Синдром Савченко. Что не так с украинским народом и его героями

Кажется, выход из тюрьмы еще не означает обретения свободы. В аэропорту Борисполь Надежду Савченко окружили плотным кольцом: ощетинились микрофоны, прицелились камеры. Каждый хотел получить от нее — что? Что угодно: мимолетный взгляд или убийственно точный приговор нашей реальности, из которой Надежда была исключена на 709 дней (спичрайтеры Петра Порошенко дотошны в цифрах). Нервы были напряжены, кажется, у всех. Какой-то фотокорреспондент несколько раз ударил по руке свою коллегу-журналистку, требуя опустить микрофон — мешает, раздражает. В этом кольце, как в загоне, металась Надежда Савченко, прося дать ей немного пространства, потом — прося прощения у матерей погибших.

Эмоциональное состояние освобожденной из российской тюрьмы украинской летчицы сразу стало предметом дискуссий. Такая экзальтация — это вообще нормально? Как стоит воспринимать слова человека, прошедшего через такие испытания: буквально ли, пропуская ли через фильтр оговорок и сносок ("ну вы же понимаете, почти два года в изоляции")? Психологи в эти дни стали особенно востребованными экспертами: "Как вы думаете, сколько времени Надежде потребуется на психологическую реабилитацию?"

Несколько коротких спичей Савченко позволяют допустить, что травматический опыт пленения, заключения и суда не прошел для нее бесследно. Да, у Надежды явный "комплекс выжившего" — чувство вины за то, что она на свободе и жива, в то время как другие воины либо в плену, либо погибли. В перспективе такой комплекс может толкать человека на искупление воображаемой вины через самопожертвование, подвижничество, риск.

Да, Савченко, как и любому человеку, прошедшему через войну и плен, действительно необходим курс реабилитации и ресоциализации. Сотни и сотни ее побратимов, вернувшись с фронта, сердцем и мыслями остались там, на передовой, и кто-то должен помочь им найти путь домой. Да, Надежде предстоит освоить новую для себя роль публичного и сверхпопулярного политика, что для ее психотипа может быть чревато серьезной личностной трансформацией. Мятежная летчица — человек предельно прямой и бескомпромиссный, ей будет сложно прижиться в не слишком морально разборчивом политическом сообществе. В общем, в норме ли Надежда Савченко? Пожалуй, не совсем. Но ее проблемы реально диагностировать и исцелить.

Сложнее обстоит дело с психологическим состоянием всех нас, ожидавших Надежду, кто с нетерпением, а кто — с мрачным негодованием. Возвращение Савченко в Украину показало, что и украинское общество не вполне здорово, не говоря уже о той его части, что непосредственно отвечает за политику. Что же со всеми нами не так?

От совместной пресс-конференции Петра Порошенко и Надежды Савченко осталось неприятное ощущение. И вот почему. Это было мероприятие, целиком и полностью посвященное ей. Все внимание — ей, награды — ей (цветы, правда, маме: консультанты Петра Алексеевича быстро сориентировались в настроениях Надежды), слова — о ней. Но при этом саму Савченко как будто исключили из происходящего. Кажется, президент так и не смог обратиться к ней напрямую, а говорил все больше в третьем лице: Надежда, надежда. Вокруг Савченко будто сохранился этот стеклянный барьер из зала суда. Надежду Савченко как символ украинского сопротивления и незламної волі готовы принять все, а вот к общению с реальной живой женщиной оказался не способен никто. Кроме, конечно же, фронтовиков.

В то же время, как заметила Надежда 27 мая во время своей пресс-конференции, у нее сейчас почти не осталось личного пространства. Ходить по улице нельзя: с ней все время хотят сфотографироваться, к ней хотят прикоснуться, подержать за пуговицу. У популярных среди туристов памятников есть такие характерные затертые до желтого блеска места – у кого палец, у кого нос. Но у памятников нет личных границ, а у Надежды Савченко есть – и их нужно научиться уважать. Все эти симптомы указывают на важную проблему, которая портит многое в нашей политике и общественной жизни: мы можем принять политика, только расчеловечив его, только наделив его воображаемыми сверхспособностями изменить все к лучшему. Или к худшему. Потому что, признав в своих лидерах ту же, что и у нас, природу — человеческую, обычную, — нам придется расстаться с политическим детством, патернализмом, инфантильностью — как угодно. Нам придется повзрослеть, научиться быть реалистичными в своих ожиданиях, последовательными в своих требованиях и ответственными в действиях.

Надежде Савченко настойчиво предлагают примерить роль политического лидера, связывают с ней ожидания больших перемен. Это логично. Ведь был же у Чехии свой Вацлав Гавел, который сидел. У южноафриканцев был Нельсон Мандела, который очень долго сидел. Народам, пережившим опыт колонизации, и находящимся на пути к свободе, подходят лидеры, которые прошли через тюрьму и поэтому знают истинную цену свободы. Украина не исключение. Вячеслав Чорновил, Юлия Тимошенко, Юрий Луценко были политзаключенными, и этот опыт стал важным ресурсом для политической карьеры в обществе, поколениями жившем в символической несвободе, "тюрьме народов". Теперь, кажется, мы взялись окончательно разрушить стеклянные стены советского прошлого: переименовываем улицы и города, сносим памятники. Но действительно ли мы готовы вырваться на свободу? Ведь в нашей истории был и Виктор Янукович — президент с тюремным прошлым, который не хотел свободы ни для кого. Даже для себя.