Каменное сердце
В своей классификации я нашла новый подвид. Людей, которые к своей личной жизни относятся с невероятным трепетом, а к чужой — по-простому так, по-бытовому, как к декорации
Мне было лет восемь, когда со школьной подружкой мы листали ее семейный фотоальбом. Вот ее родители сидят за свадебным столом, вот ее — лысую и голопопую — в пластиковой ванночке купает папа, вот она — на голове огромный капроновый бант — с мамой впервые идет в школу. А вот ее бабушка. Она в платочке лежит в гробу. Вокруг цветы, все рыдают, и далее — любительский фоторепортаж с похорон. Я была поражена. Спросить не решилась, просто ждала, когда вырасту и пойму, как это.
Я поняла лет в 14, когда беременная мама другой моей подружки сказала, что мечтает, чтобы ребенок родился в день смерти ее матери: в этом она видела преемственность и даже какую-то защиту. Я поняла, что люди по-разному относятся к течению жизни. Для одних рождение — невероятная радость, а смерть — страшное, запредельное горе. Для других все события естественны, и даже самые тяжелые из них не вызывают отчаяния. Это жизнь, все бывает, перетерпи и живи дальше. Такой даже полезный протестантизм.
Сегодня я смотрю, как мои сограждане в Донецкой области фоткаются на фоне сбитого самолета. Я помню, как на Майдане сотни людей фотографировались на фоне простреленных щитов. Как брали с баррикады каски, те, что еще пару дней назад носили живые люди, отдавшие жизнь за свободу, надевали их на головы своих детей и фоткали их. Я помню лицо парня у ближней баррикады на Институтской. Взгляд, обращенный в себя. Так смотрят глубоко потрясенные люди. Он механически сажал на колени ребятишек, которых беспрерывно подавали родители, желающие запечатлеть малышню на легендарной баррикаде рядом с выжившим героем. Больно.
Это не снобизм. Я не осуждаю. Я просто не понимаю. И мысль о том, что пойму, уже не может меня успокоить. Я не пойму. Как же это пошло. Невероятно пошло и цинично. И это совсем не то же самое, что фотографировать похороны своей родни. Это плясать на чужих костях. В своей классификации я нашла новый подвид. Людей, которые к своей личной жизни относятся с невероятным трепетом, а к чужой — по-простому так, по-бытовому, как к декорации. Вы скажете, что не все образованны, не все умеют пользоваться столовым ножом, не все правильно говорят слово "торты". А я скажу, что не у всех есть сердце. Сердце не в простом физиологическом понимании — насос, качающий кровь, а то большое сопереживающее сердце, которое отличает нас от других млекопитающих.