Завершится ли война до 2025 года? Почему попытки экспертов заглянуть в будущее обречены на провал

У меня есть свой личный ночной кошмар. Проснуться в сентябре 2013 года.

Я буду знать все, что ждет нас впереди. Что Янукович не подпишет Ассоциацию. Что студенты выйдут протестовать — и их побьют. Что следом соберется Майдан, который будут безуспешно разгонять.

Я буду знать о снайперах и Небесной сотне. О побеге экс-президента и аннексии Крыма. О вторжении на Донбасс и захвате Славянска. О Донецке, Луганске и малайзийском боинге. Но что я буду делать со всем этим знанием в сентябре 2013-го? Кто мне поверит? На фразе "А президент Грузии будет у нас губернатором Одесской области" мои друзья вызовут скорую помощь. Единственное, что я смогу сделать в сентябре 2013 года — это купить доллары по восемь.

Мне могут сказать, что Майдан и вторжение были слишком глубоким водоразделом. Что они разрубили жизнь страны на "до" и "после". Что война всегда переворачивает привычный быт — и поэтому довоенные мы обречены не понимать послевоенных нас. Но в том и дело, что реальность переворачивала наши представления о себе не только в 2014-м.

Представьте, что мы попадаем из весны 2019-го в весну 2016-го. И говорим окружающим, что Надежда Савченко на самом деле не является героем и ее, скажем так, переоценивают. Если вам удастся уцелеть после этого откровения, попробуйте потом рассказать об итогах следующих президентских выборов. Когда вы наконец найдете пульт от телевизора и покажете всем будущего президента, ваши друзья снова вызовут вам скорую. Потому что весной 2016-го о президентских амбициях Владимира Зеленского вряд ли думал даже сам Владимир Зеленский.

Впрочем, можно далеко не ходить. Представьте, что с августа 2023-го вы оказываетесь в августе 2021-го. И предлагаете своему окружению угадать — кого через два года Запад признает символом и лицом свободного мира. "Подсказка — это президент. Подсказка номер два — это не президент США". И вы снова останетесь в одиночестве — потому что поверить в имиджевые метаморфозы украинского президента сможет только тот, кто погружен в контекст последних полутора лет.

Мы часто ищем в нашем прошлом то перепутье, которое отделяет нас недавних от нас нынешних. Тот водораздел, после которого будущее перестало нас удивлять. Ту точку фазового перехода, после которой события стали выглядеть логичными и закономерными.

Но в том и дело, что такой точки нет. Наши герои и антигерои меняются местами. Наша реальность отрицает наши вчерашние прогнозы. Нам нынешним незачем путешествовать в прошлое — потому что там нам никто не поверит.

Вполне возможно, что и сейчас мы боимся не того. Что новости из 2025-го покажутся нам бредом сумасшедшего. Скорее всего, услышав о том, что нас ждет, мы начнем сомневаться в здравомыслии собеседника. Мы строим прогнозы о будущем, исходя из того, что реальность движется по проложенным рельсам. А она не ездит по рельсам.

Поэтому любые попытки говорить о детальных долгосрочных планах сегодня выглядят наивно. Мы часто смотрим на реальность, которая нас окружает, и считаем, что это и есть финальное агрегатное состояние нашей страны. А потом приходит будущее и смешивает карты.

Например, нет смысла сегодня говорить о будущих выборах. И дело даже не в том, что они возможны только после войны, а мы не знаем, когда она закончится. Дело в том, что война — это анестезия обществу. Именно она дарит нам то единодушие, которое мы видим в соцопросах. Как только война закончится, мы снова погрузимся в привычную многоголосицу и споры. Послевоенное общество будет так же непохоже на общество военного времени, как нынешняя Украина непохожа на довоенную.

Нам трудно предсказать линии будущих расколов. Потому что они будут зависеть от сценария завершения нашей войны. А точнее — от того, будет ли общество воспринимать окончание войны как победу или как поражение. В первом случае нас ждет коллективный еврооптимизм — как проявление солидарности с союзниками, которые помогали нам победить. Во втором сценарии — мы станем гораздо более похожими на Венгрию, а аргументы евроскептиков начнут сводиться к предательству Запада, которое не позволило нам достичь нужного результата.

Мы не знаем, как будут выглядеть наши улицы после войны. Сколько на них будет людей, которые будут отличаться от нас языком, цветом кожи и религиозными убеждениями. Наша депопуляция потребует сложных решений — а любое желание закрыть границу для мигрантов будет сопровождаться стремительным ростом цен из-за дефицита рабочей силы. Мы станем куда менее гомогенными, чем были в 2021-м — и фотографии из будущего нас нынешних тоже наверняка поразят.

В марте 2022-го мы готовы были считать победой в войне выход на границы 23 февраля. Сегодня не готовы соглашаться на меньшее, чем границы 91-го года. Во время боев за Бахмут мы считали "Вагнер" наиболее боеспособной частью оккупационной армии. А в июне 23-го следили за тем, как эти наемники сбивают российские вертолеты и идут на Москву. Победа правых популистов в Италии в октябре 22-го воспринималась нами как триумф сторонников Путина. А потом мы обнаружили, что Рим превратился в одного из основных адвокатов военной помощи Украине.

В наших учебниках истории мы, конечно, свяжем точки А с точками Б с помощью прямых линий. Задним числом выровняем траектории, придумаем объяснения, подготовим логические формулы. Столб — это хорошо отредактированная ель, а потому все получат непротиворечивые биографии и предсказуемые мотивации.

Но пока придется признать, что наша способность строить прогнозы изрядно хромает. Обстоятельства не статичны, люди меняются, случайности разрушают планы. Нам проще верить в существование закулисных кукловодов и незыблемых сценариев — иначе придется привыкать к мысли, что миром правят еще и "черные лебеди".

Если вам кажется, что вы знаете будущее — вероятнее всего, вам кажется.

Источник