Памяти Небесной сотни

Современные психологи утверждают, что только так, простившись и осознав потерю, ребенок сможет справиться с посттравматическим синдром, который однозначно накроет, повлияв на всю дальнейшую жизнь. Именно поэтому все, все, кто может и не может, должны идти на Майдан. Идти и видеть море цветов, море свечей, десятки белых крестиков, простреленные деревянные щиты, каски погибших, покоцанные пулями столбы и деревья, снятую брусчатку, сгоревший Дом профсоюзов, водометы, БТР и много слез совершенно разных людей.

Впервые заплакала через десять метров от ЦУМа. Физически почувствовала чужой страх, но страх не низменный, а такой - на грани замозабвения - страх смирившихся и страх готовых переступить черту. Я плачу, потому что уже ничем не помочь. Вокруг суета, народ фоткает. Сквозь десятки голов я вижу глаза. Они тоже плачут. Светлые глаза пожилого человека. Мы смотрим друг на друга. Все вокруг для нас замирает. Мы скорбим.

Второй раз у Лядских ворот. Одна каска погибшего. Цветы, свечи. Две каски, свечи, цветы. Девять касок. Две каски. Три каски. Иконки, цветы, стопка, кусок хлеба, белый игрушечный заяц, надпись "здесь человеческая кровь". Фотографии. Молодые красивые парни. За что? Ради чего? Плачу. И мужчина возле меня плачет. И девочка-подросток с красными гвоздиками. Когда я была ребенком, мы с мамой всегда приходили сюда 2 мая. Смотрели велогонку на Крещатике, потом ели мороженое, а потом шли на Майдан. Когда мне было 19-ть, мы собирались здесь, на Рулетке, играли на гитарах, пели, плели фенечки. У меня светлые воспоминания об этом месте. Но никогда больше я не смогу пройти здесь без слез. Белый плюшевый заяц, каски и свечи, - вот что такое для меня теперь Рулетка.

Дом профсоюзов сгорел. Погасли часы. Безвременье. Убиты люди. В их обгоревших телах найдены пули. – У вас здесь кто-то погиб? Вы плачете, - женщина берет меня за руку. – Нет, у меня живы. Я не могу понять, как, как такое могло произойти в 21 веке. – У меня погиб друг на Институтской, но уже нет слез, я не знала, я вообще думала, что он трус, а он погиб. Видите, нет слез, только голос пропадает, когда хочется рыдать.

Баррикады из брусчатки, каски погибших на них. Каски, каски, каски. Цветы, свечи, белые пластмассовые крестики. Звук. Очнулась. Со сцены кто-то волает какую-то истерическую чушь. Иногда не просто чушь, а чушь в примитивных стихах. Мелко, пошло. Колоссальная разница. Эти отдали самое ценное – жизни, а эти теперь все опошлят и скажут, что так и надо. От возмущения к горлу подступает комок. Держусь, держусь, ну, сколько ж можно. Взгляд. Знакомые очки. Знакомый журналист. И вот мы уже, обнявшись, рыдаем вдвоем. Вздрагиваем, всхлипываем, крепко прижавшись друг к другу. Так и стоим посреди дороги. Синяя и красная куртки. Плачем. Накрыло.

Наверное в тысячный раз за свою жизнь я поднимаюсь к Октябрьскому дворцу по этим ступенькам. И они, и Дворец многое помнят. Сначала здесь бегали красивые ножки учениц Института благородных девиц, потом, в 30-х, расстрелы в этих подвалах и ночные отправки трупов в грузовиках с натянутым брезентом на захоронение в Быковню. Здесь тоже портрет с черной лентой, цветы, свечи. Интеллигентное лицо, в августе ему было бы 40 лет.

Институтская. Все беззаботные мои прогулки с Липской на Крещатик через Майдан - в прошлом. Все стерлось. С сегодняшнего дня в памяти баррикады каждые метров 300. Гарь, колючая проволока. Море цветов. Свечи, каски. Здесь ушла Небесная сотня. Одних Богу передали снайперы, засевшие на крышах соседних зданий. Другие встретили смерть на баррикаде у верхнего входа в Метро Крещатик. Снова море цветов, портреты. Расстрелянные фонарные столбы и деревья. В металлический столб пули входили на пару сантиметров, деревянные щиты – нехитрая защита протестующих – прошиты насквозь. Не слышна сцена и почти камерно. Здесь плачет каждый третий.

Я не жила на Майдане, не знала этих мужественных людей, но, пройдя сегодня по центру своего города, я не знаю как мне это простить. Я взываю к своему великодушию, православию, доброте, но я человек и меня разрывают слезы, беспомощность и ненависть. Как можно было все это допустить в 21 веке? Как? Это не террористы-одиночки, взрывающие себя в автобусах, это десятки десятков сознательно убитых в стране, где нет военного положения. Я не знаю как найдут в себе силы простить те, чьих друзей, любимых, отцов и братьев убили. Эти силы нужны им, нужны нам и их надо где-то взять.

Для этого нужен первый шаг – надо увидеть то, что произошло. Это надо осознать. Поэтому идите. Берите детей и идите, не зависимо от того, на чьей вы стороне и что делали еще месяц тому - поддерживали, осуждали или были нейтральной Швейцарией. Идите и смотрите на погибших сограждан, на свою разорванную и сожженную страну, пока вам снова не втюхали розовые очки. Смотрите и плачьте.

Яна Мойсеенкова, главный редактор Фокуса
Фото: УНИАН