Лингвоцинизм. Почему война в Украине не может закончиться

Натовский генерал Нико Так обозначил военное вторжение России в Украину изящным термином "проникновение". Ничего нового. В этих языковых играх Запад в сущности копирует Кремль, повторяя вслед за его "принуждением к миру" (в Грузии), "хунтой" и "ополченцами" (в Украине) циничную логику Третьего Рейха, где жонглирование эвфемизмами достигло своего апогея. Там уничтожение евреев после Ванзейской конференции именовалось исключительно "окончательным решением еврейского вопроса".

Чувствительно к языку окружение Гитлера относилось именно потому, что справедливо угадывало в нем строительный материал для мифа — феномена, в котором Ролан Барт разглядел свойство "превращать смысл в форму". Все эти недо-, четверть- и полуфюреры, помешанные на идеях расы и мирового господства, отличались самозабвением экзорцистов. А как иначе заниматься изгнанием смысла из вещей, которые в ином варианте представали бы слишком чудовищными, чтобы жизнь рядом с ними не казалась прогулкой по преисподней? В условиях Аушвица, где именами стали номера, термин "селекция" звучал с поистине кафкианской отстраненностью. Проводя намеренную параллель между конц-лагерем и живодерней, он маркировал ее не как ужас, а как естественный ход событий. Итальянский писатель Примо Леви вспоминал, что в этом пекле "есть" (в понимании "принимать пищу") обозначалось словом fressen, которое в литературном немецком употребляется исключительно по отношению к скоту. В общем, этакое факельное шествие лингводиктата: суть — ничто, слово — все. "Скрижали Завета" от Адольфа. Молиться каждому!

Такие первобытные игры с языком — штука рискованная, хотя осознание этого подчас слишком запаздывает. Язык рождает демонов, но заклинать их, а тем более изводить — тут он пасует. Слово не всесильно. Иначе к президенту Уганды Иди Амину, угробившему не менее трети миллиона своих сограждан из имевшихся девятнадцати и объявившему себя "повелителем всех зверей на земле и рыб в море", львы подползали бы лизать пятки, а тунцы спрашивали бы разрешения на нерест. Есть, разумеется, библейский опыт Иисуса Навина, остановившего Солнце, но брать его в качестве образца — чересчур самонадеянно даже для дипломатов ЕС. Не говоря уже о высоких чинах Североатлантического альянса, взявшихся делать вид, что упражнения в формулировках лишь немногим уступают в эффективности крупным фронтовым операциям.

Тот, кто не называет войну войной, возможно, движим благими намерениями сохранить то, что сам он склонен считать миром. Одна беда: то, что он считает миром, после российского "проникновения" в Украину таковым уж точно не является. А президент Путин (эпохи "проникновения") — не больший пацифист, чем Саддам Хусейн после аннексии Кувейта в августе 1990-го. Однако признание этих очевидных фактов для верхушки НАТО и части первых руководителей стран Европы, очевидно, задача не из легких. Магия языка в том и состоит, что, называя вещи своими именами, она запускает механизм действия. После того как Саддам получил тавро агрессора, США и союзники обрушили на его голову "Бурю в пустыне", а Кувейт был освобожден. Кувейт. Не член НАТО. И не подписант Будапештского меморандума.

Понятно, что Россия — не Ирак. А Путин, при всей заезженности уподоблений, все-таки больше смахивает на Гитлера с ядерным чемоданчиком, чем на Саддама. Именно этот персонаж и ведет ныне войну в Донбассе. Ополченцы, казаки, чеченцы, войска — всего лишь частные случаи его воплощения — щупальца, растущие из тела кремлевского спрута, для которого Запад никак не подберет определения. Это, по-видимому, какой-то особый случай интерпретации формулы ирландского епископа Беркли о том, что быть — значит быть воспринимаемым, когда военного преступника разрешено называть как угодно, кроме его настоящего имени, а войну "облагораживать" перечнем бесполезных синонимов: конфликт, противостояние, столкновение.

Это бесконечное хождение по кругу в поисках заветного слова, которое бы устроило всех, заставляет участников хоровода (Обаму, Меркель и других) переживать ситуацию Йоссариана из хеллеровской "Уловки-22". Единственная причина покинуть театр военных действий — сумасшествие. Однако всякий, кто в целях увильнуть от службы заявляет о себе как об умалишенном, тем самым доказывает, что он не сумасшедший, поскольку такое заявление говорит о его абсолютном здравомыслии.

Ситуация анекдотичная. Но только не для Украины. Где пылает война, которую никто не объявлял. И которая закончится не раньше, чем ее наконец объявят.