Три истории украинцев, переживших трагедию на Майдане и ужасы войны

История первая. О чуде

В церкви Св. Екатерины на киевской улице Лютеранской тихо. Только из-за дверей библиотеки слышны голоса. Волонтер Валя — радушная блондинка приглашает меня зайти.

— А вас никто не отпускал, — шутливо обращается она к паре, которая пытается выскользнуть.

Так я познакомилась с Сергеем Литвиненко. Завтра ему в больницу. Травмы, которые он получил в центре Киева 18 февраля, спустя пять месяцев все еще требуют лечения.

Сергей Литвиненко / Александр Чекменев

— Обоняние пропало, — он потирает нос.

Диагноз расползается на обе стороны листа формата А4. Они исписаны плотным, привычно неразборчивым "медицинским" почерком. Выхватываю отдельные слова: перелом основания черепа, трещины, кровоизлияние в мозг, переломы отростков позвонков, ушиб мозга, гематомы.

— Казалось, что на затылке у меня два крылышка, через которые постоянно сочилась кровь, — Сергей рисует руками воображаемые крылья. — Врачи удивлялись, как жив остался. А я думаю, неслучайно Бог дал мне еще один шанс.

Первая пуля

— Расскажите все. И про голоса, смотрите, не забудьте, — блондинка Валя отрывается от ноутбука, а Сергей удобнее усаживается на стуле.

— Это хорошо. Это в терапевтических целях, — говорит волонтер.

Сергею 44 года. Он живет в Киеве. До событий на Майдане работал строителем. Несмотря на высокий рост и внушительные габариты выглядит добродушно, наверное, благодаря обаятельной улыбке.

Практически месяц Сергей скрывал от родных, что ходит на Майдан. Говорил — на работу.

Слева от него сидит женщина в просторных одеждах. В этот момент она тихо вздыхает и закатывает глаза. Это Людмила — жена Сергея. 20 января ее муж вернулся домой с окровавленной головой.

— Только тогда и узнала, где он пропадает.

Люда укоризненно смотрит на Сергея.

— Достань фотографию, — просит он жену.

На фотокарточке, которую Сергей придвигает ко мне, заснеженная улица Грушевского. Три человека с красными крестами на белых жилетах ведут под руки крупного мужчину в голубой медицинской маске. В районе правого виска у него кровь.

— Это я. Представляете, в интернете на снимок натк-нулся. В меня тогда резиновой пулей попали.

— Зачем на передовую пошли?

— Больно было смотреть, как парней по 17-18 лет снайперы отстреливают, как зайцев. Почему они стреляли в глаза? Могли же в руку, в ногу. Я тогда взбунтовался. Вышел, чтобы парней защитить.

Через два дня после ранения Сергей снова был на Грушевского. Ответ на вопрос "зачем?" для него очевидный.

— Ну попала пуля. Выжил же, значит надо бороться дальше.

Бог здесь

Тот день оказался для Сергея знаковым.

— Всегда верил в Бога, но тогда впервые почувствовал его присутствие. Я стоял и думал: нужно шины что ли поджечь, чтобы как-то защититься. В этот момент их подо­­жг­ли. Потом начал молиться: "Господи, хоть бы дым на нас не валил". Ветер подул в сторону "Беркута". И вдруг еще одна мысль пришла. Там тоже люди, они надышатся, плохо.

Вернувшись домой, Сергей посмотрел видео с горящими шинами в интернете.

— Знаете, что я увидел? Мы решили, что дым валит в сторону "Беркута", а оказалось, он сначала к ним, а потом вверх под углом в 45 градусов шел. Даже "Беркут" не сильно им надышался. Тогда я подумал: Бог был на нашей стороне, но Бог был и на их стороне.

Сергей замолкает. Я скольжу глазами по библиотечным полкам и цепляюсь взглядом за одну книгу. Обложку почти не видно, кроме двух слов — "Пережить пережитое".

Чудо жизни

— О каких голосах Валя говорила?

— Это случилось 18 февраля. Мы шли к Раде, а тут повалил "Беркут". Люди кинулись к первой баррикаде на Институтской (возле верхнего выхода станциии метро "Крещатик". — Фокус). Кто-то упал в проходе, потом еще кто-то и еще. Мы застряли. Лежали друг на друге горой. То ли беркутовцы, то ли вэвээшники выходили из метро. Их было очень много. Они начали разбирать баррикаду, кого-то били, забрасывали гранатами.

Сергея спасло то, что в куче тел он лежал не сверху и сумел прикрыть голову капюшоном.

— Потом все затихло. Я встал. И тут в голове зазвучал голос: "Пойдешь вперед — скорее всего, умрешь героем, пойдешь назад — останешься жив, но попадешь в плен".

Сергей пошел вперед — в сторону Октябрьского дворца.

— И тут меня сбивают с ног ударом под колени. Это были люди в форме "Беркута" со странными дубинками. Не резиновыми, а длинными деревянными, с каким-то черным узором. Они начали бить по голове, по рукам, по спине. Я понимаю, что лежу как-то неправильно. И опять голос: "Нужно принять позу эмбриона". Я такое на видео видел.

Потом Сергей вообще перестал ощущать свое тело. Сколько это длилось? Может, 15 минут.

— Я все ждал, когда же наконец потеряю сознание. Пока не услышал, как кто-то сказал: "Он готов". Значит, сейчас моя душа поднимется вверх, и я увижу свое тело, лежащим на земле. Так в фильмах показывают. Но этого не произошло.

Сергей так и остался лежать, нападавшие пошли дальше. Не только не потерял сознание, но еще и сумел добраться домой. Врачи до сих пор не понимают, как он это сделал. Но у Сергея есть объяснение. Находясь в больнице, узнал, что у него будет сын.

— Мы не планировали. Поздно как-то. У нас же двое взрослых детей. Старшей 21 год, вторая в этом году поступает, — рассказывает Люда, пока Сергей отвлекся на телефонный звонок.

Только теперь я понимаю, что ее просторные одежды скрывают округлившийся живот.

— Сын меня и спас. Я должен был стать одним из героев Небесной сотни, но остался жив. Наверняка у меня какая-то миссия, может, еще одного украинца воспитать, а может, с вами поговорить, — улыбается он.

История вторая. О предназначении

Анна Мокроусова / Александр Чекменев

— Ключей нет. Скорее всего, они остались в другой сумке, — виновато говорит Анна, в очередной раз порывшись в вельветовой торбе со множеством нашитых пуговиц.

Ее собеседник, молодой человек в футболке-вышиванке, хмурится.

— Ты не переживай, в Киев я привезла всего пять сумок. А вот в Луганске осталось пятьдесят, — смеется она.

Еще у нее в Луганске осталась любимая квартира с ярко-голубыми стенами и разноцветными шторами-ленточками. Байдарка, лыжи, параплан, велосипед.

— Теперь у меня другая жизнь. Но не могу сказать, что я ее не хотела.

Два Майдана

Анна Мокроусова в потертых джинсах и с кожаным цветком в волосах со спины напоминает подростка. Вместе с шестилетней дочерью она переехала из Луганска в Киев два месяца назад. Сразу после своего освобождения из плена.

— Какой была жизнь "до"?

— Она была понятной. Ребенок, друзья — много всего. Нормальные человеческие переживания, проблемы. А потом начался Майдан. И появилось новое ощущение, что я все-таки украинка, а не русская.

Анна часто приезжала в Киев. Работала в психологической службе Майдана. Психолог — это третье образование Мокроусовой. Еще она экономист и маркетолог. В марте вернулась в Луганск.

— Российские войска появились в Крыму, и мне стало страшно. Дома остался ребенок, а граница с Крымом у нас совсем рядом. Ну и еще я очень устала.

Но Майдан настиг ее и в Луганске. Не успела приехать домой, как позвонили друзья и спросили: "Идешь сегодня на майдан? Нас будут бить". Она ответила: "Конечно, иду, только вещи занесу".

А потом пророссийские активисты захватили здание СБУ. Милиция, на которую в случае чего можно было рассчитывать, вдруг исчезла с улиц. Появились баррикады, люди с автоматами.

— Мы были в растерянности. До этого на митинги "За единую Украину" нам удавалось собрать и тысячу человек, а теперь было страшно. Мы сообщаем в сети о сборе, а уже через 15 минут об этом кричат сепаратисты со сцены под СБУ. Подтягивается толпа с палками.

К 29 апреля "народные ополченцы" захватили остальные административные здания в городе, а 3 мая всем желающим начали раздавать оружие.

— Думаю, захват СБУ и стал для меня поворотной точкой. Когда это произошло, киевские друзья говорили, что не знают, кому помогать в Луганске: "Здесь же только одна сторона". Они не понимали, что у нас происходит. И нужно было это менять. Мы начали искать контакты, выходить на журналистов. В следующие несколько дней в прайм-тайм шли новости только о Луганске. Это было нашей заслугой. Я как-то незаметно перешла из состояния "ничего невозможно изменить" до "бери и делай".

Анна на секунду задумывается.

— Когда в здании СБУ на меня наводили пистолет, угрожали отрезать пальцы, я не боялась. Меня спрашивали: "Тебе страшно?" Но это чувство где-то затерялось.

Анна настолько расхрабрилась, что снова начала водить машину, хотя за руль не садилась с тех пор, как беременной попала в аварию. Отсутствие страха и понимание, что при желании все можно изменить, — то, с чем она приехала в Киев.

Дело спасать

— Ух ты, как здесь интересно, — Анна пробегает пальцами по деревянной поверхности столика в кафе, изучая вырезанный на нем узор. — Я всегда обращаю внимание на такие вещи. Даже могу сказать, каким лаком покрыт стол.

В Луганске она делала украшения из смолы и полимерной глины, расписывала бутылочки. Получалось хорошо. Продажа украшений и предметов декора приносила стабильный доход.

— Я была человеком, жившим в своем уютном мире, человеком, который дома рисует, встречается с друзьями, не интересуется политикой, — задумчиво говорит Анна, заглядывая в чашку с недопитым кофе. — Кажется, это было очень давно.

Теперь она одна из координаторов гражданской инициативы "Восток SOS", помогающей переселенцам с востока, военным, заложникам. К волонтерам Анна присоединилась после переезда в Киев.

— Сначала было тяжело. У тебя ребенок и чемодан, и ты не знаешь, что делать дальше.

За первый месяц в столице Анна сменила пять квартир. Дочка даже предложила продать игрушки, оставшиеся в Луганске, чтобы купить здесь жилье. Осенью ей в первый класс.

— Было много претензий к людям, которые не поддержали. Жила в этих переживаниях, тянула за собой прошлую жизнь. И вдруг осознала: я общаюсь с миссией ОБСЕ, с политиками, помогаю людям переезжать — делаю то, чего никогда от себя не ожидала. Я же всегда завидовала тем, кто помогает. Мне казалось, что у них есть ради чего жить. Но никогда не думала, что сама так смогу. Это было как новое рождение.

В Киеве, где море желто-голубых флагов и людей в вышиванках, удалось немного расслабиться. "Мама, здесь все за нас", — говорит маленькая дочка Анны и мелками рисует украинские флаги на детских площадках.

— Не все, кому пришлось покинуть свои дома, планируют вернуться, когда все закончится. А вы?

— У меня квартира в центре Луганска. Не думаю, что она переживет АТО, — шутит Анна. — Луганск слишком маленький город, чтобы не замечать, что захватчиков, которые пришли в наш дом, поддерживают обычные люди. Многих из них я знаю. Я не считаю их врагами. Мы же семья, а в семье бывают ссоры. Пройдет время, и я смогу их простить. Но пока в Луганск сложно вернуться — эмоционально. Хотя не представляю, как не вернуться в город, в котором можно случайно встретить друзей, не договариваясь, как в Киеве, за три недели.

Анна смеется и мечтательно смотрит в сторону:

— Когда закончится война… Мне почему-то кажется, что место, где хорошо, это Ужгород. Никогда там не была, но уверена, там прекрасно.

История третья. О любви

Петр Жовтовский и Зоя Коносова / из личных архивов

— Он высокий и очень худой. Я полная его противоположность, — киевлянка Зоя Коносова рассказывает о Пете Жовтовском — парне из Дунаева Тернопольской области, который должен был стать трактористом.

Им по 22 года, и встретились они в Украинском доме, где жила 35-я сотня Самообороны. Бакалавр-финансист Зоя тогда работала кассиром в банковском отделении, в свободное время волонтерила на Майдане. А в конце января решила отнести апельсины своему другу в 35-ю сотню. В Украинском доме увидела Петю.

— Это была любовь со второго взгляда. Сперва я подумала, какой же он болтун. А потом — родной человек. Он, как лягушка в сметане, будет колотить лапами, пока не сделает сыр и не выберется, — с гордостью говорит Зоя, решительная и иногда резковатая.

Союзы, возникшие на баррикадах, как показывает опыт "оранжевых" свадеб, часто недолговечны. Но эта пара, кажется, особенная.

Несбежавшая невеста

— У него черные волосы и ярко-зеленые глаза. Хотя Петя хочет, чтобы левый был желто-голубым или черно-красным.

Девушка надеется, что оба останутся все же зелеными.

— Иначе как я с таким экземпляром буду по улицам ходить? Хотя я не против, если он вдруг решит сделать один глаз черным. Я неформалка, люблю тяжелую музыку. Но он вряд ли согласится. Он же попсу слушает, — Зоя театрально вздыхает и смеется. — Еле терплю.

У Пети один глаз свой, другой — стеклянный. С ним он почти столько же, сколько с Зоей. Парой они стали 15 февраля, а глаза Петя лишился 18-го.

18 февраля Зоя помнит в мельчайших подробностях. Как контузило уже в третий раз Петю. Как она его выводила из 12-й больницы, пряча под одеждой бронежилет. Как пешком они возвращались на Майдан.

— Там был ад. Все горело, гремело, как в боевике.

Петя сразу побежал на передовую. Зоя пошла за ним, и ее контузило свето-шумовой гранатой.

— В голове шум, кровь из носа. И тут телефонный звонок. Оказалось, Петя в Доме профсоюзов среди раненых.

Парню повезло: пуля снайпера прошла мимо. Но задела левый глаз. Своей очереди на операцию в Октябрьской больнице Петя ждал 16 часов. Он был двадцатым, кого привезли в тот день из центра Киева. Врачи дежурили уже двое суток подряд.

— Помню, стою в больнице. Рядом парень с Автомайдана, который должен был нас везти на томографию. А врач сообщает: "Глаза нет". У меня шок. Сразу очень захотелось курить. Я попросила парня присмотреть за вещами. А он говорит мне: "Ты иди, я ему все объясню". Понимаете, он подумал, что я хочу сбежать.

Когда Петя отошел от наркоза, его первый вопрос был Зое: "Ты все еще здесь?".

Одна за двоих

Через несколько дней Зоя забрала парня к себе домой — медики научили ее промывать глаз, делать перевязки и уколы. Потом она добилась того, чтобы Петю отправили на лечение в Польшу. Когда он вернулся, девушка уволилась с работы.

— У Пети нет стереоскопического зрения. Например, он видит чашку, но не может оценить расстояние до нее. Так же со ступеньками. Из-за трех контузий есть небольшие проблемы с памятью. Я присматриваю за ним, — говорит Зоя таким тоном, что сразу чувствуется: Петя немного нервничает по этому поводу.

За месяцы без работы девушка отдыхала в лучшем случае недели две. Все остальное время занимало оформление виз, документов, инвалидности, поиск денег на лечение и реабилитацию. Каждый день — это решение каких-то проблем.

В начале июля Петя поехал в Канаду на два месяца учить английский в ванкуверский колледж. Программу для детей героев Небесной сотни и раненых майдановцев организовали канадские украинцы. Зоя убедила Петю воспользоваться этой возможностью.

— Какие у вас дальнейшие планы?

— Нужно работать. Петя предлагает поехать на заработки. Мы рассматривали как вариант Польшу. Я, конечно, слабо представляю, как буду работать, например, в парниках. Я ведь до этого была банковским сотрудником, секретарем, менеджером. Но в то же время понимаю, что в Киеве заработать и на нашу семью, и чтобы помочь маме, мы не в состоянии. А может, Петя пойдет учиться хотя бы на заочное. Я вот думаю, на слесаря или сантехника.

Петя не против, что Зоя взяла инициативу в свои руки.

— По-другому сейчас не получается. Нужно дождаться полной реабилитации. Потом на него все сброшу, — улыбается она.

— Довольна ли ты тем, как сейчас все складывается?

— И в его, и в моей жизни произошло трагическое событие. Но он рядом. Поэтому все перемены к лучшему.

Елена Струк