Уроки Поповича. О чем предупреждал украинцев великий мыслитель

Смерть Мирослава Поповича, философа, директора Института философии НАН Украины, почти мгновенно обрела свою высокую трагическую символику: умер моральный авторитет.

Это справедливо, и об этом написали многие. Те, кто его хорошо знал. Те, кому посчастливилось с ним общаться. Однако уход человека такого масштаба, умевшего мыслить и задавать нравственные ориентиры, не может быть окрашен только скорбью.

Кем был Мирослав Попович для украинского общества и украинской власти? О чем предупреждал? И самое главное – был ли услышан? Из ответов на эти вопросы мы можем многое узнать о нашем прошлом, настоящем, а главное – о нашем будущем.

В одном из интервью в апреле минувшего года Попович признавался, что "из всего постсоветского пространства самое большое чудо – это Украина. Мы победим. Все будет хорошо".

Это можно было бы назвать точкой зрения оптимиста, глядящего сквозь розовые очки на будущее страны, которую он любит до самозабвения. Но в том-то и дело, что взгляд Поповича – это взгляд мудреца, проникающий не только в перспективы, но умеющий выявить опасности на пути в будущее.

Период, в которой мы продолжаем существовать и сегодня, философ рассматривал как чрезвычайно опасный, чреватый скрытыми угрозами потери государственности. Больше всего он напоминал ему "Пражскую весну" 1968 года. С той лишь разницей, что "тогда советские танки стояли на границе с Чехословакией. Сейчас, пожалуй, полномасштабного наступления России на территорию Украины уже не будет. Кремль выдохся".

Опасность со стороны Москвы он заметил задолго до того, как Крым был аннексирован, а на Донбасс пришла война. Хотя если прочесть его книгу "Красное столетие", выпущенную в 2005 году и вышедшую на русском языке десять лет спустя под, пожалуй, еще более точным названием: "Кровавый век" (что вызывает невольную ассоциацию со строками Мандельштама: "Мне на шею кидается век-волкодав"), можно подумать, что он как бы дает России "возможность на исправление".

Когда создавался СССР, пишет Попович, "в поисках подходящего имени новорожденному "союзному государству" все чаще мелькало слово "евразийский". В конце концов утонченное "евразийство" выродилось в вульгарный националистический "русский мир". России предстоит вернуться к истокам, чтобы принять современное европейское "свобода, справедливость, солидарность". У Украины, не знающей имперской традиции, есть шанс значительно сократить этот путь".

"Русский мир" оказался неисправимым: Украина хлебнула его кровожадности по полной. Но Попович, видя происходящее на Донбассе, не склонен был упрощать ситуацию. Выставлять ее в том нелепом виде, когда выжить или нет украинскому государству – целиком зависит от степени агрессивности и наличия возможностей к разрушению его северного соседа. Для философа не составляло тайны, что действия самой украинской власти могут привести к печальным для страны последствиям. Он, например, считал недопустимым, когда власть лжет, констатируя: "Наша власть, как и всякая другая, врет".

Он признавался в прошлом году, что выбирать у нас – не из кого. И если бы началась избирательная кампания, он бы понятия не имел, на каком основании ему следовало бы сделать свой выбор. Хотя и считал, что нужно продолжать электоральные баталии до тех пор, пока наконец там, у власти, как он выразился, не "будут все свои" – свои для тех, кто выбирает.

При этом он был убежден, что человек должен жить не только хлебом насущным. Свобода, равенство и братство – то, что было вынесено на знамена Великой французской революции, – не были для него чем-то глубоко вчерашним.

В "Кровавом веке", например, он высказывал серьезную обеспокоенность отсутствием равенства в социуме. "Вероятно, страшнее всего даже не то, что мы – то есть наши жизненные условия и образ жизни – настолько разные, – писал он. – Хуже то, что мы словно носим на себе клеймо, ярлык, знак своей принадлежности к своему сообществу, и для соседей остаемся представителями своего сообщества со всеми последствиями. Для защиты уязвленного достоинства остается, кажется, только национальная, или, лучше сказать, трибалистская племенная солидарность. Чем слабее общество, тем сильнее и бездумнее трибалистская солидарность".

Это похоже на диагноз нашему дню сегодняшнему. К тому же проявления такого "трибалистского" подхода уже однажды горько аукнулись Украине – в краткую эпоху Центральной Рады. Попович считал тезис ее руководителей о том, что украинскую государственность должны строить исключительно этнические "сознательные – ошибочным. Одним из таких, которые надолго отсрочили саму возможность создания украинского государства.

Верящий в Украину и переживающий за ее будущее, Попович был одним из членов инициативной группы "1 декабря", созданной в 2012 году. Он считал, что "привнесение какого-то света и благодати в темное царство" – самое эффективное, что может сделать группа. И что нельзя недооценивать попыток одиночек-интеллигентов создать в обществе нужную атмосферу. К сожалению, пока едва ли можно сказать, что такая атмосфера в Украине действительно создана. Ни обществу, ни власти, похоже, не до нее.

Возможно, внешне в Киеве к мудрецам относятся лучше, чем в древних Афинах, граждане которых заставили Сократа выпить чашу с цикутой. Но прислушиваться к ним при жизни сильнее не стали. И вряд ли это случиться после их смерти. Таков наш коллективный – от власти до общества в целом – выбор. Увы, не лучший с точки зрения перспективы.