Интоксикация. Почему следующие выборы могут убить страну

Чем бы ни закончились эти выборы, они наверняка станут самыми бессмысленными в истории нашей страны. Украина, не успевшая оклематься от контузии Майданом, обескровленная, расчлененная соседом с неподвижным лицом милиционера Журова из балабановского "Груза-200", однако все еще живая и неуемная, пытается сделать себе инъекцию препарата, который если не убьет ее, то наверняка сведет на нет все шансы на выздоровление. Хотя, скорее, все же убьет, потому что основным компонентом этого препарата является тот самый токсин, которым Украина заражена с момента своего рождения, — продажности, шкурничества и вероломства.

Да, безусловно, маркетологи поработали: ребрендинг, новая упаковка, несколько новых ингредиентов в составе, возможные побочные эффекты применения которых совершенно непредсказуемы, так как времени на клинические испытания попросту не было. Однако, как бы то ни было, главное действующее вещество осталось прежним, и один этот факт делает все изыски и ухищрения маркетологов напрасными и абсурдными.

Я искренне убежден, что проводить выборы с тем составом соискателей, которые имеются в наличии, — это преступление, которое приведет к фатальным последствиям. Более того, преступление — позволить ряду соискателей стать таковыми. Нынешняя власть, элегантно перехватив, а если точнее, отобрав у залившего Майдан своей кровью народа эстафетную палочку и для проформы тотемизировав лишь толику его подвига, тотчас обо всем забыла и занялась своим извечным порочным ремеслом — подковерным кулуарным торгашеством. При этом ясный как божий день факт того, что новый парламент окажется битком набит проходимцами всех мастей и расцветок пуще прежнего, похоже, никого не волнует. За полгода власть не сделала ровным счетом ничего, чтобы уничтожить, вырезать хирургическим скальпелем метастазирующую кремлевскую опухоль из чрева государства. Государства, которое, на секундочку, пребывает с Кремлем в состоянии войны, как бы кто ни пытался растворить смысл происходящего в нарочито сдержанной и осторожной аббревиатуре "АТО". Более того, государство разрешило проводить выборы на оккупированных территориях, и я заверяю вас, что все победители-мажоритарщики от Луганска и Донецка будут полномочными представителями террористических организаций "ЛНР" и "ДНР" — читайте, Кремля — в украинском парламенте. С учетом всего этого я даже не хочу говорить о банальных казнокрадах, коррупционерах и прочих темных лошадках в темных пятнах. Как бы по-идиотски это ни звучало, но сегодня все эти барыги — меньшее из зол. Поэтому, дорогие друзья, можете даже не сомневаться: уже очень скоро мы сможем лицезреть в здании на Грушевского, 5 все тех же.

Кивалов все так же продолжит назначать судей и руководить ими по телефону, Ефремов все так же будет выгрызать из Донбасса самые лакомые куски, а Елена Бондаренко все с той же ненавистью будет извергать зацикленную украинофобскую скверну. Все так же будет так же, и будет до тех пор, пока умудрившиеся выжить во всем этом кошмаре украинцы не начнут политически уничтожать легитимизированных государством паразитов и пытающихся защитить их представителей государства. С тем, чтобы спасти страну, которая станет преследовать их за уничтожение тех, от кого они будут пытаться ее защитить.

Поверьте, так и будет. В подобного рода вещах я не ошибаюсь никогда.

…Я хорошо помню, как умирал мой дед. Когда у него диагностировали рак, он был крепким 77-летним стариком, который не мыслил своей жизни без тяжелого физического труда и постоянно находил себе какое-то занятие, азартно состязаясь со временем и возрастом. Опухоль была операбельна, однако удалять ее хирургическим путем нам не рекомендовали. Врачи говорили о серьезном риске остановки сердца — несмотря на хорошую физическую форму дед имел возрастные проблемы кардиологического характера. Без операции ему давали максимум полгода. И вот тогда кто-то предложил использовать яд — какое-то нелицензированное южноамериканское токсичное лекарство, которое, тем не менее, существенно снижало скорость роста раковых клеток и развития метастаз. Подумав, мы согласились на этот метод так называемого консервативного лечения. Дед прожил еще семь лет на инъекциях и в конце концов скончался в нечеловеческих муках от чудовищной интоксикации организма. Когда он умер, я долго смотрел в его лицо: на нем застыло выражение долгожданного покоя, граничащего с блаженством.

Именно тогда я понял совершенно простую вещь: при малейшей, при самой ничтожной вероятности благополучного исхода необходимо рисковать — ложиться на операционный стол, который вполне может оказаться твоим личным эшафотом, и будь что будет. Потому что очень часто так называемое консервативное лечение на деле оказывается лишь немного отсроченным во времени убийством.