Капитан Гуга Железный. Одесская история с Милой Арнаутской

1 апреля в Одессе стартовала Юморина — знаменитый фестиваль чудаков. Они здесь жили всегда, и не особенно стеснялись этого реноме. В том числе и поэтому Одесса всегда была другим городом, и таким она остается поныне. Сегодня их меньше, многих знаменитых одесских персонажей, про которых знали лишь местные, уже нет. И когда я прохожу по Малой Арнаутской, то всегда вспоминаю одного из них — капитана Гугу Железного. Я помню, как встретился с ним в первый раз. Было это давно.

Колодец для сбора и хранения дождевой и прочей воды обычно представляет собой неглубокую, но широкую внутри яму, укрепленную чем-то не пропускающим воду — глиной, цементом или еще бог весть знает чем. Колодец для сбора воды на улице Малой Арнаутской, на который случайно наткнулся во дворе своего дома капитан Гуга, тогда еще не бывший капитаном Гугой, это типичный пример такого одесского гидросооружения образца середины ХIХ века.

Надо сказать, что жители Одессы всегда испытывали определенные проблемы с водой. Точнее, жители этой местности, потому что еще задолго до того, как Екатерина II повелела основать город с таким названием, тут жили греки, процветало Боспорское царство, кочевали скифы и сарматы, по несколько веков правили ост-готы, литовцы, турки. И все они привозили воду с собой, рыли глубокие колодцы, селились возле балок, по дну которых текли ручьи, потому что до Днестра никак не меньше сорока километров.

Даже сегодня воду периодически почему-то отключают, поэтому у многих одесситов всегда стоит дома ведерко воды на всякий случай. Однако у бывшего хирурга, обнаружившего на месте мусорной ямы подземный резервуар в виде амфоры, появилась насчет него совершенно другая, довольно странная идея. Все это я узнал еще до встречи с Доком, когда меня к нему притащили друзья.

Говорят, что название улиц Малая и Большая Арнаутская дали в честь мукомолов, которые на них жили. К этим мукомолам я отношусь довольно прохладно, потому что с детства не люблю есть кашу из арнаутки — пшеничной крупы грубого помола. Значительно позже я узнал, что арнауты — это огречившиеся албанцы... Ну, в смысле те, которые перебрались на ПМЖ в Грецию. А потом — в Одессу. Выйдя из маршрутки на улице Канатной, я всматривался в морщинистые лица стариков, сидевших на скамейках или стульчиках перед своими врытыми в землю домами с внутренними двориками, и пытался разглядеть в них греческие черты лица. Возле дома с указанным адресом меня уже ждали друзья.

На табличке с указанием улицы кто-то заменил одну только букву, получилось в точку: вместо "МАлая Арнаутская" — "МИлая Арнаутская". Мы организованно нырнули под невысокую арку во внутренний дворик. Первое, что бросилось нам в глаза в этом дворике, это большое дерево, на ветвях которого было развешаны не менее десятка старых раскрытых зонтиков. "Чтобы люди почаще смотрели в небо", — сказал мне потом Гуга. Капитан уже ждал нас: на нем был его старый камзол, полосатые чулки, башмаки с пряжками и неизменная треуголка.

— А, пришли, якорь вам ниже ватерлинии! Ничего не забыли?

Мой друг показал невысокому, худощавому пирату кулек с бутылочками медицинского спирта, пивом и килограммом копченых охотничьих колбасок. Капитан довольно кивнул, бросил внимательный взгляд на наших девушек и еще больше повеселел.

Его жена Люда, тоже врач, неизменная спутница "Лулу-Обмани Смерть", давно почила в бозе. Но женщины по-прежнему занимали важное место в жизни старого пирата. "Все за мной!" — скомандовал он и шагнул к деревянному сарайчику возле крыльца дома.

Со строительства этой "халабуды" когда-то начались странности этого взрослого мечтателя. Вскоре мы стояли внутри сарайчика, перед дырой в земле, которая сообщалась с поверхностью с помощью веревочной лестницы. Для начала напялив на нас мешковины, капитан Гуга приказал повторять за ним слова пиратской клятвы, ибо отныне мы были Толстым Олафом, Костлявым Генрихом, Малюткой Джонни, Топорником Гарри и тому подобными. Нас приняли в пиратский клуб-кабачок "Веселый Роджер".

Бывшему участковому хирургу, обошедшему все океаны судовому врачу, вместе с женой поработавшему по контракту в Алжире, уже тогда было за 80. За несколько лет до моего визита Гуга сделал красивую медную табличку "Железный Гуга. 1929-200…" и повесил ее в погребке. Первое десятилетие нового века уже прошло, но исправлять цифры капитан не стал. В отличие от своей жены, он все же обманул смерть. И продолжал чудить.

В стекле окошка, которое смотрит на Милую Арнаутскую, он вырезал небольшую дырочку, установил портрет Ильича с дулей и написал "Помогите дедушке".

Люди шли и бросали денежку. Точно так же, как все гости старого пирата неизменно оставляли в кружке добровольные взносы. Что за пират без сундука с пиастрами?

Капитан Железный Гуга не играл в пиратов, в нем жил пират. Он был довольно серьезен и шутил только к месту. В детстве отец, работник НИИ, брал его в свои морские экспедиции по Черному морю. Так зародилась любовь мальчишки к странствиям. Годы спустя он сохранил детскую любовь к приключениям и морским героям. Кажется, со многими он был знаком лично.

— Вот это — пират Том-Кровавая рука. Когда умирал его отец, тоже старый пират, он сказал Тому и его брату: "Я ухожу к праотцам. Мой корабль я завещаю тому, чья рука первой коснется его борта". Братья сели в шлюпки и отчаянно загребли веслами. Они шли ноздря в ноздрю, но когда силы стали покидать Тома, он отрубил свою руку и бросил ее в борт пиратского корвета. Его рука первой коснулась борта…Давненько у меня никого не было. А если ко мне никто не заходит, то для кого я это все делал?! Для кого вывез три самосвала с землей и мусором? Для кого собрал все это, обустроил трюм и вызвал духи пиратов? Для кого записал устав, гимн? Нет-нет, я не пью, плесни мне сок, Генрих. И почти не курю, я же врач, хотя уже давно не держал в руках скальпель... Однажды в Алжире я нарезался скальпелем на всю оставшуюся жизнь. Помню, как однажды вечером к госпиталю подъехала машина, она привезла одиннадцать человек, которые в автобусе свалились с моста.

Гуги уже давно нет на свете, но 1 апреля на Дерибасовской во время Юморины я по-прежнему вижу его друзей — членов пиратского братства с Милой Арнаутской. Наверняка они все так же где-то собираются, поют "Когда воротимся мы в Портленд..." и поднимают бокалы во славу своего капитана. Словом, чудят. Чего и вам, хотя бы иногда, искренне желаю.

Генрих Костлявый