Табор уходит в наркомнебо. Дневник Одесского кинофестиваля
В основном конкурсе показали фильм Алексея Федорченко "Ангелы революции"
Революции мало чем отличаются от первых месячных — это больно, страшно и кроваво. Премьера в Украине фильма российского режиссера Алексея Федорченко "Ангелы революции", который идет в конкурсе основной программы ОМКФ, совпала с июльскими событиями в Мукачеве.
В фильме Федорченко ("Овсянки", "Небесные жены луговых мари") затронута тема октябрьской революции и северных народов, которых пытались приобщить к советской цивилизации. Главная героиня фильма Полина Шнайдер (Дарья Екамасова) и ее отряд направлены партией на север к ненцам, в село Казым, чтобы окультурить аборигенов.
В кино аллегорически изображена деятельность так называемых культбаз в 20 – 30-е годы в стране Советов. Эти диковинные организации, место которым в пьесах абсурдистов, состояли из активных идеалистов и революционеров, ездивших с просветительской миссией по отдаленным уголкам СССР. Они строили школы, больницы, ветклиники, музеи и приобщали местное население к прекрасному. Например, показывали ненецким охотникам живопись супрематистов, убеждали сжигать покойников в моргах, а не хоронить в земле. Часто просветительство заканчивалось восстаниями местного населения и массовыми убийствами людей, не желавших просвещаться. Ангелы революции проводили зачистки с дьявольской жесткостью. Ненцы не хотели, чтобы их дети были похожи на русских, за это их родителей сажали и убивали.
Как сказать о том, что революция это извращенное уничтожение невинных людей? Только аллегорически. Через смех, лубок и почти кукольный театр
Заезженную в кинематографе тему режиссер подает как яркий до ряби в глазах лубок, с черным юмором, театрально и без красного цвета. Кумача, алеющего почти во всех фильмах о революции, там нет. По словам Федорченко, намеренно. Фильм будто по кирпичику собран из сюрреалистических эпизодов, иллюстрирующих жизнь героев и дурное революционное время. По словам режиссера, в этой картине все правда. К примеру, лекция партийца о достоинствах крематориев: "крематорий — огненное кладбище", "традиция хоронить в гробах — единственный повод для эмиграции из России". Или съемки рекламы первого советского дирижабля — для этого к домашним собакам прикрепляли искусственные крылья. Даже "наркомнебо" было, это слово значилось на корзине, прикрепленной к воздушному шару — так большевики хотели привить атеизм непросвещенному местному населению. На выходе это кино о том, что люди разных цивилизаций не понимают друг друга, и о том, что бывает, когда лезешь не на свое небо.
В финале идут документальные кадры, снятые в наше время. На них по своей квартирке в заснеженном Казыме тащится старушка и поет революционную песню — она первая ненецкая девушка, рожденная в тридцатые годы в роддоме, а не в чуме.
Как сказать о том, что революция это извращенное уничтожение невинных людей? Только аллегорически. Через смех, лубок и почти кукольный театр. С живыми актерами вместо кукол и клюквой вместо крови. Иначе, погружаясь в материал о событиях почти столетней давности, можно тронуться. Как это случилось недавно с одной семидесятилетняя бабушкой из Макеевки — во время артобстрела она сошла с ума и перестала узнавать людей. Когда к ней на днях пришел волонтер и принес продукты, она сказала ему: "Спасибо, девочка", хотя это был мальчик. По ее телу ползали муравьи и мухи, она их не прогоняла, а только строго журила лающую собаку.
Как об этом можно будет со временем сказать киноязыком, чтобы не было пошло и пафосно? Как Федорченко: через черный убийственный юмор. Чтобы потомки могли смеяться. Потому что мы точно не сможем.