Как офицер Виталий Пилипчук спас жизни 80 солдат в Донбассе

В пять лет я сказал отцу, что хочу быть десантником. Посмотрел художественный фильм о дружбе и героизме бойцов и понял, чем должен заниматься в жизни. После школы поехал поступать в Институт сухопутных войск.

Быть офицером — значит отвечать за других. В институте этого еще не понимал. Только повзрослев и оказавшись на войне, научился ценить строгость и требовательность преподавателей. Потом я так же обращался со своими подопечными. Некоторые обижались, но затем говорили "спасибо". Дело не в благодарности. То, что бойцы живы-здоровы, и есть самая лучшая оценка. Настоящая война и настоящая служба в десанте не похожи на то, что показывали в кино. Впрочем, я не разочарован.

Я побывал под десятками обстрелов, но ранили только раз. Мы тогда стояли на блокпосту №1 под Славянском. Была информация о том, что нас собираются атаковать, но она часто не подтверждалась. Полагался не столько на разведданные, сколько на офицерское чутье, и оно не подводило. За день-два до лобовой атаки на блокпост было дурное предчувствие. От нас до ближайших частей украинской армии вела только одна дорога, ее обстреляли из минометов. Без мишени, пристреливались. Готовились отрезать нам путь, когда начнем отступать. Тогда стало ясно: что-то намечается, вопрос в том, что именно и когда. Точно не днем, слишком много гражданских вокруг. Ночью к нам бы никто не сунулся: инженерное заграждение не зря поставлено. Да и вообще уж очень классным профессионалом нужно быть, чтобы в темноте атаковать хорошо укрепленные позиции. Они пришли под вечер.

Нас собирались "закрыть" в окружение и уничтожить там же, на месте. Начался минометный обстрел, и одновременно с трех направлений двинулись танки. Мы теряли людей, силы были неравны, пришлось вызвать на себя огонь артиллерии, это не позволило противнику сомкнуть кольцо. На блокпосту находилось восемьдесят человек, их нужно было уводить. Только куда? О дороге, ведущей к следующему посту, можно было забыть, там нас наверняка ждали. Я решил уходить полем. Опасно, конечно, но это был наш шанс выжить.

Меня ранило в правую руку, и нужно было остановить кровь. Нам выдавали жгуты, которые накладываются за 60 секунд, но я о них в тот момент не подумал. Первое время даже боли не чувствовал, адреналин зашкаливал. Потом, конечно, все проявилось по полной программе. Бой-то длился чуть больше часа, а отход — с 20.20 до 2 ночи.

Колоть обезболивающее я побоялся. Вещество все-таки наркотическое, мало ли как организм отреагирует, да еще после потери крови. А у меня 80 человек в поле ночью с техникой. Как-то добрались до второго блокпоста. Оттуда нас забрали в лагерь. Я пошел в полевой госпиталь, там сделали перевязку и сообщили нерадостную новость. Я думал, у меня сквозное пулевое ранение, забинтуют и отправят обратно, а оказалось — осколок мины, причем глубоко попал. С этим нужно было ехать в больницу, но я сперва хотел разместить своих в лагере. Спустя двое суток меня отправили в военный госпиталь в Киеве, там и прооперировали.

Я нигде не пропаду, в госпитале и то пригодился. Там было человек 20 из моей роты. Эмоциональное состояние у них так себе. Один даже есть отказывался. Солдаты тоже люди, иногда сдают нервы. Если вовремя заметишь, обычно хватает одного серьезного разговора, чтобы привести в чувство. Бывает, день-два приходится присматривать, чтобы глупостей не наделал.

Из-за того, что находился в госпитале, не пришлось звонить родителям погибших на первом блокпосту. В тот вечер мы потеряли четверых из восьмидесяти. Не много. Но как объяснишь это матерям. Не представляю, какие слова надо подобрать, чтобы сказать, что сына больше нет. Это не первая потеря товарищей в моей жизни. Еще в Одессе, когда мы были курсантами, в строй врезался пьяный водитель. Трое погибли. До сих пор их помню. Эти четверо, убитые под Славянском, навсегда останутся со мной, надо научиться с этим жить.

В зоне АТО почти не спят, а если засыпают — снов не видят. Здесь, в госпитале, снится АТО, хочется туда. Детали врезаются в память и не дают покоя. Я обязательно вернусь, когда рука заживет. Родителям, правда, непросто будет это объяснить. Я полгода не говорил им, где был. Жене сообщил, но без подробностей. Она и не допытывалась. Родителям тоже придется это принять. Я не в тех войсках служу, чтобы в тылу сидеть.