Как избежать братоубийственной войны и чем может обернуться безответственность политиков — об этом Фокусу рассказал доктор философских наук, профессор Института социологии НАН Украины Евгений Головаха
Мы встретились с Евгением Головахой на нейтральной территории. Ведь чтобы добраться до Института социологии, нужно пройти через баррикады майдановцев и кордоны милиции — он находится недалеко от улицы Грушевского, основного очага напряженности. Пытаясь разрядить обстановку, социолог заговаривает первым, но от его слов спокойнее не становится: "Раньше шутили, что Украина — банановая республика. У нас просто не знают, что такое банановая республика, и не осознают, что в банановых республиках похищали, пытали и убивали тысячами. А в Украине уже переступили черту".
Почему протест настолько радикализировался?
Чтобы избежать радикализации, достаточно было призвать к ответственности министра внутренних дел и генералов, отдававших приказ о разгоне студентов. Еще 10 декабря 2013 года социологи обратились к президенту. Главный наш месседж — виновные не наказаны, и это может привести к эскалации конфликта. Ведь подавляющее большинство украинцев (почти 90% жителей Западной Украины и 65% Восточной) осудили действия власти по разгону митинга. Необходимо было учитывать настроения людей.
Мы видели, насколько лидеры оппозиции беспомощны на переговорах. Почему? Да потому что в стабильное время лучше всего работает коллегиальное руководство. Но в критические времена допустимо только единоначалие. Это азы социальной психологии. Об этом им пытались сказать Мирослав Попович, Ярослав Грицак, Тарас Возняк, Александр Пасхавер и другие интеллектуалы, написавшие обращение к оппозиционерам. Но и к этому обращению не прислушались.
В радикализации протеста играет свою роль и чисто человеческий фактор: стоять два месяца на улице непросто. Нельзя поддерживать напряжение слишком долго. Оно закономерно выливается в злость.
Евромайдан был неизбежен?
Сторонники власти напоминают о том, что у нас законная власть, и потому причин для таких протестов вроде бы нет. Но одной законности мало. Нужна еще и легитимность, то есть согласие людей жить с такой властью. Большинство же несогласно. Посмотрим на результаты одного из опросов. Около 50% людей не поддержали решение о прекращении переговоров с ЕС, 35% согласились с их приостановкой, еще 15% не определились.
Отказавшись от подписания соглашения об ассоциации с ЕС, власти сами завлекли людей в ловушку. Ведь этому предшествовали два года разговоров о преимуществах европейского выбора. Они даже своих сторонников убедили в этих преимуществах. Соцопросы показывают, что поддержка евроинтеграции росла в основном за счет юга и востока Украины. В ответ на обман вышло несколько тысяч студентов, и если бы их не избили, то митинг действительно потихоньку превратился бы в новогоднее гулянье.
На страже стабильности
После разгона студентов были те, кто говорил: "Сами виноваты". Да и сейчас, после смертей в Киеве, жестоких зачисток митингов в Запорожье, Днепропетровске, Черкассах все равно остаются те, кто так считает.
Чему тут удивляться? Четверть населения считает, что так и надо, это миллионы людей. А знаете, сколько у нас сталинистов? Ради восстановления так называемого порядка они готовы мириться с массовым террором.
Исследование Центра Разумкова показало, что 20% населения Украины хотят жить при авторитаризме. Это много?
Даже в Европе таких наберется 10–15%. Это нацисты или шовинисты. Они есть в каждой стране. Меньше всего фанатов авторитаризма в странах Северной Европы (не больше 5%), но даже там появился Брейвик.
И, кстати, нынешние агрессивные лозунги "Україна понад усе" или "Слава нації, смерть ворогам" могут легко помутить сознание. В Украине, я бы сказал, две доминирующие угрозы — авторитарная и шовинистическая.
Болевой прием
Жители западных и центральных областей относятся к евромайдану положительно, восток и юг — отрицательно. 50% населения страны — за евромайдан и 40% — против. Как украинцам примириться?
Для начала нужно перестать считать друг друга зомбированными, не делать друг другу больно. Объясню. Школа исторической социологии доказала, что в обществе есть скрытые противоречия, потенциальные конфликты, которые до поры до времени вообще могут не проявляться. Такие различия на первый взгляд кажутся незначительными. Но если задеть больные места, начинается реакция.
Это очень показательно на примере языка. В Украине половина населения — русскоязычные. Но почти ничего не было сделано, чтобы объяснить: в свободной европейской Украине не будут покушаться на язык. Наоборот, на тему языка спекулировали все. И что в результате? На юге и востоке практически исчезли билингвы (двуязычные граждане. — Фокус). Вот это трагедия.
Одной картинки с Ириной Фарион, говорящей, что Лиза — это не имя, хватило, чтобы прибавить еще 10% к тем, кто не приемлет европейского вектора развития Украины. Человеку говорят, что надо идти в Европу, но ему нельзя называть ребенка Лизой, Петей, Мишей. В социологии есть такой термин — "имяцид". А имяцид очень близок к геноциду.
Политики не понимают, какая колоссальная ответственность на них лежит. Нельзя настолько грубо вторгаться в такие тонкие сферы.
Пока же каждый считает свое мнение единственно правильным.
И Западная, и Восточная Украина более-менее монолитны в своем выборе. А центр и юг очень интересны. Судьба страны будет решаться здесь, впрочем, как обычно. За последние годы в центральных областях существенно возросла поддержка европейского выбора и усилилось неприятие власти. Что еще важнее — юг уже в меньшей степени поддерживает нынешнюю власть. Они пока преимущественно против всего, что делается в Киеве и на западе Украины. Но они понимают, что теряют перспективу и вес в своей стране.
Говорят, что сейчас идет гражданская война или война власти с народом. Нет, это война власти с частью народа. В чем основная трагедия? Это война власти с большей частью народа.
У украинцев есть удивительное свойство — останавливаться на краю пропасти. Надеюсь, что и на этот раз так будет.
Все мы разные
Считается, что украинцы очень миролюбивы — за 22 года протесты не проходили с таким количеством жертв. Что изменилось в нас за это время?
Я бы не говорил о каких-то изменениях в украинцах хотя бы потому, что "украинцы" — достаточно условный термин. Мы все же очень разные: есть западная, центральная, восточная и южная психология. Я уже не говорю о Крыме. Понятно, что различия связаны в первую очередь с историческим опытом.
Западная Украина формировалась под воздействием Австро-Венгерской империи. Восток — это промышленный, искусственно созданный регион для добычи угля и выплавки стали, где нет автохтонного населения. Центр Украины всегда был ареной столкновений и переходил из рук в руки. Юг — это люди, колонизировавшие степь. Мы — сложная и неоднородная страна с разным влиянием советской культуры.
В разном влиянии советской культуры и кроются фундаментальные противоречия?
Отчасти. На западе Украины сильна антисоветская идеология, идеология близости к Европе. Хотя там и осознают, что жизнь в Европе не такой уж сахар, но по крайней мере она ассоциируется с перспективой. Жители Западной Украины верят, что смогут найти себя в Европе, но не на постсоветском пространстве.
На востоке все иначе. После развала Союза они очень пострадали. Сильнее, чем другие регионы. Тяжелая промышленность, которая наряду с военным комплексом идеологически возводилась в ранг самой важной, остановилась. Люди были выброшены из обычного ритма жизни. Промышленные регионы болезненнее пережили и 1990-е годы. Передел собственности, бандитизм. В Киеве тоже орудовали банды, но бандитизм оставался маргинальным явлением. Для людей же, живших в Восточной Украине, бандитские разборки превратились в норму. Поэтому там и сохраняется светлый образ советского прошлого, а местные жители с таким сочувствием относятся к идее реинтеграции. Почти две трети населения считают, что лучше жилось при советской власти.
Еще один момент — наличие родственных и дружеских связей с россиянами. Потому для востока переход от нашего неопределенного состояния в европейскую определенность воспринимается болезненно — они, по большому счету, просто боятся. Их логика проста: у нас было страшно, только все установилось, а нам опять пытаются сломать то, что есть.
У старшего поколения ностальгия, это понятно, а как же молодежь?
Происходит межпоколенческая ретрансляция ценностей. Ценности пострадавших родителей и их травмы передаются детям. Дети же, растущие в разговорах о том, что тогда все было хорошо, а сейчас бардак, испытывают вторичную травму. Советские традиции и советский способ отношения людей сохраняется. Но есть еще механизм смены поколений. Поколение, уже не видевшее Советский Союз, больше ориентировано на образцы настоящего. А в настоящем очевидно, что на Западе люди живут лучше. И нынешняя молодежь уже в большей степени, чем 20 лет назад, видит для себя европейское будущее.
Сколько времени понадобится для смены сознания?
Еще в 1991 году я подсчитал, что на смену сознания уйдет около 30 лет.
Если бы обошлось без бойни, Украина через 10 лет стала бы нормальной страной, не очень развитой, но все же европейской. А сейчас нас может отбросить далеко назад — разногласия лишь зацементируются.
В каком случае это произойдет?
Если события будут развиваться по пессимистическому сценарию: введение чрезвычайного положения, избиение активистов, похищение и убийства людей.
Еще недавно мы говорили, что у нас может быть путинская Россия или лукашенковская Беларусь. Но может быть гораздо хуже. Убийство сотен людей на Майдане — это площадь
Тяньаньмэнь. Запад Украины отделится. А если войска пойдут с востока страны на запад, то реализуется югославский вариант.
Какие еще есть варианты?
Вмешательство западных посредников в переговоры между оппозицией и властью. Суть договоренностей очевидна. И отказа от безумных законов, спровоцировавших обострение конфликта, отставки правительства недостаточно. Необходимы полное прекращение террора, гарантии проведения честных президентских и парламентских выборов, возврат к парламентско-президентской республике. Это сложный путь, но еще дороже обойдется пессимистический сценарий. Надеюсь, у власти не отказали тормоза.
Елена Струк, Фокус