформировать коммерческие функции компании — блок закупок и блок реализации, чтобы вычистить оттуда коррупцию.

Давайте вернемся к зарплатам в Укргаздобыче. Каков функционал вашего секретаря, ведь она получает зарплату намного выше рыночной?

— А сколько она получает?

Если верить опубликованным зарплатным ведомостям Укргаздобычи, 44 тыс. грн в месяц.

— Вы же знаете, как Юлия Тимошенко умеет манипулировать цифрами. Эти цифры выхватили из контекста. Человек получил отпускные за год, премию и оклад. На основании одной цифры говорят, что он 44 тыс. получает.

Когда Юлия Владимировна показывала эти данные, она нарушила Закон "О защите персональных данных". Это были неофициальные данные, их украли из компании. Мы уже провели служебное расследование и уволили людей, виновных в утечке.

Если контроль над Укргаздобычей так интересует власть имущих, не проще ли приватизировать компанию?

— Это вопрос стратегический. Моя задача — вывести компанию на новый уровень эффективности, несмотря на форму собственности. Она ничем не должна отличаться от коммерческих компаний. Но лично я считаю, что контрольный пакет нужно продать крупному стратегическому инвестору из ЕС или США, а государству оставить у себя 30–40% акций. Это путь, по которому пошли в Румынии. После продажи контрольного пакета Petrom австрийскому холдингу OMV компания существенно нарастила добычу, вышла на принципиально новый уровень развития. Но для Украины государственная газодобыча — вопрос национальной безопасности. Для нас свой газ это нечто большее, чем просто товар. Поэтому к вопросу приватизации нужно подходить очень аккуратно.

Суровая справедливость

Вы заявляли, что при вложении в компанию 100 млрд грн инвестиций сможете увеличить добычу на 84 млрд куб. м за 4 года. Как вы вышли на такие цифры?

— Мы сейчас готовимся к встрече с новым набсоветом Нафтогаза для обсуждения стратегии развития компании и увеличения добычи до 20 млрд куб. м в год к 2020-му. Разработали целый комплекс мероприятий, от бурения новых скважин и интенсификации добычи до строительства новых компрессорных станций и модернизации старых.

Где вы возьмете эти 100 млрд грн?

— Главным образом это будут собственные средства компании. За счет приведения цены газа к рыночному уровню мы получим деньги на развитие.

Вы говорите, что государственная газодобыча это в первую очередь вопрос национальной безопасности. Не логичнее ли при расчете тарифов на газ отталкиваться не от рыночной цены, а от его себестоимости?

— Проблема в том, что у каждой скважины есть жизненный цикл. Если ничего не делать, то добыча с каждым годом падает. Это простая физика — газ выходит, давление падает. Например, разработка Шебелинского месторождения началась в 1956 году, в 1971 году, на пике своей добычи, оно давало 31,4 млрд куб. м в год. Сейчас — 2,3 млрд кубометров.

Если мы возьмем лишь себестоимость добычи и текущего обслуживания скважин, то цифры окажутся небольшие. Но если мы будем просто обслуживать имеющиеся скважины, через пять лет добыча будет не 15 млрд куб. м, а 10 млрд, и так по нисходящей.

Если же включать в себестоимость добываемого газа разработку новых месторождений, то она окажется гораздо выше. Разработка стандартного месторождения — это себестоимость газа около $110 за кубометр. Себестоимость с учетом разработки так называемых плотных коллекторов — это уже порядка $180 за тыс. куб. м. Чем более высокую стоимость разработки новых месторождений мы закладываем, тем больший потенциал имеем для развития.

Внутренняя добыча обоснованна, если наш газ стоит не дороже импортного. Сейчас точка отсечения — $180 за тыс. куб. Если цена ниже этой цифры, добыча оправданна. Посмотрите на наших частных конкурентов — никто из них не готов продавать газ по $15–20 за тыс. куб. м, как хотят от нас.

В обосновании тарифов на газ был такой пункт, как стоимость капитала Укргаздобычи. Он составил 2,9 тыс. грн за тыс. куб. м при общей себестоимости газа в 5,4 тыс. грн за тыс. куб. м. Что это за стоимость капитала такая?

— Если у нас есть капитал, то существуют и альтернативные методы его использования — opportunity cost. Деньги всегда должны работать. В самом простом варианте можно положить их на депозит, и вы будете зарабатывать, ничего не делая при этом. Плюс на этот капитал нужно наложить риск профайл, коэффициент приемлемой степени риска.

Нафтогаз обязан просчитывать разные версии инвестиций и решать, куда выгоднее вкладывать деньги. Например, в какой-то момент может оказаться, что переработка импортной нефти будет выгоднее вложений в добычу отечественного газа, и наши акционеры решат развивать переработку. Если окажется, что наиболее выгодное применение денег — развивать розничную сеть АЗС (сейчас у Укргаздобычи несколько заправок рядом с Щебелинским НПЗ. — Фокус), будем развивать розницу.

Оценка стоимости капитала — это не компетенция Укргаздобычи, это область ответственности акционера. Но, на мой взгляд, решение Нафтогаза правильное. С тем, что по советской привычке при принятии решений о направлении инвестиций в тот или иной актив в Украине никто не учитывает стоимость капитала, связаны многие перекосы в отечественной экономике.

Переработку нефти вы привели в качестве гипотетического примера или решили вступить в конкуренцию с Укртатнафтой Игоря Коломойского?

— Наш Щебелинский завод все же уступает Кременчугскому. Это не совсем нефтеперерабатывающий завод. Он изначально строился для переработки добываемого на Щебелинском месторождении газового конденсата и легкой нефти. Это гораздо более ценное сырье для производства топлива, чем нефть. Почему мы постоянно находим врезки именно в трубопроводах с конденсатом? Даже если его просто "бодяжить", добавлять какие-то присадки, конденсат уже можно использовать как топливо. Поэтому мы можем перерабатывать около 95% конденсата и лишь 5% нефти.

Но мы усовершенствуем производство. Сейчас начали выпускать бензин по стандарту "Евро-4". Также модернизируем производство дизеля, он тоже будет соответствовать стандарту "Евро-4". Но максимальная мощность завода — 600 тыс. т в месяц. Это не удовлетворяет потребности Украины. Есть ли смысл развивать этот завод, пока трудно сказать. Нужно кардинально модернизировать производство, решить вопрос с поставками сырья. Это уже будет обсуждать Нафтогаз.

• Читайте также: Министр экологии Остап Семерак о борьбе с вырубкой леса и копателями янтаря

Вы планируете в этом году получить 63 млрд грн дохода за вырученный газ. Из них 36 млрд грн пойдут в бюджет в виде рентных платежей и налогов, фактически на субсидии. В чем тогда смысл повышения цены на газ?

— Если один и тот же товар кому-то продают дешевле, а кому-то дороже, обязательно часть товара, который должен продаваться по низкой цене, будет продана по высокой. Это и есть причина коррупции. Когда мы выравниваем цены на газ для населения и промышленности, мы убиваем все схемы по перераспределению газа. Не нужно никого ловить за руку и что-то доказывать.

Кроме того, рыночная цена — это базовый принцип экономики. Искусственно занижая цену, мы стимулируем потребление товара, но понижаем желание производить товар. В итоге в Украине сейчас потребление газа на человека в 2–2,5 раза выше, чем в Польше. В промышленности то же самое.

• Читайте также: Стало жарко. Почему электроэнергия в Украине будет и дальше дорожать

Когда мы отпускаем цену, мы просто возвращаем ее к среднерыночной, балансируем потребление и спрос. Мы даем сигнал — потреблять надо меньше, а производить в Украине больше, чтобы сократить импорт. И уже сейчас видим, что спрос начинает выравниваться, потребление газа падает. Люди взялись за повышение энергоэффективности.

При этом благодаря системе субсидий малоимущие люди получают возможность оплатить разумное количество подорожавшего товара. Даже если 100% граждан получат субсидию, все равно для экономики это выгодно. Мы заставим людей задуматься о потреблении газа и устраним коррупционные схемы.

Фото: Дмитрий Липавский