Критика американской мечты от Майкла Каннингема, мистическая история о кукловодах от Дины Рубиной, антиутопия от Александра Ирванца и другие книжные новинки
Говорят, когда по советскому телевидению в очередной раз показывали "Семнадцать мгновений весны", улицы городов вымирали – люди бросали все и садились у экранов смотреть кино про Штирлица. Конечно, все знали, чем закончится фильм, и даже помнили наизусть реплики героев, но все равно продолжали смотреть. Собственно, сериалы до сих пор остаются самым рейтинговым телепродуктом, хотя сюжетные перипетии в них зачастую можно предсказать на десяток серий вперед.
С другой стороны, как раз в предсказуемости и заключается секрет успеха сериалов. Этот принцип работает и в литературе. С первых же страниц нового романа Дины Рубиной понимаешь: главная тема и характеры героев в "Синдроме Петрушки" почти неотличимы от тех, что были в двух предыдущих книгах писательницы. Зато остаются неизменными сочный язык Рубиной и ее любовь к точным деталям, поэтому дальнейшее чтение доставляет приятное ощущение узнавания.
Уже знакомые по прошлым книгам персонажи появляются и у британца Терри Пратчетта в "Воре Времени". Украинец Александр Ирванец, как и в предыдущих романах, обратился к жанру антиутопии. Американец Майкл Каннингем снова приходит в ужас от американской мечты и сочувствует геям и трансвеститам. Андрей Курков по‑прежнему тяготеет к бытовой философии. А в целом все их произведения доказывают: повторяться можно не только потому, что в голову не пришло ничего нового, но и из‑за того, что еще многое осталось недосказанным.
Книга месяца
Майкл Каннингем, "Плоть и кровь"
"Астрель", 2010
Майкл Каннингем написал "Плоть и кровь" за три года до своего самого известного романа "Часы" и через пять лет после первой работы "Дом на краю света". Интереснее всего книги читать именно в такой связке: во всех трех произведениях автор пишет примерно об одном и том же. История героев "Плоти и крови" начинается в 1935 году, когда сын греческих эмигрантов 10‑летний Константин решает, что ему непременно нужен собственный огород и дом в Америке. Со временем он женится на юной итальянке Мэри, заводит троих детей, богатеет, строит дом, находит любовницу и бросает жену. Его старшая дочь Сьюзен пытается вести жизнь примерной домохозяйки при муже-юристе, но получается это у нее с переменным успехом. Средний сын Билли оказывается геем и с отцом откровенно враждует. Младшая Зои из тихого и немного странного ребенка вырастает в замкнутую наркоманку, умирающую от СПИДа. Год за годом – а действие романа заканчивается в 2035‑м, и все главы в нем обозначены датами – писатель пристально наблюдает за своими героями, подробно фиксируя их внутренние метания и мимолетные ощущения. Но никаких морализаторских выводов он не делает, разве что почти в самом финале один из героев произносит: "Из этого и состоит жизнь. Мы исполняем незначительные дела и навещаем надгробия".
Самая мистическая
"Синдром Петрушки"
Дина Рубина
"Эксмо", 2010
У Петра Уксусова с детства были две главные страсти – марионетки и соседская девочка Лиза. Само собой, когда он подрос, то стал кукловодом и женился на Лизе. Правда, у молодой жены обнаружились проблемы с психикой, а сам Петр из талантливого артиста стал превращаться в сумасшедшего фанатика. Превращения происходят на фоне постоянных переездов из города в город по маршруту Львов – Иерусалим – Прага – Самара – Южно-Сахалинск. А также частых прыжков из настоящего в прошлое и обратно, причем все перемещения сопровождаются огромным количеством занимательных подробностей. Как обычно, у Рубиной все замешано на мистической основе. Марионетки оказываются не просто игрушками, да и кто кем на самом деле управляет – тоже не всегда ясно.
Самая ироничная
"Вор Времени"
Терри Пратчетт
"Эксмо", 2010
На выдуманный Пратчеттом Плоский мир, о котором британец написал почти четыре десятка книг, надвигается опасность. Аудиторы – высшие существа, ненавидящие человечество, решили создать идеальные часы, остановить время и таким образом уничтожить людей. Дальше пересказывать сюжет не имеет смысла – у Пратчетта слишком много действующих лиц, в том числе Смерть – обаятельный скелет с косой на белом коне, прикидывающийся дворником мудрец Лю Цзы и еще с десяток колоритных персонажей, чьи судьбы замысловато переплетаются. Все эти характеры и их переплетения поданы с мягкой иронией и абсурдистским юмором. Пратчетт постоянно размышляет о природе времени, играет словами, на полном серьезе употребляет выражения вроде "хороший маниакальный смех" или задает вопрос "Какие причины могут быть у горы?", но на самом деле просто смеется над современным обществом.
Самая историческая
"Садовник из Очакова"
Андрей Курков
"Фолио", 2010
Самый читаемый за рубежом украинский автор написал новую книгу после продолжительной паузы. Впрочем, читать "Садовника из Очакова" стоит не столько по этой причине, сколько из-за любопытного сюжета. 30-летний безработный Игорь помог новому знакомому расшифровать загадочную татуировку, которую отец сделал тому в далеком детстве. Рисунок на плече приносит его обладателю клад, а Игорю – старинную милицейскую форму. Одежда выполняет функции машины времени и переносит героя в город Очаков 1957 года. Правда, дополнительным топливом для путешествий во времени служит еще и алкоголь. Поэтому поверить в альтернативную реальность или же списать путешествия в прошлое на подогретую коньяком фантазию Игоря – главный выбор, который нужно сделать и самому герою Куркова, и читателям. Кроме всего прочего, по "Садовнику из Очакова" можно изучать топографию – для своих персонажей писатель прокладывает маршруты с конкретными адресами.
Самая мрачная
"Хвороба Лібенкрафта"
Александр Ирванец
"Фолио", 2010
В одном провинциальном городке режиссер единственного местного театра решил поставить "Царя Эдипа". Правда, актерам придется играть без слов и не зная сюжета – в стране античная и вообще классическая литература запрещены цензурой. Население живет на грани голода, а в качестве общественно полезных работ занимается уничтожением бездомных собак. Впрочем, забивать насмерть тут принято каждого, у кого на веках появляются красные пятна – первый симптом загадочной болезни Либенкрафта. Жанр нового романа сам автор определил как "понурый". Книга действительно получилась безрадостной и метафоричной – собственно, как и положено антиутопии.
Юлия Куприна, Фокус