Подавлять и возбуждать

Александр Калягин
Родился 25 мая 1942 г. в эвакуации, в селе Малмыж на реке Вятка.
1965 г. — окончил театральное училище им. Б. Щукина.
1967 г. — первая роль в фильме "Николай Бауман".
1977 г. — лауреат специального приза жюри за высокое исполнительское мастерство на МКФ в Картахене (роль в фильме "Неоконченная пьеса для механического пианино").
1981 г. — лауреат Государственной премии СССР за роль в фильме "Допрос".
1983 г. — лауреат Государственной премии СССР за театральные работы (в основном, за исполнение роли В.И.Ленина в пьесах Михаила Шатрова).
1983 г. — присвоено звание народного артиста РСФСР.
1985 г. — кинорежиссерский дебют, поставил фильм "Подружка моя".
1993 г. — организовал собственный театр Et Cetera.
1996 г. — избран председателем Союза театральных деятелей РФ.

— Александр Александрович, со времен выхода фильма "Неоконченная пьеса для механического пианино" вас называют чеховским актером. Роль провинциального учителя-неудачника Платонова остается для вас одной из самых дорогих?
— "Полжизни унес мой Платонов. Полжизни…", — записал я в маленькой книжечке-тетрадочке на съемках "Неоконченной пьесы для механического пианино". Никогда ни на одной картине не вел дневник, готовясь к работе. А на этой почему-то потянуло. Вспомните крик героя: "Мне 35 лет, а я ни черта в вашей жизни не сделал!". Я, конечно, про себя так сказать не могу, но этот крик остался во мне надолго. Меня всегда ужасала мысль о том, что в моей жизни могут наступить серые чеховские будни. В дневнике осталась и такая запись: "Платонов мой меня обжег. И мимо бесследно для меня не пройдет". И действительно, не прошел. После этой картины ко мне приходило очень много писем.

— Должно быть, и после картин "Здравствуйте, я ваша тетя!", "Раба любви", "Свой среди чужих, чужой среди своих" вам передавали письма мешками?
— Да, писали очень много, но особенно — после "Неоконченной пьесы для механического пианино". В письмах люди раскрывались, делились проблемами и невзгодами, откровенно рассказывали о своей жизни. По возможности я старался отвечать, но на все письма – просто физически не смог. Вообще же к зрительским письмам всегда отношусь осторожно. Потому что ценить нужно прежде всего доброе и хорошее отношение людей к тебе. Я ведь и сам в детстве писал одному из своих кумиров — Аркадию Райкину: "Я тринадцатилетний мальчик, долго раздумывал, прежде чем написать Вам эти строки. И вот я решился. Признаться как-то даже странновато… Не смейтесь надо мной…". Аркадий Исаакович мне ответил.

— Он ваш кумир?
— У меня два кумира — Райкин и Чаплин. Чаплина впервые увидел на экране, когда мне было всего семь лет — и просто сошел с ума. Я отдыхал в пионерском лагере, смотрел телевизор, какой фильм шел — не помню. Понял, что это мое. А почему — не могу объяснить. Потом, спустя время увидел Райкина, тоже не помню, в каком фильме, и моя душа невольно протянула ниточку связи от Чаплина к Райкину. Почувствовал, что они одного замеса.

— Москва — театральный город, в нем более сотни подмостков и антреприз. Что особенного в вашем театре Et Cetera?
— Прежде всего, у него уникальный репертуар. Многие из спектаклей в нашем театре поставлены по пьесам, которые до нас никогда и нигде не ставились. Например, "Шейлок" Шекспира, "Король Убю" Сэмюэля Беккета, "Пожары" Важди Муавада, "Подавлять и возбуждать" Максима Курочкина, "Барабаны" Бертольда Брехта, "Люсьен Готье" Жоржа Фейдо, "Тайна тетушки Мэлкин" Алана Александра Милна. Шекспировская пьеса "Шейлок" нигде больше не идет. Уверен, что и у вас, в Украине, ее нет ни в одном театре. У нас ставят пьесы Роберт Стуруа и Александр Морфов.

— Чем вас привлекают пьесы, малоизвестные широкой публике?
— В них есть какая-то удивительная свежесть. И я очень люблю эксперименты. Поэтому мы ищем интересный репертуар, но за своеобразием не гонимся. У нас нет такой цели.

— Ваша фильмография в Интернете занимает почти три виртуальных страницы. Скажите, почему вы сейчас так редко снимаетесь?
— Совсем не снимаюсь. Но это не значит, что меня не приглашают. Предложения есть и их достаточно. Но, в основном, картины, в которых мне предлагают сниматься, не удовлетворяют меня по содержанию и сценарию. А иногда сроки съемок не вписываются в мой рабочий график. Например, я должен был играть одну из главных ролей в картине с громкой премьерой "Турецкий гамбит" по детективу Бориса Акунина. Съемки проходили летом в Болгарии и совпали с нашими театральными гастролями. С режиссером "Турецкого гамбита" Джаником Файзиевым мы не сошлись по срокам, и я вынужден был отказаться от съемок.

— Что скажете о пьесе нашего земляка, драматурга Максима Курочкина "Подавлять и возбуждать"? В Украине пока только читали рецензии на нее, а у вас она уже в репертуаре.
— Я мечтал, чтобы наш театр, в новом здании, открылся и новой, необычной пьесой. Видел талантливую работу Максима Курочкина "Кухня", знал, что он переделывал "Пигмалиона" для Анастасии Вертинской. Пригласил его и сказал: "Хочу вас попросить написать для меня пьесу, в которой я смог бы рассказать о том, как я одновременно люблю и ненавижу театр". Предполагал, что будет моноспектакль. Когда Курочкин прислал мне первый вариант пьесы (кстати, вариантов было штук 30), я, честно говоря, не ожидал, что в ней окажется несколько героев. И текст меня не устраивал. Мы с Максимом вместе долго шли к пониманию — что же мы, собственно, хотим сказать. Работали долго, кропотливо, въедливо, подробно — должны были четко знать и представлять, о чем хотим поведать зрителю. Я вспоминаю, что так в свое время — и я это видел — работали Олег Ефремов с Михаилом Рощиным.

— Правда, что название "Подавлять и возбуждать" подсказали Курочкину вы?
— С названием очень интересно получилось. В юности, до поступления в театральное училище им. Щукина, я учился на врача. Профессор по психиатрии инструктировал нас, когда впервые вел в психбольницу: "Не волнуйтесь и помните, что психиатрия — это самая темная профессия. На сегодняшний день известны только два способа лечения — подавлять и возбуждать, все остальное — фикция". Я рассказал эту историю Курочкину, она ему безумно понравилась, особенно фраза: "Подавлять и возбуждать", и автор решил вынести ее в название пьесы. Это корень нашей профессии! Потому что — чем мы занимаемся в театре? Мы подавляем и возбуждаем себя и зрителя. И так каждый день. В этой фразе много смысла — в ней и взаимоотношения актера и зрителя, и вообще жизнь.

— Многие актеры вашего поколения не любят, когда их называют звездами. А вы?
— Слово "звезда" не выношу. Оно западное, не наше. Нужно разучиться его произносить, вспомнить родной язык — в нем достаточно выразительных определений. Ну, например: выдающийся актер, хороший актер, замечательный, изумительный, необычный, гениальный. Сейчас и о тех, кто пару раз мелькнул в сериале, и об Алексее Баталове, говорят: "Звезды нашего кино". Это нонсенс! Это бред! Вы согласны?

— Без сомнения. В театре Et Cetera много молодых актеров. У кого из них в будущем, на ваш взгляд, есть все шансы стать выдающимся, изумительным?
— Могу их назвать: Владимир Скворцов, Валерий Панков, Наталья Благих, Татьяна Владимирова. Я знаю, что говорю, они действительно настоящие актеры, приходите на спектакли с их участием — убедитесь в этом сами.

— Вернемся к Чехову. Наш земляк, украинский актер Илья Волох как-то прихвастнул: "Я выпускник МХАТа, был студентом самого Александра Калягина, который по праву считается специалистом по Чехову". Часто ли вы перечитываете произведения Антона Павловича?
— Часто, но не без конца, как почему-то многие думают. Чехов — один из моих самых любимых писателей. Разумеется, он много для меня значит. Когда-то я преподавал актерское мастерство в Чеховской школе в Париже. Но главное — с пьесы "Дядя Ваня" начинался наш театр.

Антураж "Лиц":
На сцене, задрапированной в черное, – огромных размеров пенсне. Надо полагать, самого Чехова. В стеклах отражаются картинки жизни, писателем же и созданные. Пенсне свисает с потолка, являя собойглавную и почти единственную деталь оформления сцены. Когда очередной фрагмент "Лиц" заканчивается –зал погружается во тьму, прожектор выхватывает пенсне из мрака, и оно начинает медленно раскачиватьсяв такт знакомому и волнующему вальсу Миллера "Осенний сон". Можно предположить, что таким образом намнапоминают о способности чеховского пенсне и сегодня видеть все и всех, в том числе сидящих взрительном зале. А можно ничего не предполагать, а просто восхититься изящному решению, предложенному художником спектакля Виктором Дургиным. Одно определенно: художник понял замысел режиссера – дать в "Лицах" только Чехова. И ничего – от себя...

—Спектакль "Лица", который вы будете представлять на гастролях в Украине, также поставлен по пяти рассказам Чехова — "На чужбине", "Психопаты", "Канитель", "Злоумышленник" и "Дипломат". На сцене Et Cetera он почти 10 лет идет с неизменным аншлагом. Чем вы можете объяснить такой интерес зрителя к этой постановке?
— Этот спектакль будет актуален и через 10 лет! Я в этом абсолютно уверен. Русский характер — это вечная тема. Его не могут изменить ни время, ни компьютеры, ни полеты на Луну. Все просто.

— Именно в этом спектакле впервые сложился ваш сценический дуэт с замечательным актером театра им. Вахтангова Владимиром Симоновым…
— Мы с Володей давно дружим. Оба учились в "Щуке" (разумеется, училище заканчивали в разные годы — Володя моложе меня). Вместе работали во МХАТе, играли в одних спектаклях. Он близкий мне человек, я ему — тоже, нам никогда не бывает скучно друг с другом. Мы с ним, случается, и говорим в унисон. Конечно, мне очень комфортно играть в "Лицах" с таким партнером. Приходите на наш спектакль в Национальном театре им. Франко, увидите все сами.

Фокус благодарит за содействие в организации эксклюзивного интервью "Театральные сезоны Stoletov".