Разделы
Материалы

Биография независимости. Как все начиналось в Украине

Милан Лелич, Дмитрий Синяк, Сергей Литвиненко

Фокус проследил за тем, как менялась Украина и ее граждане в течение первых 25 лет независимости. Первая часть рассказа посвящена годам выживания – с 1991-го по 1995-й

Нам понадобилось 25 лет, чтобы осознать: история государства — это история каждого из нас. В течение четверти века судьбу страны формировали миллионы личных судеб, каждая из которых одинаково важна. Большинство из нас не задумывались об этом, пытаясь всего лишь устроить собственную жизнь или жизни своих детей, — период выживания для многих затянулся до нынешних времен. Но хотели мы того или нет, именно мы творили историю страны. И когда пришли на референдум о независимости Украины в 1991 году, и когда не ходили на выборы в 1994-м, 1998-м, 2002-м, 2010-х годах. Когда кричали "Кучму геть!" и когда молчали, не замечая, как страну присваивают олигархи. Мы поступали правильно и делали ошибки, устремлялись вперед и отступали. Но лишь теперь, похоже, поняли, что живем в той стране, которую создали сами. И чтобы она стала другой, нужны не чьи-нибудь, а наши собственные усилия.

Новая-старая элита очень быстро воспользовалась нашей слабостью, патернализмом, заботой выжить. Но они уже не могли помешать нашему взрослению. Из бессловесного недовольства понемногу, с трудностями, вырос средний класс — главная движущая сила перемен в любой стране. Мы смогли стать ядром революционного движения в 2004-м и в 2013-м годах. Теперь добились пускай частичного, но все же контроля за действиями власти. Вынудили ее начать реформы.У нас было неблагополучное прошлое. Наши предки, пережившие репрессии, войны и Голодомор, учили нас: чтобы выжить, нужно молчать. За годы советской власти мы разучились протестовать, отстаивать свои права и добиваться справедливости. Мы стали далекими от политики, не понимали смысла многопартийной системы и тонкостей парламентской игры. Получив независимость в 1991 году, мы были как дети, которые в силу обстоятельств без подготовки вступили во взрослую жизнь — со своими детскими иллюзиями и с детским представлением о том, каким должно быть государство. Мы не могли в это время услышать своих Гавелов и Бальцеровичей, поскольку в наследство от Совка нам достались не они, а компартийные элиты, незаинтересованные что-то менять.

Да, наше гражданское общество только формируется и ему еще очень далеко до швейцарского или польского. Но оно уже есть.

Мы поверили в себя. И это главное достижение нашей первой четверти века под желто-синим флагом.

Фокус проследил за тем, как проходила эволюция национального сознания в течение первых 25 лет независимости. Первая часть хроники охватывает период с 1991 по 1995 годы.

1991–1995. Выживание

▲МММ. Кроме московской МММ в Украине хва­тало своих "пирамид". В 1995-м лоп­нула киевская "Омега", предлагавшая вкладчикам 1000% доходности

▲"Целители". Отчаявшиеся украинцы искали помощи у целителей, экстрасенсов, священников, часто идя на поводу у откровенных шарлатанов. Так, осенью 1993 года милиция пресекла массовое самоубийство последователей тоталитарной секты "Белое братство"

▲Ваучеры. 52 млн украинцев так и не стали собственниками: в условиях безденежья приватизацион­ные сертификаты на черном рынке продавали по $5–10

▲Толкучки. С вещевых рынков начались "лихие 90-е" и эра мелкого предприним­а­тельства

▲Пустые полки. Дефицит начала 90-х — следствие издер­жек плановой экономики. Доля "потребительских" отраслей УССР в общем объеме валовой продукции не превышала 30%

▲Классика 90-х. А еще спирт Royal, Stopka, Smirnoff, Amaretto… На них зарабатывал буду­щий малый и средний бизнес — владельцы киосков

$28

средняя зарплата
в 1992 году в долларовом эквиваленте

$1420

ВВП на душу населения в 1992 году

$200

средняя цена квадратного метра жилья в Киеве в
1992 году

"Ступив на самостоятельный путь развития, мы только в общих чертах смогли определить, куда идти, и еще меньше — как это делать", — признал Иван Плющ в конце своего первого срока на посту председателя Верховной Рады (1991–1994). С первых дней независимости управление страной оказалось в руках вчерашних компартийных функционеров и "красных директоров" — руководителей крупных предприятий. Истеблишмент тех времен был заинтересован в сохранении старой системы, позволявшей им быстро обогатиться. Получив независимость от Москвы, партократы сели на республиканские финансовые потоки, а "красные директора" распродавали имущество своих предприятий. В этой среде едва ли могли появиться реформаторы, подобные Лешеку Бальцеровичу в посткоммунистической Польше. Смены элит не произошло. Выводить страну из экономического кризиса, который достался независимой Украине в наследство от СССР, было некому.

"За год мы добились того, что люди разочаровались в нашей способности управлять государством. Я думаю, что меньше вагона в этой стране сейчас крадут только с похмелья"

Леонид Кучма премьер-министр Украины в 1992–1993 годах (1992 год)

По темпам роста произведенного национального дохода в 1980–986 годах Украина занимала лишь 13-е место среди 15 союзных республик. К концу 80-х износ основных производственных фондов в промышленности УССР увеличился до 45% с 28% в 1961 году, а темпы роста производительности труда уменьшились более чем вдвое. При этом доля отраслей республики, работавших на потребительский рынок, в общем объеме валовой продукции не превышала 30% (в развитых странах этот показатель достигает 50–70%) — большую часть экономики составляло производство средств производства (предприятия "группы А"), которое к тому же было очень ресурсозатратным и энергоемким. Усугубил кризис разрыв в начале 90-х существовавших десятилетиями экономических связей с другими союзными республиками, еще больше вырос товарный дефицит.

На заре независимости социологи отмечали резкий всплеск национального самосознания. Но уже в середине 90-х абсолютное большинство украинцев было не готово отстаивать свою гражданскую позицию — люди просто выживали

Украинцам, привыкшим жить от зарплаты до зарплаты, стали платить с большими, по нескольку месяцев, задержками, а то, что в конце концов давали на руки, съедала гиперинфляция, достигшая в 1993 году 10 000% — последствия отмены вслед за Россией регулирования цен и насыщения экономики ничем не обеспеченной денежной массой. Другого способа решения социальных проблем руководство страны не нашло. Деньги, которые едва ли не каждая семья годами откладывала в сберкассах, обесценились.

Отчаявшиеся искали помощи у целителей, экстрасенсов, священников, часто идя на поводу у откровенных шарлатанов. Лидеры популярной в то время тоталитарной секты "Великое белое братство Юсмалос" призывали готовиться к концу света. "Мы верили в скорый Страшный суд, поскольку привычный уклад жизни рушился на глазах", — вспоминает директор одной из киевских фирм Марина, которую в 1993-м из секты сумели вытащить родители. Мечты о быстром, почти сказочном обогащении стимулировали появление всевозможных аферистов. Самой масштабной аферой того периода считается финансовая пирамида МММ, жертвами которой стали от 10 до 15 млн вкладчиков по всему бывшему Союзу.

В то время как в руки одних лился золотой дождь, другие с трудом пытались прокормиться с собственных огородов или с помощью "коммерческих" поездок в Польшу, Югославию, Венгрию, Болгарию, Румынию, Турцию, Москву. В Белокаменную везли сельхозпродукцию, в Европу — хозтовары, изделия из железа (мясорубки, кипятильки, орехоколы), сухой спирт, спички, соски, брезент, оттуда — деликатесы, одежду, обувь, бытовую технику. Ввезенный товар потом перепродавали на "толкучках" — огромных рынках, как правило, выросших возле центральных стадионов больших городов. Вокруг "челноков" и "толкучек" расцвел криминалитет — в обиход вошли новые слова, маскирующее уголовную суть бандитов, — "бригадные", "рэкет". Нищая милиция сдалась фактически без боя.

Красные директора" взяли под контроль профсоюз­ное движение — шахтеры протестами ничего не добились

У правительства того времени нашлись свои младореформаторы, которые предприняли шаги по спасению экономики, пытаясь в том числе хоть как-то компенсировать украинцам их бедственное положение. В 1992 году была запущена ваучерная приватизация. Идея была благородная. 52 млн украинцев должны были стать собственниками. Приватизационные сертификаты можно было обменять на акции какого-либо предприятия и соответственно со временем получать его распределенную прибыль. Но на практике бумажная приватизация дала старт олигархизации экономики. Большинство украинцев не понимали, что делать с этими бумажками, и в основном просто продавали их за бесценок на "ваучерном рынке".

Неудивительно, что в тех условиях не мог сформироваться средний класс — основной двигатель изменений в любом государстве. В начале 90-х практически все население сконцентрировалось на выживании. Об активном участии в жизни страны речь не шла. Даже в 1991 году, когда решался вопрос независимости Украины, почти 60% украинцев заявили социологам, что пока в стране все хорошо, их не интересует, кому принадлежит власть. Лишь 7% опрошенных предположили, что могли бы что-то предпринять, если правительство примет решения не в их интересах. В начале 90-х украинское общество было деморализованным, инертным и аполитичным.На момент эмиссии сертификатов один ваучер оценивался почти в $1,5 тыс., но реальная его цена на черном рынке была в среднем $10 (около 1 млн купоно-карбованцев). Здесь действовал свой курс, который зависел от спроса на сертификаты со стороны красных директоров, криминалитета и дельцов, приближенных к власти. У населения "ценные бумаги" скупали владельцы небольших магазинчиков (киосков) и "валютчики", те сбывали ваучеры "оптовикам", которые перенаправляли их конкретному заказчику. "Красные директора" с помощью ваучерной приватизации "узаконивали" свой контроль над своими предприятиями, бригадные и бывшие партийные функционеры — становились собственниками госактивов, которые могли обеспечить быстрый и высокий доход. Так была заложена основа олигархата.

Мнение эксперта

Мирослав Попович,
директор Института философии им. Г. Сковороды
НАН Украины, академик

— Эволюция государства идет успешно, если достигаются цели, находящиеся в трех измерениях. Первое связано с национальной идентичностью, второе — с соблюдением прав и свобод человека, третье — с экономикой. Голосуя на референдуме за независимость Украины, мы были уверены, что достаточно только вырваться из-под власти России, как мы тут же окунемся в богатую и счастливую жизнь. Никто не представлял, каким образом будет работать экономика нового государства и как в нем обеспечить соблюдение прав человека. Вспомните Рух Вячеслава Чорновила: в нем было много националистической романтики, но о путях решения экономических проблем и о механизмах соблюдения свобод почти не говорили. Именно по этой причине наши диссиденты 1960-1970 годов не могли стать подлинными политическими лидерами, такими как Джордж Вашингтон и Вацлав Гавел.

Кроме того, в отличие даже от соседней Польши, в постсоветской Украине не сохранилось практически никаких механизмов, позволяющих быстро сориентироваться в капиталистическом мире. Коллективизация в Польше не была столь масштабной и разрушительной, как в СССР; не была упразднена частная собственность, и существовала хоть и показушная, но все же многопартийная система. Поэтому неудивительно, что когда распался Союз, поляки очень быстро поняли: нужно делать ставку на малый и средний бизнес. Если бы и мы в 1990-х встали на этот путь и грамотно провели приватизацию, отставание от стран Запада сейчас не было бы таким катастрофическим.

Но кто у нас понимал тогда, что такое малый и средний бизнес? А вот как контролировать большие деньги, вчерашние функционеры Компартии СССР понимали. Поэтому они, в отличие от увлеченных романтикой диссидентов, быстро приспособились к новым реалиям. У нас появилось подобие многопартийной системы, но на самом деле новые партии являлись всего лишь клубами, созданными вокруг тех или иных капиталов. В итоге Украина в конце девяностых превратилась в полукриминальное олигархическое государство, которым руководит в своих интересах десяток человек.

Вина за то, что получилось именно так, лежит прежде всего на моем поколении, но что, скажите, с него возьмешь? Ведь мы знали только, что нужно разрушить, а что и как построить, представляли себе очень плохо. Хотя наши предложения часто были нетривиальными и интересными, они тонули в потоке будничной грязи, порождаемом теми, кто думал лишь о наживе.

Наложила свой отпечаток и коммунистическая риторика, которая до сих пор крепко держит наше общество. Причем своими корнями эта риторика уходит глубоко во времена царской России. Только сейчас мы в полной мере начинаем понимать выражения: "Россия — жандарм Европы", "Россия — тюрьма народов". С ней мы боролись тогда и боремся сейчас, хоть и не всегда успешно.