Дорогой Херст

Дэмиен Херст

— Г-н Херст, ваши работы нередко cловно бы испытывают нервы зрителя на прочность. Часто ли вы сталкиваетесь с негативной реакцией на свое творчество?
— Постоянно! Но парадокс в том, что негативная реакция — как раз у тех, кто никогда не видел мои работы воочию. Люди подходят и говорят: "Мне не нравится то, что вы делаете!" Я спрашиваю: "А вы видели мои работы?" — "Нет! Но я читал о них!". Это все равно, что сказать: "фильм ужасный", прочитав на него критическую рецензию. Пойдите в кинотеатр и посмотрите фильм! В этом смысле искусство — вещь довольно консервативная. Его нельзя в полной мере продемонстрировать с помощью телевидения или в журнале. То, что я делаю, нужно воспринимать "один на один". Я, к примеру, всегда представляю своего зрителя — как он смотрит на мою работу, пытаюсь понять, что он чувствует, думает. Один единственный человек, стоящий перед скульптурой — и есть моя аудитория. Те, кто увидел выставку своими глазами, потом говорят: "Это вовсе не так ужасно, как я думал!"

— Есть ли у вас внутренние ограничения, темы, за которые вы не взялись бы ни при каких обстоятельствах?
— Не думаю. У меня есть какие-то универсальные "триггеры", знаете, как в рекламе, то, что наверняка может зацепить. Я хочу стимулировать мыслительный процесс. У искусства для этого масса возможностей. Но на самом деле вопрос скорее в моральных принципах публики, а не моих. Согласитесь, если бы я сделал что-то источающее дурной запах, вряд ли кто-то стал бы на это смотреть. А я хочу, чтобы смотрели! Например, я бы не стал делать какие-то скульптуры с телами мертвых людей. Думаю, услышав о такой выставке, никто бы на нее не явился. Скульптуры с мертвыми животными — совсем другое дело. Потому что отношение к мертвым животным у людей совсем не такое, как к мертвым людям, какое-то особенное. Скорее сострадание, чем отвращение.

— По вашему мнению, современное искусство должно шокировать?
— Думаю, шок — своего рода побочный продукт. Любое искусство старается шокировать. Но зачастую то, что шокирует — вовсе не искусство. Я вот недавно прогуливался по торговому центру. Хотел зайти в бутик Prada и увидел, как два парня тащат из грузовика туши поросят и несут их в мясную лавку. С одной стороны — что тут такого? Но, если вдуматься, — настоящее сумасшествие: парень с мертвой свиньей на плече посреди Сити.

— У вас не было проблем с церковью из-за каких-то ваших провокационных экзерсисов?
— Да нет, напротив, как раз церковь всегда замечательно реагировала на мои работы. Как-то я сделал скульптуру Святого Варфоломея — отлитую в бронзе человеческую фигуру, только без кожи. Нечто подобное я видел у Леонардо да Винчи. Она особенно нравится студентам медицинского колледжа, которые изучают анатомию. Так вот: изваяние купила Церковь Святого Варфоломея в Лондоне, сейчас оно находится в храме. И это здорово! Церковь всегда покупала настоящие произведения искусства.

— Вы часто говорите о себе, как о человеке нерелигиозном, но тема религии вас неизменно привлекает.
— Религия пытается осмыслить мироздание. В какой-то степени тем же заняты и ученые. Но религия порядком одряхлела. То, что имело смысл 2000 лет назад, не должно ставиться во главу угла сегодня. Это смешно! Это теперь не работает. Нам нужна новая религия, новая вера во что-то.

— Что же может заменить религию?
— Искусство! Это великая вещь. Оно помогает вырваться из суеты будней. Благодаря искусству вы можете пережить любые кризисы своей жизни.

— Что позволило вам стать самым успешным художником последних десятилетий?
— Счастливые совпадения. Собственно, искусство — это и есть совпадение. Многое, из того, что делает художник — автопортрет, лишь по стечению обстоятельств превращающийся в шедевр. Энди Ворхол стал своего рода революционером: с его приходом искусство стало стоить больших денег, современные художники почувствовали, каково быть знаменитыми, успешными, богатыми. Кроме него были и другие. Еще до начала моей карьеры художник Карл Лондри создал скульптуру из кирпичей. И одна галерея купила их. Я помню поднятую в связи с этим шумиху в газетах: "Как можно это покупать? Это же не искусство! Слишком много денег, это глупо!" Затем был парень в Англии, который сделал субмарину из тракторных шин. Кого-то из зрителей она возмутила. Да так, что он ее поджег, и сам погиб в огне. Он хотел уничтожить то, что не считал искусством, но погиб сам. Тогда я еще учился в художественной школе, но ясно почувствовал: наступают другие времена. В газетах живо обсуждали современное искусство, и мне захотелось стать его частью, бросить вызов обществу.

— Американский архитектор Франц Ллойд Райт сказал: "Если это покупают, значит, это искусство". Согласны?
— Думаю, да. Я и сам всегда говорил: если картину выставили в галерее, значит, она того стоит. Думаю, мы давно уже перестали ломать голову над тем, что такое искус­ство. Я иногда размышляю: ну в чем разница между арт-галереей и автосалоном? Замените продавца машин арт-дилером, уберите тачки, и вместо них поставьте произведения искусства — все одно. Можно наложить в штаны и сказать: "Это искусство!" И найдутся те, кто скажет: "О, да!" Ну, разве что отодвинуться от вас подальше.

— Кого вы можете назвать заядлым коллекционером ваших работ?
— Виктора! (Смеется. Речь — об украинском меценате Викторе Пинчуке — Фокус) Однажды он пришел в мою студию и заметил картину в оранжевых тонах, с прилепленными к ней мертвыми мухами. Виктор сказал, что она напоминает ему Украину — дело было как раз в разгар событий 2004-го года. Думаю, я ему ее подарю… Джордж Майкл недавно приобрел несколько моих работ — какие-то большие скульптуры. Дэвид Бэкхем купил пару вещиц для жены Виктории. Том Круз приходил в мою лос-анджелесскую студию прошлым летом, но так ничего и не присмотрел. Много моих работ у миссис Прада (Миучча Прада — итальянский дизайнер, основательница торговых марок Prada, Miu Miu и др. — Фокус). Вообще, на мои выставки приходит много людей, но не все стремятся купить что-нибудь из того, что я придумал. Есть и такие, что покупают картины, потому что думают: у моих знакомых есть Херст, стало быть, и я должен иметь его в своей коллекции. Конечно, мне по душе те, кто делает сознательный выбор.

— А сами-то вы коллекционер?
— Мне нравится Трейси Эмин (британская художница, в 1998 г. прославилась инсталляцией "Моя постель". Окровавленное нижнее белье и презервативы — самое невинное из того, что на ней изображено — Фокус), Такеши Мураками (японский художник-минималист — Фокус). На самом деле, мне нравится многое и многие. К примеру, я часто покупаю работы Джеффа Кунса (американский художник, известный своим пристрастием к китчу, особенно в скульптуре — Фокус).

— Смотрите ли вы на кого-нибудь из современных художников, как на соперников?
— Вряд ли у художников есть соперники. Когда я иду в какую-то галерею, хотя бы на выставку Кунса, смотрю на его работы как обычный зритель, как ребенок. И не думаю о конкуренции. Как художник вы можете быть только тем, кем являетесь. Соперничество не имеет начала и конца. К примеру, у вас огромная яхта, и вы думаете, что она — самая большая во всем мире. Но однажды, когда вы зайдете в порт, обязательно обнаружите, что рядом пришвартовалась яхта больше вашей. Если я вижу классную выставку, то получаю удовольствие от нее, а не начинаю заниматься самоедством — почему у кого-то вышло лучше, чем у меня. Иногда я смотрю на чьи-то работы и думаю: Боже, ну почему я до этого не додумался? Но это не зависть, а восхищение. Потому что, если ты любишь искусство, ты наслаждаешься им.

— Даете ли вы советы своим друзьям по цеху?
— Я подумывал о том, чтобы начать преподавать. Но моя "вторая половина" сказала: даже не думай! Это из-за девушек. Я помню, когда ходил в художественную школу, художники в возрасте стремились в нее, чтобы проводить время в обществе юных барышень. Но когда-нибудь я обязательно сделаю учебник для студентов. В свое время меня здорово учили. Знаете, на меня сейчас работает не меньше сотни человек. Среди них много художников. Я им помогаю — кому выставками, кому продвижением по службе. Но не удивляюсь, когда, проработав на меня несколько лет, они заявляют: "Да пошел ты! Теперь я буду сам заниматься искусством!" Это нормально — нельзя всю жизнь быть учеником. Когда-нибудь нужно стать учителем.

— У вас есть последователи среди художников, те, кто вас копирует?
— Таких, кто бы меня сознательно повторял, не замечал. Мне, правда, говорили, что в Корее и даже в Японии есть школы искусств, где я — настоящий герой.

— Почему именно в Японии?
— Не знаю. Может, это из-за суши, мертвой рыбы? (Смеется).

— А сами вы, пусть подсознательно, подражаете кому-нибудь из классиков?
— Мне по душе очень разные художники — Рембранд, Гойя, Фрэнсис Бэкон. Микеланджело — просто гений. Все мы кем-то восхищаемся. Но подражать… Скорее, я иногда размышляю: какими были бы работы Рембрандта, если бы он жил сегодня? Он был гениальным художником и создавал свои произведения о том мире, который его окружал. Вы знаете, чем гордились в его времена. Тем, что нарисованный на стене пейзаж сложно отличить от того, что виден в окне. Думаю, фотография очень изменила современное искусство. Теперь нужно не просто повторять природу, нужно ее преображать.

— Ваши дети рисуют?
— Без конца! Один из моих сыновей, Кассиус (ему сейчас семь лет) недано отличился: никак не мог нарисовать акулу и рассердился, без конца бормоча: "Какой ужасный рисунок!"…

— Ну, в акулах-то вы специалист, помогли ему нарисовать хищницу?
— Да, конечно. Но он сказал, что я рисую неправильно. Упрямый малый. Но это здорово, что он хочет и старается учиться.

— Дети пытаются копировать ваши работы?
— Надеюсь, у них свой путь. Мы поддерживаем их, внушая только, что главное — оставаться самим собой. Как-то я привел старшего в свою студию. Он нашел большую коробку от старого телевизора, водрузил ее на кресло, и вывесил свои рисунки. Дескать, "а это — моя студия". Я подумал, что из этого может получиться интересная скульптура.

— Не думали о том, что когда-нибудь решите — вам больше нечего сказать? Что вы достигли пика, а стало быть, можно заявить об окончании карьеры?
— С помощью искусства я общаюсь с людьми. Когда что-то создаю — по-настоящему счастлив. Один мой знакомый бизнесмен, который во многом мне помог, говорил: "Деньги должны следовать за искусством, а не искусство за деньгами". Это замечательный совет. Как только почувствуешь, что занимаешься искусством ради денег — нужно бросать творчество! Многие приходят ко мне в студию и заказывают то, что я делал в прошлом году. Можно, конечно, оказать им любезность. Но тогда возникает риск забыть, в каком направлении ты двигался. Так закончили много хороших художников. Бывает, правда, что после очередной выставки я говорю себе — все, устал! Хочу домой, проводить время со своими мальчишками и не думать об искусстве. Но потом, просто прогуливаясь по улице, могу что-то увидеть и подумать: эти вещи можно сложить вместе, и выйдет здорово! Все начинается сначала. Так же поступают дети — они просто играют. Искусство — это и есть игра, у которой ничего общего с реальностью.

Ювелирный трюк
Знаменитый череп в бриллиантах стал самым дорогим произведением современного искусства. Во лбу у него горит огромный розовый бриллиант, стоимость которого оценивается в $8 млн. Зубы сделал дантист специально для проекта. Число бриллиантов – 8601, общий вес – 1106,18 карата. Херст назвал свою работу For the Love of God ("во имя любви к Богу"), подчеркивая тленность всего живого и в то же время победу над смертью

Анатомия по Херсту
Бронзовая 14-тонная скульптура The Virgin Mother ("Мать-девственница") предварила выставку молодых художников "Сенсация" в британской Королевской академии художеств. Правая сторона "чрева" "беременной девственницы" вскрыта и походит на анатомический атлас

Тушка за $12 млн.
Работа Херста The Physical Impossibility of Death in the Mind of Someone Living ("Физическая невозможность смерти в сознании живущего") принесла автору номинацию на премию Тернера. Акулу в формальдегиде купил американский коллекционер стивен коэн за $12 млн.

Memento mori
Именно серия животных в формальдегиде принесла Херсту всемирную славу и не один миллион долларов. Но "замаринованные" овечки, коровы, свиньи и акулы вызвали яростные протесты защитников братьев наших меньших. сам автор считает, что вид расчлененных животных должен вызывать у зрителя не отвращение, а сострадание