Венецианский кинофестиваль закончился неожиданно

В нынешнем году Венецианский фестиваль ждали с нетерпением. Всем было интересно, как сложится его судьба после прошлогодней схватки организаторов со столичными предпринимателями, создателями молодого конкурента – Римского кинофестиваля. Ситуация обещала быть непростой. Итальянская столица слепила красотой современных кинотеатров, эксклюзивными ресторанами и скоплением лучших сил итальянской киноиндустрии вокруг студии "Чинечитта". Венеция же, фестиваль с 75-летней историей, была известна своей убогой инфраструктурой. Гостиниц на побережье Лидо не хватало, а немногие оставшиеся сдавали номера лишь постоянным клиентам. Для посещения ресторанов приходилось ехать в город. На самом острове, если повезет, можно было перехватить лишь горстку макарон из пластиковой тарелки по баснословной цене. Фестивальный дворец, как торжественно называют обветшалую постройку около прибрежного казино, вот уже несколько лет пытаются прикрыть искусной декорацией.

Столица против периферии
В этом году оскароносный художник-постановщик "Авиатора" и "Банд Нью-Йорка" Данте Ферретти накрыл постройку белым полотном, из разрезов которого выглядывали три золотых льва – символы Венецианского фестиваля. Организаторы обещали скопить денег, чтобы через три года построить новый фестивальный комплекс, но об успехе этого предприятия говорить пока рано – работы еще не начались. Критическая ситуация прошлого года, когда для многих участников Венецианского фестиваля вопрос стоял ребром – ехать в Рим или Венецию, несколько разрядилась. Она перешла в скрытую борьбу между Венецией и Римом. Теперь в Рим приезжают звезды Голливуда и ленивые сибариты, которые любят поесть и повеселиться, а Венеция принимает артхаусных режиссеров и стойкую художественную богему.

Программа Венецианского фестиваля была составлена по такому же принципу, "больше артхауса, меньше потребительского кино". Когда директор фестиваля Марко Мюллер устроил презентацию программы в Риме, он объяснил, что не собирается эксплуатировать кино как индустрию развлечения, а ожидает серьезного к нему подхода: "Кино – это вид искусства, которое не является "безошибочным компасом, указывающим верный путь спасения от насущных проблем, а само должно быть спасено!"

Для спасения киноискусства в этом году в Венецию нагнали дебютантов, видимо, придерживаясь того мнения, что у них более свежий взгляд на мир, чем у "фабрикантов грез" из Голливуда, которые в этом году в Венеции практически отсутствовали.

Идиоты и мемуары
Внеконкурсную программу фестиваля открыли братья Коэны, показавшие свою последнюю работу "Сжечь после прочтения" с Джоном Малковичем, Джорджем Клуни, Брэдом Питтом, Фрэнсис МакДорманд и Тильдой Свинтон. Их лента поведала о драме страдающего от аллергии на рыбу агента ЦРУ, уволенного с работы и преданного стервозной супругой, изменяющей ему с невротичным маршалом. Для выгодного развода жене потребовался доступ к секретной информации мужа, но по ошибке она записала на диск его мемуары, а не секретные коды ЦРУ. Эти мемуары попали в руки секретарши ее адвоката, любительницы здорового образа жизни, которая забыла их в спортивном клубе. Двое инструкторов нашли диск и решили разбогатеть. Их план завершился аудиенцией у культурного атташе российского посольства, который хоть и не понял цели визита, но бдительно подошел к их встрече и передал "секретный" диск в вышестоящие органы. Вскоре за диском уже гонялись российские и американские секретные службы.

На пресс-конференции звезды, среди которых были Клуни, Питт, Свинтон и МакДорманд, предпочитали отмалчиваться. Да и кому охота рассказывать о работе над ролью, если пришлось играть полных глупцов. Коэны, однако, ничего постыдного в этих образах не нашли. "А что плохого в том, чтобы быть идиотом? У нас в стране их большинство", – прокомментировали режиссеры, причисляя себя, вероятно, к тому интеллектуальному меньшинству, которому позволено открыто смеяться над дураками.

Кино третьего мира
Другим крупным событием открывшегося фестиваля стал приезд короля моды, ныне пенсионера Валентино для презентации снятого о нем документального фильма "Валентино: последний император". Автору ленты Мэтту Тирнауэру, раньше известному лишь узкому кругу модных журналистов журнала Vanity Fair, несказанно повезло. Не только потому, что он провел два года вблизи великого мастера, но и потому, что, расчетливо выбрав образ Валентино, он заранее запрограммировал свою весьма посредственную картину на успех. Ажиотаж вокруг великого дизайнера закончился грандиозной премьерой фильма в венецианском театре La Fenice и вечеринкой в музее "Гуггенхайм", на которую явился не только дизайнер, но и его многочисленные поклонницы из мира моды и кино, включая Еву Херцигову, Диану Крюгер и Лиз Харли.

На этом "звездопад" на Лидо завершился. Поэтому та публика, которая привыкла наслаждаться фестивальными скандалами и увиваться за знаменитостями, оказалась разочарованной дальнейшим ходом событий. Вместо звезд по красным коврам Венеции расхаживали малоизвестные режиссеры из стран третьего мира, которые привезли с собой фильмы о проблемах развития Эфиопии ("Роса", Хайле Герима, Эфиопия), увиденных глазами студента-медика, привыкшего к цивилизации во время учебы в Германии; о поисках себя и своего места под солнцем на старой молочной ферме матери ("Молоко", Семиха Капланоглу, Турция), о проблемах борьбы за выживание среди бразильских полей, где самоубийства среди местного населения становятся такими же буднями, как и приезжающие для наблюдения за птичками туристы ("Наблюдатели за птицами", Марко Бекис, Бразилия–Италия).

Европа – центр
Представители европейских стран показали фильмы в традиционном для них жанре. Итальянцы отдали предпочтение душераздирающим драмам со щемящей музыкой, слезами и сюжетами о телохранителях, насилующих своих жен и убивающих детей ("Идеальный день", Ферзан Озпетек), и о детях, убивающих из зависти ("Папа Джованны", Пупи Авати). В последнем фильме хочется особо отметить неаполитанца Сильвио Орландо, играющего отца Джованны, получившего за роль "Чашу Вольпи". Его герой, застенчивый учитель рисования, так трогательно привязан к своей дочери, что ни ее преступление и пребывание в сумасшедшем доме, ни даже уход жены и потеря работы не меняют решения отца находиться возле любимого чада.

Немецкие режиссеры привезли в Венецию свои безликие картины с поблекшими цветами, безвкусными интерьерами с пестрыми скатертями и салфетками. А также с угнетенным миграцией и безработицей местным населением, вынужденным из-за голода идти на работу к богатым туркам или выходить за них замуж, чтобы как-то выжить в своей несчастной стране ("Йерихов", Кристиан Петцольд).

Французы предложили "мозаичные" картины, которые требовалось собрать. Кто-то показал отрывки из своей автобиографии ("Пляжи Агнес", Агнес Варда), кто-то – затейливые вариации на тему триллера ("Индзу. Зверь во тьме", Барбет Шредер). В последнем специалист по произведениям японского криминалиста отправляется в Киото и теряется в мозаике преступлений и обстоятельств, доводящих его до безумия и тюрьмы. Умопомрачение наступает также у героини ленты "Другая" Патрика Марио Бернара и Пьера Тривидика. Она оставляет своего дружка, но начинает сходить с ума, когда встречает его с другой женщиной. Вся картина держится на гениальной игре Доминик Блан, получившей за роль "Чашу Вольпи".

Работоспособные азиаты
Азиатские фильмы пользовались необыкновенной популярностью в Лидо не только потому, что фестивальный директор Марко Мюллер говорит на нескольких диалектах китайского языка и охотно приглашает режиссеров из Китая, Гонконга и Японии, но еще и потому, что азиатское население – более живучее, подвижное и быстро приспосабливающееся к чужим культурам – необыкновенно работоспособно. Оно не только успевает добраться до Бразилии, где сбывает свои дешевые товары и участвует в уличных боях Сан-Паулу не хуже гангстеров итало-американских триллеров Леоне или Копполы ("Пластиковый город", Ю Лик Вая). Оно гениально адаптирует европейскую литературу, например "Русалочку" Андерсена ("Поньо на утесе", Хайао Миядзаки), превращая маленькую героиню датской сказки в золотую рыбку Поньо, задорно распевающую японские песенки.

Пока американские анимационные студии слезно прощаются с диснеевской рисованной мультипликацией и открывают для себя цифровую графику в образах многочисленных "Немо", "Оскара" и "Панды Кун-фу", японские студии уже давно экспериментируют со смешанной техникой рисунка и компьютера ("Небесные тихоходы", Мамору Ошии). А деятели искусства, будь то музыканты или художники, давно переплюнули европейцев, получая на международных конкурсах высшие награды. А все потому, что их упорство не знает границ, и если нужно для творческого процесса, они готовы броситься под поезд, въехать на машине в стену и даже пожертвовать семьей для достижения своих высоких идеалов ("Ахиллес и черепаха", Такеши Китано).

И все-таки Голливуд
Американских фильмов в конкурсе этого года было мало. Эти ленты повествовали о драмах в семьях, члены которых ответственны за смерть своих близких. Пример – ревнивая дочь, поджигающая свою мать ("Прерии в огне", Гильермо Ариагга) или наркоманка-сестра, виновная в смерти маленького брата ("Рэйчел выходит замуж", Джонатан Демми). Основным и подчас единственным достоинством этих фильмов является присутствие в них звезд, таких как Шарлиз Терон и Энн Хэтэуэй.

Несмотря на свою немногочисленность, американцам все же удалось увезти "Золотого льва" за океан. Счастливцами оказались 39-летний режиссер Даррен Аронофски с фильмом "Борец" и главный исполнитель роли Микки Рурк. Победа Голливуда была, конечно, оправданна. Ведь на фоне всех этих многочисленных, тоскливых и запутанных историй о тяжелой жизни в эфиопской, бразильской или турецкой провинциях, одна-единственная, красиво рассказанная история о стареющем спортсмене, который не может оставить ринг даже под страхом смерти, выигрывает благодаря внятности сюжета и ясности повествования. И пока другие режиссеры мучительно выбирают форматы и колорит своих картин, Аронофски просто предлагает очередную историю в стиле Рокки Бальбоа, который борется за примитивное, но такое насущное выживание. И когда в зале показывают решающий матч двух борцов, даже самый циничный зритель тайком смахивает слезу. Ну а в искусстве шоу Голливуду нет равных. Когда Микки Рурк появился на красном ковре с одной из своих семи собак по кличке Локи, объясняя свою сентиментальность преклонными годами пса и желанием быть рядом с умирающим другом, сердца зрителей были безропотно отданы Голливуду и его великому искусству развлекать.