Я и мои друзья — порохоботы, — помощник министра обороны Татьяна Рычкова

До войны Татьяна Рычкова не могла представить, что начнет разбираться в тонкостях вещевого и продовольственного обеспечения армии. В прошлом году, когда ее муж отправился на фронт, Татьяна стала волонтером. Продала бизнес. Потратила все деньги на нужды бойцов. Завела страницу в Facebook, начала собирать пожертвования. Из зоны АТО не вылезала неделями.

Война забрала у нее мужа, из-за войны редко видит сына. Но продолжает идти к цели, которую формулирует просто: хочет, чтобы украинские военные были обеспечены всем необходимым не хуже американских. Ради этого Рычкова стала военным чиновником: работает в Минобороны и Генеральном штабе. Официальная должность — к помощник министра обороны по реформам. Их она буквально выгрызает у системы.

"Хронически хочется спать, уже ничего не соображаю, начинаю забывать слова", — улыбается Таня (через пять минут разговора именно так хочется ее называть). Сейчас Рычковой удается вырваться в зону АТО раз в две-три недели. Эти командировки — отдушина. Там можно спокойно переварить информацию, полученную во время кабинетной работы: на передовой виднее, чем из Киева.

Таня ни о чем не жалеет. Когда бойцы благодарят за решение очередной проблемы, она понимает, что у "офиса реформ", который она называет "сумасшедшим домом Минобороны", получается менять систему.

— Какой главный вывод для вас из этой войны? — спрашиваю в самом начале разговора.

— Все в наших руках. Уже давно для меня главный девиз: "Вижу цель, не вижу препятствий".

Кричать "зрада!" проще всего

Вы верите, что война заканчивается?

— Я очень этого хочу. Верю. Похоже на то, везде тихо. От наших переселенцев, переехавших с оккупированных территорий, у которых связь с родственниками там, слышала, что людям все это дико надоело.

Что теперь делать с этими людьми? Они же во всех своих бедах винят Украину.

— Нужна информационная политика, чтобы там начали работать украинские телеканалы. С помощью телевизора можно будет переключить людей. Плюс их родственники, которые тут живут, будут рассказывать им, как здесь обстоят дела. Правда, у нас народ такой — "всепропальщецкий".

Что вы можете возразить людям, которые во всем видят "зраду"?

— А что ты им возразишь? Может, кому-то будет обидно, но я так скажу: умный человек проанализирует входящую информацию, посмотрит не один источник. Кричать "зрада!" удобнее. Кто виноват? Правительство, президент, Верховная Рада, все, только не мы сами. А еще люди не разбираются, у кого какие полномочия, обвиняют одного, а это решают другие.

Даже многие волонтеры кричат "зрадище!". Я говорю: приходи, вот мы что-то меняем. Да, тяжело, много работы, но у нас получается. Не хотят. Им легче сказать, что мы порохоботы, которые припали к каким-то потокам.

Часто слышите обвинения в порохоботстве?

— Постоянно. Да, я порохобот, я верю президенту, я его избрала. Я вижу, что он делает, просто не всегда могу об этом говорить, потому что он просит об этом не распространяться. И мои друзья, кадровые военные, — тоже порохоботы. Они прекрасно знают, что если им что-то не даст Минобороны, они напишут заявку в центр Rohsen и им все купят.

Там, где у него нет полномочий, он дает возможность волонтерам, которые доказали свой патриотизм, помогая армии, проявить себя и реформировать то или иное ведомства.

Волонтеров использует не только президент.

— Да, многие волонтеры уже куплены политиками. Кто-то помощью армии, кто-то деньгами, которые кладут в свой карман. На днях было совещание у президента, были волонтеры, кураторы из 26 областей. Одна девушка встала и говорит, что основная проблема — мало власти и полномочий. Ей говорят: если вы можете работать, докажете свою работоспособность, будете штатным советником губернатора, занимать должность, получать зарплату. Нет, не хочет. У госслужащего зарплата маленькая, а работать надо много. О каком волонтерстве тогда можно говорить?

У меня друг был, с которым мы ездили в АТО, он мне помогал там, где у меня не доходили руки, особенно, когда я ушла в министерство. Он хороший, честный, но чуть-чуть безответственный. Сейчас по всему городу висят плакаты.

Кандидат?

— Кандидат. "Все пропало", "зрада", "укроп", все дела. А сколько в депутаты идет военных, которых я хорошо знаю, — просто трусы, подлецы, один из них алкоголик. Много, конечно, очень достойных ребят. Недавно приезжал хлопец, он после ранения в аэропорту уже прошел реабилитацию, сейчас идет в депутаты. Будучи депутатом, он сможет нам помогать, запросы отсылать, у него будет больше полномочий. Но в основном у волонтеров стало что-то слишком много амбиций.

Вам этот вопрос много раз задавали, но все-таки — чем займетесь после войны?

— Я подписала контракт.

Это пять лет.

— Пять лет, но работы хватит. Если я буду перечислять, за что мне нужно браться, выйдет длинный список. А людей, повторюсь, мало.

Татьяна Рычкова: "Умный человек проанализирует входящую информацию, посмотрит не один источник. Кричать "зрада!" удобнее"

Когда со спокойной душой сможете подать в отставку?

— Не знаю, не планирую. В следующем году поступаю в академию Минобороны. Хочу учиться, продолжая работать в Министерстве обороны. Не работать — служить, меня все поправляют. Потому что за пять лет я не справлюсь, еще многое придется менять. Реально не хватает знаний. Например, при планировании операции, когда мою бригаду надо было выводить из Нижних Крынок, я, как волонтер — чайник в военно-тактическом деле, рисуя на песке карту местности, говорила генералу Воробьеву, исходя из своих соображений: тут надо перекрыть, там они неправильно стоят, а вообще лучше их вывести. Предложила послать на место специалиста, который сможет сказать, права я или нет. Оказалась права, в итоге бригаду вывели. Но часто было так, что, когда я говорила о чем-то, что может помочь нашим военным, на меня смотрели, как на человека, который в этом не разбирается. Я хочу освоить военное дело, чтобы не быть голословной.

"Аватар" водку найдет

Сколько средств на нужды армии сегодня идет из пожертвований и сколько из госбюджета?

— Думаю, десять на девяносто, государство тратит огромные средства. Просто мы сейчас не все можем дать: те же сверла, бензопилы, то, что не закупалось.

Удалось ли наладить систему снабжения войск? Раньше с этим были большие проблемы.

— Проблемы до сих пор бывают очень часто. Поэтому у нас и работает мобильная группа "Сармат", которая доходит до строевой, до замкомбата, начвеща, начпрода. Часто звонят родители, говорят, что их ребенок где-то служит голодный, голый-босый, все пропало. А я знаю, что на складах формы полно, в других бригадах еда поставляется нормально, почему в этой не так? Поэтому я прошу, чтобы голодные и голые-босые ребята "придушили" своих начвеща и начпрода и просто попросили номер заявки с датой; если это Генеральный штаб что-то не поставил — хана всем. Присылают. Оказывается, что две недели тупо забывали возить еду. Это можно объяснить. Какая у нас была армия, сколько лет не учили зампотылов? Сейчас у нас начфины, начвещи мобилизованные, они даже не знают, как заявку писать. Поэтому "Сармат" ездит, учит их.

Сейчас солдаты лучше обеспечены, чем год назад?

— Намного. Четвертой-пятой волнам мобилизации уже выдают по второму комплекту формы, людям будет, что переодеть. Прошлым летом солдат одевали волонтеры, сейчас Костя Ходаковский, который мне помогал с обеспечением 25-й и 81-й бригад, по старинке накупил формы, теперь не знает, что делать с тысячей комплектов. Мы предложили Косте отдать форму в учебки, потому что там реально ползают.

А чего не хватает?

— Те же бензопилы, дрели, сверла, болгарки, генераторы, потому что военные генераторы сепары слышат за километр, фонари, батарейки. На такие вещи выделяют небольшие средства, в основном деньги идут на вооружение, ремонт техники.

Много желающих идти на контракт?

— Много. Стрелять перестали — добровольцы пошли (смеется). Нам теперь надо делать автоматизированную систему в военкоматах, чтобы вести учет мобилизованных, демобилизованных, чтобы там были характеристики людей, чтобы к нам не приходили "аватары" (так на фронте называют алкоголиков. — Фокус), которые были головной болью для командиров.

Я читал о том, что вы думаете над методами борьбы с "аватарами".

— Я не думаю, я уже сделала. Мучаемся с админпротоколами, внесли изменения в Административный и Уголовный кодексы. Сейчас их наказывают штрафами. Бывает, что они всю зарплату не получают даже в зоне АТО. Но есть же кадры, которым абсолютно все равно.

Все равно найдут?

— Да, находят. Поэтому я начала заниматься психологическим сопровождением военнослужащих. Главная задача — не принимать таких на военную службу, потому что мы не можем уволить мобилизованного, нет такого механизма. Разве что на центральную военную врачебную комиссию его послать, и там скажут, что он хронический алкоголик или шизофреник. Но ты должен его забрать из зоны АТО, привезти, а комиссии всего в четырех городах — Львове, Харькове, Киеве и Одессе.

Был мой пилотный проект по шести облвоенкоматам. Взяли международную систему тестирования при приеме на военную службу, чуть адаптировали ее под наши реалии, прогнали на Черниговском облвоенкомате и запустили пилот. Были случаи, когда приходили, запихивали в рот мыло, пену пускали — фонарь: тесты показывают, что пригоден. А бывало наоборот. Смотришь на него — кажется, пригоден, а у него шизофрения.

Качество мобилизованных от волны к волне падало?

— Шестая хуже всего. Там, где был этот мой пилотный проект — 38% отсева: алкоголики, наркоманы, склонные к суициду. На полигонах, учебных центрах проводили такой же отсев.

Татьяна Рычкова: "Многие волонтеры уже куплены политиками. Кто-то помощью армии, кто-то деньгами, которые кладут в свой карман"

Саботаж

Не стали меньше денег жертвовать с наступлением перемирия?

— Мне вообще уже ничего не жертвуют.

Почему?

— Люди устали, наверное. А может быть, это только меня касается, потому что я уже давно военнослужащая, и меня туда направили, чтобы больше не надо было собирать деньги граждан.

Вам как проще работать — волонтером или в официальной системе?

— Конечно, волонтером. На официальной службе очень тяжело морально и физически. К пятнице начинаю заикаться от количества информации.

Почему вы пошли работать в Минобороны?

— В мае прошлого года мне начали задавать вопросы о том, что я буду делать после войны. Я говорила, что, когда она закончится, я бы хотела, чтобы наши военнослужащие не чувствовали себя брошенными, хочу такую армию, такое социальное обеспечение, как в Штатах, и буду делать все для этого.

Когда Юра Бирюков (волонтер, советник президента и министра обороны. — Фокус) в ноябре пришел в министерство, он позвал меня, потому что у него не было там своих людей. А мы с ним всюду — на фронте, везде друг другу спины прикрывали, он меня очень хорошо знал. Я пришла туда, Юра мне объяснил, что на фронт буду реже ездить, работы гора, непонятно, с чего начать, я нужна тут. А у меня Днепропетровск (Татьяна жила там, пока не подписала контракт. — Фокус), ребенок. Я подумала и решила попробовать. В итоге 29 января как офицер Вооруженных сил начала работать официально.

Когда вы пришли в Минобороны, что вас больше всего поразило в системе?

— За что ни возьмись, нужно собрать огромное количество согласований. Сначала ничего не согласовывалось. Нужно было оббежать миллион кабинетов, везде говорили, что этого не будет, это нереально, "да ну, вы не сможете".

Почему?

— Везде были замечания. И в них по пунктам расписано: надо поменять приказ номер такой-то, указ президента, закон, положение — огромное количество документов. Нам обычно говорили "да, но…". Поначалу нас вообще никто всерьез не воспринимал, потом начали сопротивляться, так как мы не были в системе, не знали, как она работает. Я стала брать всю нормативную документацию, изучала ее ночами. И потом на совещаниях, когда я доказывала нужность проекта, какого-то документа чиновники видели, что я понимаю, о чем говорю, и на все их возражения у меня найдутся аргументы. Они поняли, что им некуда деться.

Известные волонтеры, тот же Лесник, постоянно говорят о сопротивлении системы. Оно уменьшается со временем?

— У нас нет сопротивления. Есть саботаж.

Например?

— Например, я уезжаю в командировку. У меня подписан выстраданный документ о создании Центра развития и сопровождения материального обеспечения Вооруженных сил Украины, который сейчас возглавил Дмитрий Марченко. Это огромный труд. Я это сделала, теперь у меня гражданские могут руководить военными, это то, о чем говорили, что в Украине такого нет и никогда не будет. Там есть документ, где описан штат, классификация, военно-учетные специальности и в конце листочек, где расписано, кто что должен предоставлять Центру для его нормальной работы. Это прошло через миллион согласований. Я приехала — вижу, что в прошитом документе нет именно этого крайнего листочка. Конечно, это увидели, все назад вернули. Нам объяснили, что произошла какая-то непонятная накладка. Вот примерно такие вещи творятся.

Фото: Александр Чекменев