Революция за партой. Затевая переворот, стоит подумать, кто придет на смену власти

Когда я слышу о "преступной власти", "оппозиционно настроенном электорате" или "проекте Банковой", вспоминаю историю студенческих лет. Все перипетии украинских выборов, только в миниатюре, я пережил, когда мы попытались свергнуть старосту группы. Он носил журнал и получал стипендию. Реальной властью не обладал, субординации не было — семнадцатилетним подросткам не до этого.

Революция, как водится, зрела постепенно. Во-первых, старосту не выбирали общим голосованием — он был представлен группе в первый день занятий. Как именно он прорвался к власти, никто никогда не выяснял, но теория заговора подсказывала: что-то тут нечисто. Во-вторых, староста дружил с обитателями общежития, а большинство нашей группы составляли "местные". Деление, конечно, было весьма условным: никакой вражды или социального неравенства не было. Но против законов психологии и социологии не попрешь: если больше двух человек, надо как-то разделиться. А нас было аж 18.

Разве сержант Мамба из банановой республики звонит улетевшему на отдых во Францию президенту: "Мсье президент, я тут пока власть захвачу, ок?"

Для любой массовой заварухи необходим весомый повод. Первая мировая война началась с убийства эрцгерцога Фердинанда, мятеж на броненосце "Потемкин" — с протухшего мяса, ну а наш студенческий бунт, ясное дело, — со стипендии. Староста, в чьи обязанности входило получение и раздача денег населению, вдруг пропал. А стипендия, не полученная в срок, отправлялась на банковский депозит до следующего месяца.

И хотя речь шла о деньгах, причину революции сложно назвать экономической. Минимальная стипендия тогда составляла всего 9 гривен — по нынешним меркам это около 30 гривен. Дело было в самом принципе: как с пресловутым языковым законом, который поддер-живают и некоторые русскоязычные граждане просто потому, что "за державу обидно".

Интересный момент: вопрос, кто будет новым старостой, прозвучал не сразу. Шел бессмысленный и беспощадный бунт, просто хотелось "крови". Казалось, будто группа вообще готова забыть о стипендии, только бы восторжествовала справедливость. Староста, кроме неприятных обязанностей, получал крошечную надбавку к стипендии, и игра не стоила свеч.

На роль лидера больше всего подходил студент с кошачьим прозвищем Барсик. Представитель "местной" части электората и капитан футбольной команды, он к тому же мог предъявить если не пятерку, то как минимум первую тройку своего "предвыборного списка". Туда входили его соседка по парте, впоследствии ставшая женой, и напарник по футбольной команде по прозвищу Заяц.

Вполне прогнозируемо именно Барсик и взял инициативу в свои руки. На этом, правда, прогнозируемость и закончилась: вместо своего имени он на всю аудиторию прокричал: "Давайте Зайца на старосту!". Заяц по природе был человеком спокойным и рассудительным; на роль пламенного Че Гевары никак не тянул. Но действующую власть Заяц тоже не любил, поэтому тихо ответил: "Ну да, я мог бы…".

Потом, конечно, революционная романтика разбилась о суровую реальность. В деканате представителям "революционного комитета" пояснили, что для свержения старосты группа должна подать петицию, в которой подробно расписать преступные деяния действующей власти. Дело запахло 37-м годом, Павликом Морозовым и прочими "законами о пяти колосках". Революционеры бросились врассыпную: сцена напоминала знаменитый эпизод из "Золотого теленка", когда ни один из граждан, поймавших карманника Паниковского, не пожелал фигурировать в протоколе псевдомилиционера Остапа Бендера.

Староста, который попросту на несколько дней заболел, узнал о происходящем из деканата. Лучше вести себя он не стал, но революционный порыв уже был погашен. Поэтому до самого выпускного вечера он сохранил свою должность, а прозвище Староста приклеилось к нему навсегда.

Барсик таки сумел реализовать свои лидерские амбиции — на военной кафедре, став командиром взвода. Должность оказалась куда приятнее: вместо невнятных начальственных функций вроде ношения классного журнала он мог вполне легально крикнуть подчиненным: "Роооовняйсь! Смиииирно!".

Со старостой мы дружим до сих пор, и тема революции всплывает на каждой нашей встрече за пивом. Его главная обида, которую он пронес через долгие годы: "Почему вы мне тогда не позвонили?" На что я обычно отвечаю: а разве сержант Мамба из банановой республики звонит улетевшему на отдых во Францию президенту: "Мсье президент, я тут пока власть захвачу, ок?"

Сейчас кажется, что история студенческих лет повторяется, но уже в национальном масштабе. Есть и не особо любимый народом староста, и так и не охлажденный еще в 2004-м революционный пыл, и недовольная прослойка электората. Да и со стипендией не все в порядке. Но и проблема все та же — нет замены. Мало кто готов и способен стать настоящим старостой.

Дмитрий Слинько, редактор спецвыпусков "Красивая страна" журнала Фокус