Времени нет. Никакой связи между достижениями и возрастом не существует

Когда тебе семь, те, кому десять, кажутся почти взрослыми, независимыми, решительными и рослыми, почти идеальными. Те же, кому пятнадцать, недостижимы вовсе. Они просто другие люди, и не представляешь даже, как с ними говорить на равных и быть. Ничего, например, непонятнее нет, чем друзья мамы и папы, у которых в браке разница десять лет, и если об этом задумываешься, то только в одном ключе: как такое могло случиться, зачем? В детстве нам всегда столько лет, сколько на самом деле, и если кто-то старше на месяц или даже неделю, то он лишь на неделю или на месяц сильнее и более неуязвим, но в первую очередь точно так же зависим от взрослых. Даже тот, кто на самом деле страшное пережил, может еще спастись — забыть и остаться маленьким, и продолжать расти.

В пятнадцать мы уже все по-разному знаем границы того, с чем имеем дело. Кто-то о себе все понял и движется смело, кто-то стал знаменитым или потерял родных, кто-то всегда теперь делит мир на своих и чужих, кто-то живет без цели, кто-то уже родил или ел наркоту, а кто-то ходит в художественную школу с брекетами во рту. Так мы становимся всем, что случилось с нами, — зеркалом опытов, влияний, переживаний, принимая ограничения, правила. И считаем уже не годами, а темпом событий, достижений и заработанных пониманий.

Время сравнивания съедает нас изнутри, подталкивает в спину и говорит: смотри, вот тот, что рядом, — он младше на пять, а то и на шесть, а у него-то все уже есть: тойота, двое малышей, третий брак, должность, имидж и счет — чего там ты не успел еще?

Больше не делают разницы те непонятные детские десять лет, и многим удобно думать, что времени на ожидание уже нет, не годы остаются, но каждый отдельный час, и лучше все сделать, успеть и понять сейчас, и каждый бесценный опыт становится не ключом, а пугающим пониманием, сколько всего еще ты не смог. В двадцать пять или в тридцать пять многие предпочитают совсем не смотреть назад. Время сравнивания съедает нас изнутри, подталкивает в спину и говорит: смотри, вот тот, что рядом — он младше на пять, а то и на шесть, а у него-то все уже есть: тойота, двое малышей, третий брак, должность, имидж и счет — чего там ты не успел еще?

Дальше от каждого кто-то зависит — родители, дети, бизнес или судьба человечества в целом. Больше нет этих отметин, расчерченных белым мелом, о том, чего все еще хочешь, и том, что смог, есть просто то, что ты должен. Мир желтый, и жесткий, и хрупкий, будто огромный стог, в котором — так и не знаешь — есть или нет игла, которую ищешь. Девушка, бывшая лучше всех в шестнадцать, почему-то поправилась и сдала, а лучший друг — идиот и шут, и родился он в том же году, что и твой отец. Младший брат написал симфонию или спроектировал ТЭЦ нового поколения. Но на что-то важное времени все еще нет, будто оно бумажное и сгорает от мелочей так быстро, что и не успеваешь понять, что это "что-то важное". Каждый так или иначе создал свой мир и запер на свой замок, и поэтому каждый, вне зависимости от возраста, теперь в чем-то по-своему одинок.

Мне кажется, быть взрослым на самом деле — не заработать тысячи и не растить детей, не покупать алкоголь без паспорта, не продавать породистых лошадей, не думать о цене чьей-то жизни или души и не высчитывать, где ты поспешил или согрешил. Не в умении слушать и слышать, не в отказе от правил, когда начинать, рожать или умирать, не в умении угадать, сколько лет назад было ясно, что кто-то станет богат, а кто-то закончит плохо, не в принятии ответственности, не в умении любить или прощать, отпуская, не в вежливом мастерстве делать вид, что все тебе нипочем, и даже не в тех, кто рядом и всегда готов подставить плечо. Не в собственной формулировке тайной сути вещей, не в постоянном стремлении к правильной постановке личной задачи, и не в знании того, как это на самом деле "нет времени" — просто в понимании, что времени нет вообще, оно ничего не значит.

Катерина Бабкина, писатель