Украинский вызов. Как немецкий историк открывает европейцам Украину

Пообщаться с Карлом Шлегелем — не самая простая задача. Во-первых, писатель держит в секрете номер своего мобильного и не пользуется электронной почтой ("Если журналист действительно захочет со мной поговорить, ему не нужен гаджет, чтобы меня найти"). Во-вторых, график 68-летнего исследователя действительно расписан по минутам.

Потому беседовать пришлось в машине по пути из аэропорта Борисполь в Киев, где у писателя была намечена презентация книги. После нее немецкий философ и историк сразу же улетал домой, в Берлин.

На автомагистрали Борисполь — Киев Шлегель рассказал Фокусу о духе украинских городов, собственной войне за справедливость и о страхах жителей ЕС.

КТО ОН

Немецкий философ, социолог, профессор истории Восточной Европы в Европейском университете Виадрина в Франкфурт-на-Одере

ПОЧЕМУ ОН

После аннексии Крыма отказался принять медаль Пушкина (РФ) и написал книгу "Український виклик", в которой подробно описал свое знакомство с Киевом, Одессой, Ялтой, Харьковом, Днепром, Донецком, Черновцами и Львовом

Решение открыть миру Украину пришло, когда я узнал об аннексии Крыма. Это шокировало. Оккупация полуострова подтолкнула меня не только пересмотреть свое отношение к России и Украине, но и действовать. Я решил своими глазами посмотреть на происходящее и написать серию репортажей.

До этого я фокусировался исключительно на России. Когда в 1960-х впервые побывал в Киеве по пути в Москву, не воспринимал Украину как самостоятельную единицу. До некоторых пор меня я смотрел на РФ довольно оптимистично, думал, что они смогут как-то решить свои проблемы. Но я не был готов к тому, что Россия захочет решить свои проблемы с помощью агрессии по отношению к Украине.

Украинский кризис для меня — это эвфемизм. На самом деле мы стали свидетелями российского кризиса. Россияне нападают на других, потому что сами не в состоянии решить свои проблемы. В этом отношении Путин — гениальный манипулятор.

Российско-украинский конфликт разделил немецкую русскоязычную общину. Это касается и ученых. Некоторые мои коллеги всерьез утверждают, что Россия действует легитимно, ничего особенного не произошло, во всем виноваты Запад и украинцы. Всех, кто открыто об этом заявлял, я пытался переубедить. У нас даже были публичные дискуссии. Но когда человек, который долго изучал культуру, историю Восточной Европы, в частности России, не пытается вникнуть в ситуацию, разобраться в том, что происходит на самом деле, мне больше не хочется тратить на него свое время.

Мне пришлось прервать отношения с крупнейшим специалистом в области российской и советской истории. Он уже два года утверждает, что действия России — всего лишь реакция на ошибочную политику Запада. Я спрашивал его: "А вы бывали когда-нибудь в Украине? Знаете, что там происходит? Кто кого дискриминирует и угнетает? Кто использует насилие?" Мой собеседник ответил мне: "Я не путешественник, я ученый-историк".

Меня поразил этот уровень безразличия, то, что человек даже не пытается составить собственное мнение. Он ведь в любой момент может купить билет, прилететь в Киев, посмотреть, что происходит в университетах, о чем пишут журналы и газеты. Но он этого не делает. Поэтому я больше не могу его всерьез воспринимать.

У меня своя матрица анализа. Конечно, я читаю отчеты политических аналитиков. Но когда приезжаю в Украину, меня интересует не только статистика и курс гривны, но и то, как люди действуют в сложных ситуациях. Поэтому я и не люблю путешествовать как турист — меня интересует не только позитивная информация о городе, но и проблемы, с которыми сталкиваются его жители.

Меня интересует внешний облик украинских городов: архитектура, городское пространство, инфраструктура, как работает мотор города. Каждая эпоха, каждый исторический этап имеет в городе свой слой, оставляет историческое наследие. Можно дешифровать и проанализировать эти слои. Этим я и занимаюсь.

Конечно, я не игнорирую тех, кто был здесь до меня. Если говорить о Киеве, я прочел "Киев" Осипа Мандельштама, мемуары Эренбурга, "Белую гвардию" Михаила Булгакова. Мемуарная литература меня интересует больше художественной. Мне интереснее читать, когда люди пишут о том, что они видели, а не о домыслах.

Первое впечатление о городе бывает ошибочным. Не всегда удается "прочесть" город правильно. Яркий пример — Донецк. Его многогранность связана с биографией. В свое время туда свезли рабочих изо всех уголков Российской империи. Получилась смешанная солянка — в этническом, религиозном и других смыслах. На Западе такое явление называют mixed society. В городе до сих пор живут потомки поляков, бельгийцев, англичан, немцев, балтийцев; есть и еврейская община, и мусульмане, и христиане. Нигде в Украине больше нет такого разнообразия. Перед мультикультурностью и многогранностью Донецка меркнет даже польско-украинско-еврейский Львов.

Я побывал там весной 2014-го, и большое впечатление на меня произвело то, что город продолжал жить своей жизнью. Мамочки гуляли с дочками на бульваре Пушкина, работал фонтан, итальянские кафе были открыты, техцентры известных брендов — Apple Store, Siemens, Bosch — тоже работали в обычном режиме. По улице Артема тек непрерывный поток иномарок.

Донецк показался мне очень сильным. Город игнорировал бандитские провокации, которые происходили рядом, возле здания обладминистрации. Неподалеку работали городская галерея, областная библиотека, книжный магазин, который я посетил. Я видел этих дикарей с шинами и палатками, слышал орущих сумасшедших бабушек. Они напоминали псевдо-Майдан, имитацию митинга. Я сейчас говорю о том, что видел своими глазами. Но я был уверен, что это пройдет, ведь город не обращал на них внимания, он продолжал жить в своем ритме.

Как видите, я ошибся. На тот момент я не знал, что под стенами обладминистрации — не случайные люди. Что хореографией происходящего занимались стратеги. Среди них — Гиркин, как стало известно позже, после публикации переписки главарей "республик". Команда американского ЦРУ или израильского Моссада могла прилететь и в один вертолет упаковать всю банду. И ничего бы этого не было. Но в Киеве не были готовы к тому, что сепаратисты так тщательно спланируют свои действия. Мне даже кажется, что на Банковой не были в курсе событий, происходящих в Донецке.

Сформировать впечатление о стране помогают люди. Зачем далеко ходить? Вот (показывает на директора издательства "Дух і Літера" Константина Сигова) человек публикует великолепные книги, не жалуется на жизнь и трудности, связывает меня с Олегом Хомой, человеком, с которым я бы никогда не смог познакомиться в Германии, потому что он живет в Виннице и переводит на три языка "Медитации" Декарта. Я могу сесть в поезд и навестить Олега, а вечером вернуться обратно, в Киев. Я участник этих событий, я вижу, что интеллектуальная жизнь в стране бурлит, инфраструктура функционирует.

А ведь везде говорят только о разрухе и распаде, о том, что в Верховной Раде ничего не происходит. Может быть, и так — не берусь утверждать, с Верховной Радой у меня связи нет. Но я сужу по тому, что вижу: общество функционирует. Я общаюсь с людьми и узнаю, о чем они думают, что их волнует.

Меня поразила Одесса. Культурный капитал этого города огромен. Там, конечно, появились новые гостиницы для туристов. Но элементарные вещи в городе не функционируют. Позавчера я ездил в одесском такси. Водитель рассказал мне страшные вещи. Я его спросил: "Что вы думаете о реформе полиции?" Потому что у нас это всегда преподносят как пример успешной реформы Эки Згуладзе. Таксист сказал мне: это просто ужас, да, там сейчас работают новые молодые люди, но работают они по тем же схемам, что и их предшественники. Я не знаю, правда это или нет. Но я услышал его мнение, как и мнения других украинцев, с которыми мне удалось пообщаться. Очень важно — слышать эти голоса.

Таксист, к примеру, рассказал мне, что городской службы такси больше не существует. Все в частной собственности. По его словам, раньше, когда она существовала, распределение заказов и премий было более справедливым, а теперь всего этого нет. Вырос уровень коррупции. Он каждому должен платить — за каждую процедуру.

И этого таксиста, и других жителей города я старался расспросить о том, что, по их мнению, нужно изменить в городе. Знаете, как одесситы называют памятник основателям Одессы, о целесообразности существования которого, бывает, ведутся жаркие дискуссии? Они говорят: "Наша Катя". Эта достопримечательность — неотъемлемая составляющая города.

Несмотря на то, что у меня плохая память, воспоминания о первой поездке в Киев врезались в нее отчетливо. Я очень хорошо помню золото. Купола. И я не забыл этот вид сверху, когда поднимаешься на колокольню Лавры и смотришь вниз.

Жили мы тогда в палаточном городке на Дарнице, загорали на пляже, плавали. Меня поразило то, как вагоны метро через мост мчат вниз, под землю. Какой длинный эскалатор (на станции метро "Арсенальная". — Фокус), какое огромное количество людей он транспортировал. В Германии таких не существовало. Поэтому это был самый шокирующий опыт моей молодости.

Кроме этого, мы спускались в пещеры. Тогда в них не было электричества, каждому экскурсанту выдали по свечке. И нам показывали все эти мощи. Мне поведали марксистскую интерпретацию жизни монахов: просвещенных людей должна была шокировать глупость верующих. Это была пропаганда атеизма.

Советский Киев запомнился песнями и слезами. С местными мы общались мало, больше — друг с другом, во время ежевечерних сборов у костра. Очень часто я видел там людей из Прибалтики, которые много пели. Я тогда не понял, почему они все время плакали. Позже я узнал, что этот лагерь — одно из мест, где встречались родственники из Литвы с родственниками-переселенцами из Казахстана и Сибири. А эти песни вокруг костров — их сходки, на которых они поддерживают друг друга.

Чтобы понимать современный Киев, мне не нужно заглядывать в путеводитель. Если меня интересует состояние этого моста (в этот момент мы проезжали Южный мост. — Фокус), я не буду смотреть справочники. Я проеду по нему, как сейчас. Если его ремонтируют — хорошо. Но если мы едем и я чувствую, что дорожное полотно с каждым метром становится все хуже и хуже, — это верный признак того, что городу плохо, о его инфраструктуре не заботятся.

Путешествие — это всегда интересная история. Если только вы не путешествуете самолетом. Там каждый сидит в своем ящике, и разговор завести невозможно.

Много лет назад, когда меня интересовала территория Поволжья, я на поезде отправился в город С. На одной из станций в купе зашли милиционеры, вежливо попросили показать, что каждый из нас везет. К моему чемодану претензий не было, а вот когда мой попутчик, уроженец Кавказа, открыл свою сумку, оказалось, что она битком набита кинжалами. Какой тут шум поднялся! Правоохранители заявили, что он перевозит холодное оружие, эмоциональный пассажир начал жестикулировать, эмоционально доказывать, что это не оружие, а предметы искусства.

В конце концов, когда все они вдоволь накричались, пассажир показал милиционерам документ о том, что он представитель завода и везет кинжалы заказчику, в оружейный магазин города С. Помню, когда мы приехали, он еще спросил, не могу ли я помочь ему донести эту сумку. Я согласился. Сумка была действительно тяжеленная. Мы еле дотащили ее до здания из черного мрамора с витринами-аквариумами. Там продавец разложил эти кинжалы на красивую зеленую ткань. Всякий раз, вспоминая об этом случае, я шучу, что приобрел опыт торговли оружием.

Лучше поездов для путешествий подходят только автобусы. Когда весной 2014 года я приехал в Украину, рейс Харьков — Мариуполь через Донецк был для меня как фильм. Тогда люди только-только начинали строить эти check-points (пропускные пункты. — Фокус). Невооруженным глазом было видно, как люди строили новые границы вокруг городов. Они останавливали автобусы, иногда требовали, чтобы пассажиры вышли из машины. Это была уникальная ситуация. Я был одним из тех, кто стал свидетелем строительства демаркационной линии. Обычно это абстрактный процесс, границы мы видим на атласах и картах. А это путешествие в Донецк, Мариуполь, Одессу стало для меня поразительным свидетельством того, как создаются новые искусственные насильственные границы.

Пересекая "границы", я испытывал смешанные чувства. И страх, и любопытство, и удивление. Очень странно, когда регион, который не имел границы, за день-два ее создает, появляются пограничники, блокпосты. Это же событие. Жизнь местных жителей разделяется на до и после. Они больше не имеют той свободы передвижений, которая была у них раньше. Возникновение границы как искусственного разделения общества и страны — это фундаментальное событие.

Границы всегда были интересной для меня темой. Я занимался изучением borderland — границ и пограничных зон. Мне как человеку, выросшему в Германии, каждый раз интересно пересекать границу. Родители жили на востоке страны, я — в Западном Берлине. Всегда, переходя границу, я испытывал, возможно, не прилив сентиментальности, но rite de passage, участие в неком ритуале между западной и восточной сферами влияния. В этих двух частях страны имелось немало особенностей. На автобанах ГДР всегда было очень мало машин, темно. Когда мы в конце концов приближались к Западному Берлину, он казался светящимся островом.

Сохранность украинских границ волнует европейцев меньше, чем собственные проблемы: миграционный кризис, проблемы беженцев, целостность ЕС. Да, об Украине все еще говорят — о том, предоставлять ли поддержку в финансовом плане, об открытии безвизового режима. Однако представители разных партий все чаще заявляют о том, что украинские проблемы усложняют нам жизнь. Мол, если мы хотим нормализовать отношения с Россией, надо закрыть глаза и отодвинуть украинский вопрос на второе место.

Граждане ЕС боятся. Они видят, что Путин действует на всех фронтах — и в Алеппо, и в Германии, где он влияет на внутренние дела страны. Люди начинают задавать себе вопросы. Мне кажется, большинство симпатизирует Украине. Но это не означает, что они активно участвуют. К примеру, ни одного крупного митинга в поддержку Украины не было. Пикеты у посольства РФ если и организовываются, то некрупные.

• Читайте также: "Разве Украина не вместе с Россией?" — спрашивают голландцы, — Ольга Куприянова

Видели бы вы сколько людей вышли на улицы, когда американцы бомбили Ирак. Однако никто не вышел на улицу, когда россияне бомбили Алеппо. Стыдно.